«Саморазоблачение Путина»: как президент превратился из Бэтмена в сантехника, которому нужна бедная Россия и папки ФСБ

Это, кстати, очень интересно. Она действительно туда не попадает, мы прекрасно понимаем, что есть жесточайший отбор, премодерация и так далее.

С другой стороны, смотрите, мы сегодня наблюдали все издержки прямого эфира. Там были звонки в прямом эфире, там было бесконечное, особенно в середине программы пошли бесконечные срывы связи, было очень тяжко за этим наблюдать, не потому что я не могу потерпеть помехи, а потому что я представляла себе, как со всех голову снимут после всего этого, мне было искренне жаль этих людей. И, наверно, Эрнста тоже.

Тем не менее там была пара случаев, когда заявлялась одна тема: «Нам сейчас позвонит Владимир Георгиевич и будет говорить про вакцинацию», а звонит Владимир, может быть, он не Георгиевич, а может, и Георгиевич, но говорит он, например, про свою пенсию. Ему начинают говорить: «Что ж такое вы про пенсию, вы же не то анонсировали?». Потенциально, в принципе, наверно, это потом быстро как-то приглушится, выведется из эфира, но потенциально, в принципе, какой-то вопрос может быть задан, нам сегодня это показали. Он не был задан, ни вопрос про политзаключенных, ни практически про Украину в том ключе, в котором нам бы было интересно. Практически ни про что. Это показательно? Это срез, это картинка?

Конечно, это делается сознательно, но от этого лучше имидж самого режима не становится, потому что вся «Прямая линия» ― это просто саморазоблачение системы. Ничего не работает, все разваливается, перегородки какие-то там в школах сыплются. И это приговор системе управления, потому что не работает ничего, кроме как бы одного института в лице президента, который, как Бэтмен, прилетает в который уже раз, сколько там раз эта «Прямая линия» проводится, и опять всех спасает. Да что ж такое, уже двадцать лет прошло, можно было как-то отстроить что-то. Можно было газ провести в разные регионы страны, денег-то завались.

И получается так, что это картина бедности и картина развала, и эта бедность Путину нужна, потому что иначе зачем тогда он будет нужен? Он будет просто одним из институтов в стране, а так он прилетает на этих самых крыльях и спасает людей. Но люди спасаются методом лотереи, они могут не попасть со своим вопросом, а могут попасть. Как девушка ткнет в этот вопрос или, так сказать, какой-то заготовленный вопрос, попадешь ты туда или нет ― это проблема. Если попадешь, то проблема может быть решена, с одной стороны, с другой стороны, могут прийти, значит, местные власти, как это опять же та же самая «Прямая линия» показала, что людей, задающих вопрос, местные власти начинают гнобить. Это тоже абсолютно саморазоблачение системы, которая имитационная, которая абсолютно не умеет работать ни с чем и никак.

Вы знаете, я спрошу. Вы сказали, что это ему выгодно, потому что действительно получается так, что все вокруг плохие, все вокруг не починили крышу, все вокруг ввели какую-то принудительную вакцинацию, а он, во-первых, против принудительной вакцинации, во-вторых, он пришел и руками крышу починил.

Но понимаете, в чем дело? Хорошо, первая «Прямая линия», вторая «Прямая линия». Двадцать лет «Прямых линий», на которых каждый раз крыша, каждый раз с ним разговаривают как с сотрудником ЖЭКа буквально: «Труба в таком состоянии». Это же действительно уже на самого лояльного и доброжелательного зрителя может производить комическое впечатление. И все равно у нас ничего не работает, у нас тут рекорд надоев, то-то-то, но у нас все равно нет канализации, все равно не работает, все равно только я сейчас с «Прямой линии» руками это буду чинить. Это же уже действительно… Там уже мало доблести, там уже больше какого-то конфуза.

Для кого-то это заметно, когда, с одной стороны, человек говорит: «У нас такое прекрасное импортозамещение, у нас свои технологии, у нас вообще свой интернет должен быть, мы на это способны. А смотрите, как у нас сельское хозяйство растет!». С другой, тут же, значит, сыплются сообщения с мест, что здесь дорогу затопило, здесь крыша провалилась и газ не провели, хотя у мэра по соседству этот газ есть. И Путин сам говорит: «Раз у мэра есть, значит, где-то есть труба. Нельзя узнать, что это за мэр такой, на какие средства и почему, собственно, у людей этого газа нет?».

И это действительно производит комическое впечатление. Людям не смешно. Те, кто туда звонят, это сколько, два миллиона, не знаю, сколько там в результате было звонков и попыток связаться, для людей это инструмент. Они уже свыклись с тем, что они живут бедно, жили бедно, не жили хорошо, и нечего начинать, как говорят в народе, на что любит ссылаться Путин всегда, на народные прибаутки. Вот это ровно тот самый случай. Что ж, нужно прагматически подходить к этому. Вот есть инструмент, можно туда попасть, это даже лучше, чем приложиться к мощам какого-нибудь святого Николая Чудотворца, да.

Чуть эффективнее.

Там приложишься, бог его знает, получится, не получится, а здесь лотерейный этот крутится барабан, и вдруг твой билетик выскакивает, ты можешь рассказать о своей проблеме неожиданным образом и спастись. Квартплата не будет 80 тысяч рублей за двухкомнатную квартиру или сколько там, крыша будет починена.

Так что люди к этому относятся скорее прагматически серьезно, привыкнув к тому, что вот так всегда, вот так оно работает, ничего с этим ты не сделаешь. Путин сам сказал, что он никуда уходить не собирается, что будущее прекрасно, преемник будет найден, в свое время вам сообщат. Все просто отлично. Последний блок вопросов был просто позорный про частную жизнь, каких-то Колобков…

Да, это сейчас мы последовательно, про Колобков, там историческая часть, на которую я всегда, да…

Историческая часть гениальна.

Отдельно еще в начале была Речь ПосполитАя, мне сразу представился Посполитай, который произносит речь. Интересно, почему все-таки нет консультанта, который ударения бы правильно поставил?

У нас сейчас есть звонок от Татьяны из Санкт-Петербурга, я хочу дать его в эфир. Татьяна, здравствуйте! Говорите, пожалуйста. Что происходит, у нас есть звонок?

То же со связью, как на «Прямой линии».

Да, вот так и Путин бедный сидел сегодня. Татьяна, здравствуйте! Вы нас слышите? Нет, ничего не работает. Вот! А над Путиным, конечно, все издеваться горазды.

Так все устроено, да.

Мы ждем, может быть, звонок этот к нам вернется.

Давайте пойдем, действительно, по каким-то этим самым пунктам, смотря на столько на то, что было сказано, сколько на контекст. Вакцинация принудительная: «Я против», ― было сказано. Опять эта система: это они у вас на местах творят беспредел, а я, в общем, за права человека очень.

Был момент, когда просто было ощущение, что это превращается в какое-то уже то ли заряжение воды Аланом Чумаком, то ли во «Встань и иди!», потому что уже звонили люди и говорили: «У меня хронические заболевания, мне можно прививаться или нет?». Ощущение, что сейчас будет исцеление Лазаря какое-то.

Тем не менее, значит, у нас контекст-то какой? В кафе по QR-кодам, принудительная вакцинация ― это так или иначе на горизонте как-то маячит. Егор Бероев против нее устраивает какие-то свои перформансы. Бизнес опять, значит, было посчитано, сколько бизнес потерял за эти первые дни QR-входов, QR-кодов, входов по кодам, кодов по входам. Вот это одно с другим как соотносится? И этот контекст, опять же таки какую часть общества эти слова про то, что ничего у нас плохого не будет, ничего обязательного не будет, успокоят, какое количество людей сейчас реально столкнулись с тем, что?..

Это опять саморазоблачение власти, саморазоблачение Путина, который не знает, что делается внизу. А внизу делаются вот эти удивительные вещи, когда начальство говорит: «Болеете вы, не болеете, должны привиться, и все, нужно отчетность сдать». Это как с выборами: если ты государственно зависимый человек, бюджетозависимый, ты идешь и фотографируешь себя у избирательного участка, что ты проголосовал. То же самое и здесь, ты обязан вакцинироваться, никого не волнует, умрешь ты после этого или нет.

Путин об этом не знает, он же искренне сказал, что женщина, наверно, которая сказала, что нужно все равно вакцинироваться, да, начальница той дамы, которой нельзя было вакцинироваться по медицинским показаниям, что она просто не знает, что так делать нельзя, что это нехорошо. Может, он это искренне сказал, я не знаю, хотя до такой-то степени он не осведомлен о том, что происходит.

В принципе, конечно, «Прямая линия» для самого Путина могла бы стать инструментом для понимания той страны, которой он управляет, но, по-моему, это совершенно другая цель, цель его ― саморепрезентироваться в качестве спасителя и Бэтмена, а узнать, что там внизу, ― это не его задача, то есть это не задача Гаруна аль-Рашида из сказок «Тысяча и одна ночь», когда повелитель, переодевшись в одежду простолюдина, выходил на улицы Багдада, чтобы узнать, что думают и делают люди.

Это его совершенно не волнует, его волнует показать свои способности, во-первых, в сеансе как бы гипноза: у нас импортозамещение, у нас растет сельское хозяйство, мы справимся со всем, ― и в то же самое время решить мелкие вопросы разрушающейся инфраструктуры. Собственно, все. И все вот это работает, мне кажется, если не против имиджа Путина, то точно не в помощь ему. Улучшить это имидж не может никак.

Я же про то и говорю, уже не Бэтмен, а сантехник. Уже можно выстроить коммуникацию, есть послание Федеральному Собранию, есть пресс-конференция, можно устроить эту «Прямую линию», но можно ее вычистить так, что все будет очень красиво. Его будут спрашивать только заранее записанные вопросы, там будет только про Колобка, и про Украину, и про историю, как-то там будет прямо… Но почему-то, действительно, все-таки есть поход в эту сторону и есть этот действительно анекдотический эффект сантехника.

Очевидно, это считается правильным. Очевидно, это считается правильным пиаром, который действительно прокладывается вот этими сюжетами время от времени, в основном из внешней политики, где мы показываем кукиш большому супостату, вот эти вопросы уже совершенно другого свойства: «Дорогой Владимир Владимирович, а почему США такие плохие? Объясните мне, что же такое происходит, в конце-то концов». И Владимир Владимирович, так сказать, рационально рассуждая, начинает все объяснять.

Издревле так сложилось.

Начиная, действительно, не знаю, с тысячелетней истории, которую он любит.

А как вам кажется, он доволен по результатам? Вот сегодня, вот он сейчас вышел. Он доволен?

Думаю, что да.

Да?

Он, по-моему, всегда доволен.

Ой, нет, что вы, слушайте, он бывает очень недоволен, он бросает ручку в Дерипаску. Нет, мы видели его в разных состояниях.

Но это же рабочее совещание, это рабочая ситуация, а сейчас… Он любит общаться, это явно, он не сидел бы четыре часа каждый раз, когда у него есть возможность поговорить. Хотя, по-моему, он уже начинает уставать, в том числе и уставать от самого себя, потому что повторять одни и те же мантры тяжеловато. Он дает интервью западному телеканалу, потом он дает пресс-конференцию после встречи с Байденом, и те же самые примерно тезисы он повторяет сейчас в той части, которая касается внешней политики.

Он явно утрачивает интерес к экономическим вопросам, его объяснения становятся какими-то не столь глубокими, хотя по-прежнему он пытается продемонстрировать знание цифр и конкретики, что уже тоже перестает удивлять, потому что иногда эти цифры он путает. И это естественно, когда сидишь четыре часа, голова начинает плыть, даже речь начинает плыть, это по нему видно.

Зачем это все? Инерция, инерция формата. Давайте каждый год, мы должны это делать, это должно работать, мы должны подтверждать свою связь с населением. Население этой связи особо не замечает, те, кто хочет и надеется решить свою проблему, идет звонить в эту самую «Прямую линию» и пытается попасть в этот барабан, где, так сказать, случай выносит тебе счастливый лотерейный билет.

Все-таки звонок сейчас попробуем взять. Татьяна, здравствуйте! Вы в эфире, говорите, пожалуйста.

― Добрый вечер! Санкт-Петербург, Татьяна. У меня вопрос о коктейле.

Так.

― О коктейле Молотова, разумеется. Сегодня мы из уст президента опять услышали это сочетание. У меня вопрос, я никак не могу понять: Путин действительно верит в то, что оппозиция хотела взять власть с помощью коктейля Молотова, или президент просто настолько циничен, что он таким способом хочет уничтожить оппозицию? Спасибо.

Спасибо.

Я думаю, и то, и другое. Хотя искренность веры в нем как бы заметна, да, хотя ее можно тоже имитировать, но он же верит докладам. Он давно сказал, что он верит этим папочкам ФСБ, СВР и ФСО. Там это все написано, что Google выдает рецепт коктейля Молотова. Это производит дикое впечатление человека, выпавшего совершенно из современной реальности, никто не заставляет его быть современным, да, это ненормально для человека шестидесяти с чем-то лет, он должен оставаться человеком своего поколения, но не понимать, что Google, так сказать, не занимается детской порнографией, коктейлями Молотова и призывами к самоубийству… Это абсолютная чушь. Но это его восприятие реальности.

С другой стороны, человека можно понять. Больше двадцати лет он видит мир через линзы этих самых докладов своих друзей из спецслужб. Мы это видим очень хорош на примере господина Патрушева. Господин Патрушев ничего, кроме американского заговора, притом что он переговорщик с американцами при этом, не видит в этом мире абсолютно. Возможно, это искреннее понимание того, как устроен мир. И когда Путин начинает подробно объяснять свою позицию, это демонстрирует его видение мира, его мозги.

Он так устроен, и это на самом деле, собственно, и есть наша величайшая катастрофа, потому что много лет мы уже живем, как был фильм «Внутри Джона Малковича», мы живем внутри Владимира Путина. Как он видит мир, так он построил эту страну, используя авторитарные инструменты, и мы вынуждены к этому миру адаптироваться. Там сплошные миражи, воображаемые сюжеты, имитационные какие-то институты, все воображаемое и имитационное. Но ничего, приходится нам как-то, так сказать, адаптироваться.

Вы знаете, когда Татьяна задавала свой вопрос, я подумала, что мне в некотором смысле совершенно все равно, он искренне верит или он ни во что не верит, и это циничный расчет.

Абсолютно.

Потому что мне приходится иметь дело с той реальностью, которая вытекает вследствие каких-то его… Я с этим буду иметь дело. Он посадил какое-то количество людей, и это для меня реальность. Я не спасением его прекрасной души занимаюсь.

Но так или иначе по долгу службы приходится считывать сигналы, а сигналы идут… Смотрите, вся сегодняшняя риторика и вся риторика последнего времени Сергея Лаврова совершенно вразрез с путинской же недавней статьей, которая была написана к 22 июня, где вроде как оно так все миролюбиво звучало!

И даже союзники появились.

Да, и союзники вроде как появились, и нам всем работать, и они ошибки совершают, и мы ошибки совершаем. В общем, как-то оно звучало… Не то чтобы я была готова сходу покупать это все, но тем не менее была такая статья, почему-то надо было вот таким языком поговорить.

Теперь, значит, нам рассказывают, что… Понятно, что нам рассказывают. И про британские СМИ нам рассказывают, и тут, и Украина вся, значит, под воздействием кукловодов, и американских, но и некоторых европейских. Это что за конвульсивные движения в разные стороны?

Здесь возможны только два подхода, сочетание их, к чтению такого рода текстов: не верить ни одному слову, это важно, во-вторых, понимать, что вот так вот выглядит их пропаганда, да. Статья Лаврова, которая была опубликована в «Коммерсанте» и одновременно в «России в глобальной политике», построена исключительно из идеологических клише, из опять же заведомо неточного, специально неточного восприятия мира или восприятия мира выпускниками МГИМО, причем выпущенными уже давно, и поэтому за несколько десятилетий у них еще больше испортились мозги, а тут еще нужно служить авторитарному режиму. Это полный кошмар абсолютно.

Статья в Die Zeit, такая полумиролюбивая, ― это другая целевая аудитория, она направлена на то, чтобы, может быть, как-то закрепить относительный успех встречи с Байденом и продлить его в европейских обстоятельствах, чего не получилось, не получилось победы российской дипломатии совсем. И это так и надо читать, собственно.

Я не знаю, читал ли эту статью Путин, знаете, как в анекдоте, когда Брежнев встречает Суслова и говорит: «Михаил Андреевич, вы читали „Малую землю“?». Он говорит: «Читал, Леонид Ильич, два раза, очень хорошая книга». «Мне, что ли, почитать?». Я думаю, со статьей в Die Zeit такая же история, чисто спичрайтерский продукт, рожденный в соответствующих управлениях администрации: давайте мы как-то покажем, что мы вот такие. Там уже, по-моему, никто не удивляется этому и вряд ли верит в какие-то слова.

Тем не менее подход к истории, обращение к истории, и вот даже сегодня Владимира Путина слегка потроллила, это было фантастически, это было коротко и фантастически интересно, его потроллила одна из ведущих. Я не помню, была это Наиля Аскер-заде или вторая ведущая, но когда речь зашла про книжки, уже в самом конце, про книги, которые он читает, его кто-то спросил: «Не про половцев или печенегов?», вспомнив его выступление, значит, соответственно, более чем годичной давности, что мы побеждали половцев. Это был такой легкий троллинг.

Возвращение к истории ― постоянный такой лейтмотив, конечно, абсолютно такая узловая точка ― это Великая Отечественная война, Вторая мировая война и кто в ней был главный, кто кого, значит, и так далее. Но и не только, были названы довольно важные три точки. Петровские реформы, когда был задан вопрос, какие времена в России были лучше всего. Это был, мне показалось, там была пауза, чтобы задуматься.

Значит, были петровские времена, если тот Петр имеется в виду, то тогда это Петр Первый, это реформатор, западник.

Петр Первый, да, конечно.

Сбривший бороды. Это вообще-то действительно дружба с Европой, вот она, пожалуйста. Екатерининские времена, потому что территориальные завоевания самые значительные.

В том числе Крым.

В том числе Крым. И, значит, при Александре Первом уже убедительно Россия стала великой державой. Опять-таки Александр Первый сейчас действительно не самая главная проблема россиян.

Меня удивило то, что он говорил про него.

Западник у нас откуда там взялся?

Вы знаете, мне кажется, что Путин не очень был готов к такой постановке вопроса. Его задача была избежать упоминания новейшей истории, новой истории, то есть избежать разговоров про Сталина, Хрущева, Брежнева, а значит, про себя на самом деле, да. Про Ленина, вот это все не надо нам.

Поэтому он пошел по сути стандартного представления об истории среднего россиянина, потому что средний россиянин знает Петра Первого. Кто самая выдающаяся личность в истории? Отвечают на вопрос «Левада-Центра» всегда: Сталин, Ленин, Петр Первый, дальше уже там варианты. Петр Первый, потом он сказал: «Екатерина, естественно, Великая». Александр Первый сюда как-то, по-моему, случайно попал, лучше бы он сказал про Александра Третьего, которому он поставил памятник, здесь абсолютно прямая историческая аллюзия с нынешними временами: контрреформация, тяжелое время, заложившее много мин, так сказать, под эту самую Российскую Империю. Но почему-то он Александра Третьего не вспомнил.

Или Александра Второго, наоборот, сделать некоторый…

Да, если уж реформы, давайте Александра Второго.

Отмена крепостного права опять же таки.

Петр Первый ― он не против западничества, но такого как бы умеренного, чтобы просто современными выглядеть. А так, мне кажется, это больше избегание разговора было про современность, про современного Сталина.

Мы все видели, что «Прямая линия» еще не закончилась и уже началось это магическое реагирование. Уже, значит, там, где не было ремонта годы и годы, начался ремонт, мэр Кузбасса уже звонил Елене Калининой, она звонила, дозванивалась, тяжело ей дозванивались, что-то такое, уже он напрямую с ней говорил. За всю Тюмень сказали, губернатор сказал, что все везде, вообще все везде починим, даже не только в Тюмени, вообще все сейчас будет хорошо. Крышу починили, поменяли.

Мне хотелось бы подумать об этих руководителях, об этих губернаторах, об этих мэрах, об этих людях на местах, которые живут вот в такой… Они живут под этим дамолковым мечом. Кто-то из их может пойти, вытянуть, как вы говорите, этот лотерейный билетик и дозвониться-таки, и тогда… Может, не знаю, Забайкалье дозвонилось, а Алтай не дозвонился, и тогда нормально, и тогда Алтай сидит спокойно, говорит: «Господи, пронесло в этот раз», а Забайкалью придется разбираться.

Это что вообще за жизнь такая и как внутри работают все эти конструкции? Именно с рабочей, профессиональной точки зрения. То есть это жизнь молитвою, что никто не дозвонится на «Прямую линию»?

Конечно, да, и никто не поставит под сомнение твою репутацию как технократа. Хотя, мне кажется, Путин в этом смысле довольно мягок с начальниками, он понимает, возможно, какие-то их сложности, притом что в его восприятии этих вопросов иногда даже сквозит удивление: как вообще такое возможно? Ему показывают эту дорогу, которая в воде, да, тоже как какая-то из девушек тамошних пошутила, что похоже на Венецию. В своем представлении, да, как они видят мир, девушки, так они и отмечают. Это не очень приятное было сравнение для него, я думаю, слишком ироничное.

Вот так это выглядит. И для того он туда и выходит, для того вот эта вся Россия, убогая, сирая, уязвимая, социально ущербная, и нужна, чтобы он спасал, чтобы он накручивал начальников региональных, уровня региона, уровня, не знаю, города и так далее, и тому подобное. Вся система адаптирована под его имидж. Собственно, может быть, это тоже часть сценария, не так уж это и плохо.

Тут опять же нехорошо ссылаться на разговоры с таксистами как с целевой аудиторией, но дело было буквально неделю назад в городе Зеленоградске Калининградской области, таксист рассказывал, как обычно, свою жизнь. Он сказал: «У меня квартира только благодаря Путину». Я говорю: «Как это?». «А вот пробились мы на „Прямую линию“». Он обманутый пайщик, сбежал этот самый хозяин, ничего добиться не могли и вдруг дозвонились. Говорит: «Теперь живу в квартире».

Слава тебе господи.

Человек понимает, что это получилось случайно, что так устроена власть, что даже местный начальник, против которого никто особо ничего не имеет, ну, начальник и начальник, что он там может? Что-то может, что-то не может, и бог с ним. Люди смотрят на жизнь, на управление в России как на лотерею, повезет, не повезет.

Понимаете, я просто все-таки с этой лотереей, это к вопросу об имидже и об этой системе сдержек и противовесов. В лотерею выигрывают, дозваниваются ― это какой-то ничтожный процент. Очень я рада за вашего калининградского друга, водителя, это прекрасно, но эта мысль: а не дозвонился бы, был бы без квартиры, то есть как-то решал бы вопрос другим образом.

Какое количество людей не дозвонилось и какое количество людей продолжает жить с крышей, с дорогой, которая как в Венеции, с тем, с сем, с канализацией на улице? И вот это ощущение, что президент раза три в году появляется на экране с каким-то таким программным заявлением и там всегда есть какая-то часть, которая рекорд надоев, которая наши достижения. Не звереет ли какая-то часть, которая не дозвонилась, у которой канализации до сих пор нет и которая наблюдает это еще из года в год? Все-таки какое-то социальное недовольство должно как-то там где-то накапливаться или это чисто надежда на лотерею, и тогда уже?..

Если мы говорим о среднем россиянине, таком условном среднем, да, он на самом деле воспитан этим государством как иждивенец: ждите, возможно, вам выпадет лотерейный билет, возможно, к вам придет газ, потому что, не знаю, свалятся какие-то деньги региональному начальству. Ждите, голосуйте за нас, проголосуйте в этот раз за «Единую Россию», потому что, извините, у коммунистов денег нет, у ЛДПР денег нет, есть только у «Единой России», у нее есть приемные, есть приемная у «Общероссийского народного фронта», благодарность которому тоже высказал президент наряду с партией и наряду с парламентом.

Это позиция ждуна, которая воспитана годами путинизма. Двадцать лет воспитывался этот социальный контракт. Не надо ничего делать ни в коем случае, демотивированные люди. Был какой-то звонок, да, где решался вопрос тоже с газом. И женщина сказала: «Ну, у нас еще есть ряд вопросов». Путин говорит: «Но это другие же вопросы, по газу». «Хорошо, ― сказала она, ― по газу решили, а это в другой раз».

То есть они понимают, что сами они ничего решить не могут. Женщина, которая звонила и говорила: «Я работу найти не могу несколько месяцев, что ж такое-то?».

Несколько лет, она говорила.

Несколько лет. «Что же такое? Помогите мне найти работу». Приходит Путин и говорит: «Будете работать кассиршей, я не знаю, или кем-то там еще».

Это нормальная позиция среднего россиянина: они мне должны, я же честно за них голосовал, я вообще ничего против Путина не имею. Почему у меня нет работы, у меня нет газа? Что за фигня? Дайте мне работу, давайте мне газ, я же законопослушный гражданин. И начинают ждать дальше, падают доходы, жизнь не улучшается. Это новая ненормальность на самом деле, но люди продолжают это воспринимать как новую нормальность, опускаются еще на одну ступеньку в этой самой социальной иерархии, почти до самого дна, но что тут можно сделать? Выборы сейчас, может, проголосуем, что-нибудь изменится. Может, к выборам что подкинут. А ведь подкинут каким-то семьям. До кого-то не дойдет, будут жаловаться: «Почему же до меня не дошло?».

И это длится годами, и это не является поводом для социального взрыва, потому что это не политизированные вещи абсолютно. Эти люди не политизируются, это не конвертируется в протест по поводу политики, хотя неожиданности бывают, да. Хабаровск тому пример, загадочный пример.

Меня тут все обвиняют, что я призываю к революциям. Когда я говорю, сколько, действительно… Когда я задаю вопрос, как общество терпит, я совершенно ни к чему не призываю. Здесь вопрос не про протест как таковой, а просто в какой момент общество, до какого момента у общества сохраняется ощущение, что у нас жизнь стала лучше, жить стало веселее, а в какой момент уже не так? До какого момента есть ощущение, что Москва ― роскошный европейский город, а в какой момент возникает ощущение, что здесь бьют людей дубинками на улицах? Я про это.

У нас, знаете, есть звонок из Калининграда. Михаил, здравствуйте. Так, алло-алло.

«Прямая линия» продолжается.

Опять, опять. Ничего не получилось, видимо. Михаил? Нет, сорвался у нас звонок.

Да, и эти люди критикуют Кремль за то, что у него связь плохая.

Да, надо сказать, что как раз этого злорадства я совершенно не разделяю. Другой вопрос, что, конечно, там было ощущение такого первого прикосновения к прямому эфиру.

Они же испытывали новое приложение «Москва Путину», возможно, оно не срабатывало. Надо было пользоваться просто звонками и не выпендриваться.

Да-да, всю эту дигитальную часть я даже не буду, нехорошо иронизировать.

Значит, про преемника. Нам было прямым текстом сказано: «Я назначу». Опять ждите, я назначу. Тут немножко тоже какое-то… Одновременно же говорится, что президент перед кем отчитывается, кто начальник президента как бы, кто директор президента? Какой-то такой вопрос был. Его русский народ, который голосовал и перед которым действительно нему ответственность.

Вроде как выборы, но преемника я назначу. Это, как вам кажется, вот эта постановка вопроса вообще общество как-то задевает? В смысле «назначу», мы уж думали, мы сами выберем, что ли? Или вообще уже действительно нет такой постановки вопрос? Ну назначит. Тебя назначили, ты назначил.

Выберут, во-первых, выберут же. Сами выберут назначенного, это никого совершенно не смущает.

То есть тут нет никакого как бы противоречия, дилеммы, нормально все.

Для кого-то, может быть, это что-то необычное, но мне кажется, что все уже привыкли, потому что, как сказал опять же один из дозвонившихся слушателей «Прямой линии», он же сказал, этот пожилой мужчина: «Вам передал власть Ельцин, вы ее приняли. Кому вы передадите власть?». Путин начал рассуждать многословно, что Ельцин ему власть не передавал, что за него проголосовали, что-то про ФСБ вдруг стал рассказывать, не туда ушел. В общем, он как-то стал неясно в последнее время выражаться, есть проблемы.

Этот звонок ― это типичное представление о том, как все должно быть устроено. Прошлым летом у нас были всякие фокус-группы вместе с «Левада-Центром», и там был один вопрос…

Ой, простите, я должна сказать: «Признанным иностранным агентом по законам Хаммурапи». Извините, да.

Да, с иностранным агентом делали фокус-группу, чтобы узнать, как русский народ думает. Русский народ по поводу преемника, механизмов преемничества, выборов следующего человека… «Как будет меняться власть?» ― был вопрос. Ответ абсолютно такой стандартный: «Путин кого-то назначит, ― потому что был прецедент такого, ― и мы за этого человека проголосуем». А как будет после этого? Может, хуже, может, лучше будет, а может, так же.

Это позиция среднего человека, среднегородского, да, московского, потому что был такой прецедент, был прецедент с Ельциным, был прецедент с Медведевым. Другого мы не знаем, другого типа передачи власти: демократические выборы, не знаю, большое меню из политиков. Это нам, извините, это откуда-то из лихих лет, когда был хаос и беспорядок, это не наш путь.

Так, попробуем. Михаил, здравствуйте! Вы в эфире, говорите, пожалуйста.

― Добрый день! Я смотрю сейчас Дождь и позвонил вам по такому вопросу. Я сегодня задавал Путину вопрос такой, задаю каждый раз, когда он выходит. Я член правления жертв политрепрессий, мы много лет ходим по инстанциям, чтобы положить камушек для того, чтобы прийти, положить веночек, цветочек. В Москве и комплекс есть, и памятник есть, а мы никак не можем пробить своих чиновников, чтоб это сделать. Нам говорят: «Как это так? В парке будет камушек лежать о жертвах политрепрессий, это вредно очень».

Понимаете, как получается? И уже много лет, человеку, которого недавно Путин сделал нам губернатором, мы лично в руки передали письмо, а он уже, наверно, года три у нас. И тишина, ни привета, ни ответа. И у нас, как говорится, и собакам место есть, быкам большая честь, а жертвам политрепрессий не нашлось, хоть поверьте.

Михаил, понятно, спасибо вам огромное. Я правильно поняла, что вы так ни разу и не дозванивались, что вы писали, но дозвониться вам до «Прямой линии» ни разу не удалось?

― Нет, я дозванивался, но ни ответа, ни привета, ничего нету.

Все, я поняла. Спасибо вам огромное, простите, что я вас прерываю. Очень важная, очень сильная, очень горькая история. В Москве есть, все-таки пока, слава богу, Соловецкий камень, в 1989 году привезен и поставлен рядом с КГБ, да.

Спасибо, что не убрали.

Да, спасибо, что не убрали пока. В Калининграде, действительно, это к вопросу о том, кто дозванивается, какие вопросы. Вопрос вроде бы исторический, у нас политические репрессии же вроде не сейчас, они вроде когда-то были. Вот, пожалуйста, человек пытается поставить камушек, камень, как Соловецкий валун стоит в Москве. Нет, не работает. В принципе, вообще-то хорошо было бы, Калининград, у нас большая страна, политические репрессии были, мы же их осуждаем. Почему? Почему?

У нас сейчас камушки не кладут, у нас таблички сдирают разнообразные, во-первых, акт вандализма против «Последнего адреса», равно как и война с «Последним адресом», которая объявлена даже РСПП, где РСПП и где «Последний адрес».

Да, лично Шохиным буквально.

Да, и чего Шохину до этого? Вроде, так сказать, приличный человек. И кейс в Твери весны 2020 года, со здания НКВД отодрали таблички в память о шести тысячах, более шести тысяч убитых там поляков, прямо вот в этом здании, прямо в подвале.

Табличку нужно сдирать, это теперь поощряемое поведение, поощряемый исторический дискурс. Официально он не объявлен линией партии и правительства, но мы упоминали коктейль Молотова, а есть еще коктейль Молотова ― Риббентропа, который варит лично Путин, лично Мединский, лично Нарышкин, лично все те, кто у власти, кто оправдывает самые черные страницы истории.

В Екатеринбурге недавно, это очень симптоматично, на табличках «Последнего адреса» были приклеены, значит, стикеры с символикой Победы. Победа противопоставляется репрессиям. Репрессии ― это вам, либералам, а Победа ― это наше. И это как бы разделяющий дискурс. На самом деле вот о чем нужно говорить, вот это национальная катастрофа. То, что должно объединять, две драмы, война ― это драма, это не победа, это драма, да, и драма репрессий, то, что должно лежать в основе согласия нации, оно нас раскалывает.

Не настолько разделенные, да, переходящие одна в другую, потому что мы хорошо знаем про штрафбаты. И по времени, в общем, но да.

И этот раскол поддерживается сознательно, это государственная политика, это уже видно по тому, что происходит, иначе бы эти таблички не сдирали безнаказанно, тем более повешенные в той же самой Твери, между прочим, после расследования Главной военной прокуратуры, после решения местных властей. А сейчас прокуратура, правда, не военная, делает возможным акт государственного вандализма. Значит, это поощряется с самого верха, значит, эти репрессии никому не нужны, значит, это те люди, с которыми нужно бороться. В конце концов, «Мемориал», самая важная организация в стране, является иностранным агентом. Это абсолютный абсурд.

Да, в общем, убедительное впечатление это производит, когда ты сидишь под этой плашечкой где-нибудь там с «Мемориалом» рядом.

Слушайте, все-таки этих расколов, словосочетание «раскол общества» у нас устойчиво где-то, наверно, с крымских времен, но этих расколов уже… И всегда этот раскол по какой-то одной, такой очень понятной линии, понятно, кому Победа, а кому репрессии, понятно, кому Крым наш, а кому Крым не наш и так далее.

И тут у нас вдруг этот раскол общества по линии вакцины и совершенно по другой траектории, абсолютно, когда (во всех возможных кавычках) «оппозиционная» часть оказывается, в общем, на одной стороне с властью.

Абсолютно.

А не оппозиционная часть оказывается… Я уж не знаю, кто тогда тут диссиденты, потому что не знаю, кого там большинство, меньшинство. Но раскол выгоден власти, я это понимаю, но… Как это сказать? Напложение, размножение этих расколов ― это вообще хорошо, это вообще власти полезно, им так удобно? Потому что вот раскол какой-то неожиданной линией, и с ним уже сложнее как-то, им сложнее оперировать, с ним сложнее управляться.

Я думаю, что для власти это было неожиданностью, вообще степень неготовности к вакцинации была абсолютной неожиданностью. С другой стороны, что бы они хотели? Они сделали так, что фактически у них везде монополия, у них монополия в политике, в экономике, в обществе, они везде, так сказать, эту монополию установили. И здесь у них тоже все равно автомат Калашникова получается. Попробуйте найти что-нибудь, кроме «Спутника V». «КовиВак» ― нет его или он заканчивается быстро, опять монополия.

Вопрос: почему «Спутник» не принимает Европейский союз? Нет, Европейский союз плохой, он на нас нападает, они нас не любят, мы великие, а они вообще подголоски США. Но у них, в общем, порядок в жизни-то обычной, они почему-то наш «Спутник» не сертифицируют, не принимают. Может быть, мы что-то не доделали? И этот средний человек задумывается: может быть, это гадость какая-то? Потом есть суеверия какие-то, может быть, там какие-нибудь чипы введут вместе с этим физраствором.

Но самое главное, ― это опять раскол в голове среднего россиянина. Мы символически поддерживаем make Russia great again, Крым, все, флаг, все нас не любят, мы всех пугаем и палим по эсминцу.

И Победа, и можем повторить.

И Победа.

Но, да.

И колоссальное в быту, в повседневной жизни недоверие к любым инициативам власти, к любой деятельности власти, ненависть к ней, голосование, потому что опять же денег дадут, может быть, но не любят власть в ее практическом каждодневном исполнении, в практическом измерении. А вакцина ― это практика, это жизнь.

Это практика, это свое тело, да.

И вот здесь мы власти не верим, ничего хорошего от нее исходить не может.

Слушайте, вот опять-таки словосочетание «проваленная вакцинация». Неделю назад я говорила, что замечательный вышел текст Ирины Якутенко как раз в издании «Проект», где она очень подробно объясняет, что такое проваленная вакцинация, не просто что все неправильно сделали, а где по пунктам, как были совершены ошибки и как можно было.

Но надо сказать, что сейчас, когда проваленная начинает потихоньку восстанавливаться, я совершенно не вижу каких-то… Она начинает восстанавливаться из уже провала, третьей волны, рекордов смертности и так далее. Она начинает восстанавливаться не потому, что у них там действия поменялись, риторика поменялась и какой-то modus operandi, а потому что уже люди так умирают, что уже, наверно, надо идти прививаться.

Почему же нет никаких… Почему же нельзя Ирину Якутенко-то почитать в администрации президента, я не знаю, посоветоваться? Есть же дельные люди! Как это работает? Неужели этот раскол тоже зачем-то полезен? Я вот к чему.

Это важный вопрос, это вопрос обратной связи и понимания того, что происходит в обществе. Как говорил товарищ Андропов, мы не знаем общество, в котором мы живем. И вот эти люди тоже не очень знают общество, в котором они живут, хотя говорят, что Кириенко внимательно читает социологические опросы, правда, ВЦИОМ.

На самом деле не хотят знать. Дело не в том, что не знают, есть инструменты, есть специалисты, с которыми советуются. Эти специалисты имеют доступ к какому-то довольно высокому уровню власти и советуют, но их советы либо игнорируются, либо используются частично, либо принимаются к сведению. Огромный скепсис в экспертном сообществе по поводу того, что делает правительство, среди тех, кто советует этому правительству, потому что все делают наоборот, все делают не так.

И это как бы закупорка каналов обратной связи, что естественно для авторитарного режима. Он не должен кого-либо слушать в принципе. Путин все время говорит про увеличение рождаемости, про сбережение нации и так далее. Ну почитай ты демографов нормальных-то, обычных, которые работают каждый день в этой сфере, не тех, кто доносит папочки, о том, что у нас не будет этого всплеска рождаемости, просто так устроено общество, так устроено репродуктивное поведение в современном обществе. Не будет ничего этого, зачем об этом говорить? Что это за бесконечные мантры?

Ничего страшного не будет, если Путин почитает эти статьи. Но в данном случае это тот самый кейс, когда ему просто не докладывают, он просто об этом не знает, что делается в области той же самой демографии, притом что у нас очень много сильных демографов, которые все могут объяснить даже на уровне официальной статистики, которые все видят.

Хорошо. То есть ничего хорошего. Здесь, по крайней мере, я понимаю: не читает, не доносят, не знают, а Кириенко пусть почитает что-нибудь другое, кроме ВЦИОМ, я рекомендую.

Раскол, который формируется вроде бы по той траектории, где оппозиция и всякие диссиденты, либералы ― они отдельно, а мы с моим народом там, где мой народ… Этот раскол формируется сознательно?

Я думаю, что он формировался естественным образом в течение двадцати лет, но сейчас он ускорен и усилен сознательными действиями. С момента обнуления, с момента отравления Навального, протестов января, февраля, апреля ― все, это абсолютно сознательная позиция. Эти люди ― изгои, это не наши граждане, Путин не их президент. То есть он и так не был их президентом, потому что они не представлены нигде, ни в одном из парламентов, ни в региональных, ни в федеральном, этих людей не слушает никто. Но это сознательная позиция, это меньшинство, на которое не стоит обращать внимание, это прозападные люди, пусть едут в свою гейропу, все.

Вот это отношение к россиянам, которые имеют российские паспорта, которые любят свою родину и хотели бы видеть ее процветающей, а не той, какой она становится сейчас и какой она предстает в ходе «Прямой линии» президента, разваливающейся.

Эмиграция. После Крыма было то, что называлось, действительно, «путинская алия», какие-то такие всполохи, но, конечно, не таких масштабов…

С алией он тоже сегодня выступил, и про черненьких евреев, и про европейских евреев, приезжающих и говорящих на идише. На идише они говорили, собственно, несколько десятилетий тому назад.

Слушайте, это, видимо, был момент, когда я была в тоннеле. Я это прослушала, потому что я…

Это замечательно, это было прекрасно. На самом деле это было в доказательство того, что нет никакого украинского народа, как всегда, есть единый русский народ. Обратите внимание, евреи же бывают даже черненькие, но они же как бы единые, они не считают, что они одни украинцы, а другие русские. Они евреи и евреи. На идише говорят, а не на иврите. Кто там на идише говорит?

Аидише маме.

«Черненькие» мне особенно понравилось.

Так, вот этот момент мне надо будет отдельно переслушать, потому что я его, значит…

Безусловно, это один из хитов, так сказать, наряду с Речью Посполитой, которая раскалывала русский народ.

ПосполитОй! Там с ударением еще.

Хочется спросить, что же со всем этим делать, какие тут могут быть, действительно… Хорошо, тут раскололи, тут раскололи, тут, значит, лампочки в подъезде завинтили. Хочется на самом деле, конечно, самый важный вопрос, как я уже говорила, про терпение общества. Не в смысле, действительно, кто когда возьмет коктейль Молотова и пойдет на Кремль, а какой на это сейчас вообще все взгляд и как он поменялся за последние десять лет?

А взгляд чей? Сверху, снизу?

Вот этих, знаете, я бы сказала так, соседей тех людей. Не тех, которые дозвонились, а их соседей, которые, например, не дозвонились. Михаил нам звонил с камушком в память о жертвах политических репрессий.

Михаил с камушком ― это все-таки человек особый, да. Это меньшинство. Большинство по камушкам не звонит, большинство этим не интересуется либо говорит о том, что зачем это надо, а зачем превращать дома в кладбища и вообще не стоит ворошить прошлое.

Потому что кто старое помянет, тому глаз вон.

Абсолютно. И вообще правильно репрессировали, у нас просто так не сажают. Это позиция тех, кто против этого всего.

А соседи обычных людей со своими газовыми и, значит, электрическими проблемами, безусловно, с одной стороны, очень скептически относятся к власти, ничего от нее не ждут, полагаются на самих себя, точнее, ждут любую возможность что-то от нее забрать. Как говорил друг моего отца, адвокат, если советская власть что-то дает, это надо обязательно брать. Вот это ровно та самая психология, которая до сих пор действует. И полагаться в этом смысле в том числе на случай, но при этом символически поддерживая нашу мощь, наши вооруженные силы, которые этот британский эсминец обстреляли, а могли бы и потопить, ничего бы нам за это не было, потому что они все боятся, сволочи, Третьей мировой войны.

И понимают, кто выиграет.

И понимают, кто по ним вдарит этой самой ядерной ракетой.

Так что вот с этим, с постепенной деградацией и с еще большим скептицизмом можно жить дальше. Невозможно предсказать, как это будет работать, откуда что возьмется, откуда взялся опять же Хабаровск. Никто не мог предсказать того, что это произойдет и где это бабахнет, как выражается Путин. Он все время говорил: «Бам, бух», у него такой комиксовый сегодня был дискурс. Откуда что вырастет, мы предсказать не можем, если оно вообще вырастет.

А я, вы знаете, даже совсем не про то, когда весь Хабаровск… Я действительно просто хочу почуять страны под собой немножко, я хочу понять то, с каким ощущением, это страна, в которой что? Мы следим за развитием событий.