Форсированная поляризация: как Кремль теряет даже аполитичный электорат

13/05/2021 - 11:28 (по МСК) Анна Немзер

В новом выпуске программы «Политика. Прямая линия» профессор Шанинки, философ и социолог Григорий Юдин объяснил, как тот факт, что российская власть стремится убрать из политического поля оппозиционно настроенных граждан, приводит к росту возмущения даже среди аполитично настроенных людей и потере электората. Юдин объясняет, что в отсутствие пространства для политической дискуссии ядро недовольных начинает использовать неформальные средства коммуникации и самоорганизации, которые люди используют и в своей повседневной жизни. Это вынуждает силовые органы вмешиваться в неполитические сферы, в повседневную жизнь, чего люди в России очень не любят.

Я хотела бы еще вот о чем спросить. Непонятно, и вы этого немножко коснулись, но действительно про это уже невозможно говорить. Нам говорили про 86% ― 14% и так далее, какая часть кого поддерживает, этот разговор невозможно вести.

Так или иначе, есть некоторое количество людей, которые называют себя аполитичными, притом, что с этим термином тоже много всяких вопросов, что под этим понимается, неочевидно совсем. Так или иначе, люди, которые бы хотели во внешний мир о себе сообщить, что они вне политики, сейчас все больше видят какого-то насилия и репрессий, которые, в общем, более-менее в сантиметре от них происходят.

Все, что творилось в последнее время, является еще и некоторой пиар-акцией, в общем, так или иначе информация эта распространяется. Есть ли у социологов инструмент замерить то, как на это насилие, может быть, непосредственно тебя еще не касающееся, реагируют вот эти как бы аполитичные люди? Это никак никого не волнует, это производит неприятное впечатление? Производятся ли такие замеры вообще и производятся ли они, кстати, по заказу власти? Это тоже отдельный вопрос.

Производятся, производятся по заказу администрации совершенно точно, это известный факт. Мы кое-что про это знаем, я честно скажу, что у меня сейчас нет данных по 2021 году, но я точно знаю, что ситуация была очень показательной в 2019 году, когда насилие в Москве было крайне плохо воспринято в России. Не только в Москве, но и в России в целом. Причем там когда я сказал «крайне плохо», это на самом деле не совсем правда, потому что там обнаружился ровно тот же самый разлом, который мы видим с 2018 года фактически, да, когда старшие группы, в общем, готовы это насилие оправдать и поддержать, а все остальные говорят: «Нет-нет-нет, это некоторый перебор».

И это как раз действительно касается аполитичных, потому что ты можешь быть аполитичным, в общем, пока вокруг есть какая-то… Можно поддерживать ощущение, что все в целом в порядке. Когда бьют людей, причем ты видишь, что бьют особо ни за что, тебе становится сложно находиться там, ты по-прежнему говоришь: «Я всего этого не хочу касаться, но как-то мне все это категорически не нравится».

Одно из объяснений того, почему, скажем, в Москве в апреле во время массовой акции не было силовых разгонов, ― это как раз объяснение, связанное с тем, что с пиар-точки зрения это не очень хорошо. Другое дело, что в системе, в которой мы находимся, эти пиар-соображения не всегда преобладают.

Сработали в Москве и не сработали в Питере вообще.

Да, да. То есть бывает по-всякому. Но такие соображения есть, и это одна из причин того, почему стараются таким образом не делать.

Понятно, что каждое следующее причинное действие, естественно, повышает градус кипения под крышкой, оно увеличивает вероятность такого рода силовых сценариев. Для аполитичных людей, а еще раз, Россия очень сильно деполитизированная страна по-прежнему, да, несмотря на какие-то очень небольшие тенденции в обратную сторону в последнее время, большинство людей, конечно, не хочет иметь никакого отношения к политике, и это, в общем, раздражает.

Мы последние четыре месяца примерно, да, начиная с возвращения Алексея Навального в Россию, находимся в ситуации такой форсированной поляризации. Что это значит? Понятно, что есть какие-то группы, не знаю, которые симпатизируют Навальному или, например, его сильно ненавидят, да. Подавляющая часть находится, естественно, посередине, да, и, в общем, она не хотела бы ничего про это знать, потому что это же мешает, вырывает из более-менее комфортных условий, а непонятно, что можно сделать реально, то есть это ухудшает твое психологическое состояние.

Но когда происходит такого рода конфликт, приходится занимать сторону, да. Мы видим, что эта средняя часть, естественно, тоже раскалывается, но пока что она скорее занимает такую лоялистскую позицию, при которой как бы да, наверно, жалко, что приходится силу применять, а что еще делать? И это тоже понятный способ реакции на насилие, которое кругом, потому что если ты фиксируешь нелигитимность насилия, тебе приходится чем-то на него отвечать, да, что-то же нужно делать по этому поводу.

Поэтому да, чисто психологически проще себя убедить в том, что это насилие оправданное. И, к сожалению, мы знаем, что насилие так устроено, что шок, который в человеке производит наблюдаемое насилие, вызывает в нем желание присоединиться к насилию, да, он, например, не знаю, начнет избивать слабого. Это нормальный тоже защитный механизм, потому что нагрузка слишком большая на человека. Способ этому противиться, способ этому сопротивляться на самом деле состоит в спокойной реакции. Насилие, в общем, мотивировано страхом, как правило, страхом, шоком и так далее, оно не терпит спокойствия, оно начинает рассыпаться о спокойствие. Не о какие-то убедительные контраргументы и так далее, а просто о демонстрацию спокойствия.

Среди, действительно, этого букета репрессивных мер на любой вкус и цвет, который все прирастает, и прирастает, и прирастает, есть действительно какие-то части, которые условно аполитичным людям довольно просто игнорировать. Может быть, они действительно иноагенты, может быть, они действительно экстремисты, а может быть, он действительно агент я не знаю кого. А есть какие-то вещи, действительно, как это бытовое какое-то массовое насилие после митингов: а вот здесь мы узнали про спецприемник на Сахарово, может быть, мы и раньше не задумывались.

А есть, например, вот эта угроза блокировки интернета, который все-таки очень многие люди стали воспринимать немножко как воду в кране, как какую-то вещь, за которую мы платим, но это некоторый наш абсолютно рутинный какой-то интернет, без которого довольно сложно представить себе обычную жизнь. И вот движения всякие репрессивные в эту сторону, которые пока выглядят как штрафы, предостережения, вот эти все действия РКН, это какой отзвук встречает, какую реакцию это встречает у людей?

Это наиболее такое чувствительное поле, потому что Владимир Путин все время своего правления старался соблюдать очень важный принцип ― не лезть в повседневную жизнь. Собственно, деполитизация и открывает ему пространство для того, чтобы так себя вести, да, поскольку если ты убираешь людей из политического поля, дальше ты можешь там творить все, что угодно, в принципе, в частности, получать свои проценты и так далее, но не нужно лезть в их повседневную жизнь.

И это, в общем, более или менее работает до той поры, пока у тебя не возникает какое-то значимое ядро недовольных, это первое, что оно значимое, а второе, что оно готово самоорганизовываться, что оно уже поняло, где иголка в этой системе скрыта. И вот в этих условиях, да, оно начинает превращать в оружие любую неполитическую сферу, любые технологии, например, и так далее, по крайней мере, те технологии, которые явно дают возможность коммуницировать.

Конечно, это такая провокация, которая толкает силовые органы в свою очередь на то, чтобы ровно туда и вмешаться. И пока Путину удавалось как-то более или менее этот баланс сохранять, да, не очень сильно влезать в повседневную жизнь. Его провоцируют на то, чтобы влезть туда сильнее, да, поскольку сопротивление ему увеличивается, оно начинает затрагивать все большее количество сфер, у него возникает, конечно, искушение, поскольку по-другому не получается, в эти области вмешаться.

Это, естественно, будет иметь встречный эффект, потому что люди в России не любят… В этом, если угодно, состояла часть повестки Путина: я в ваши дела лезть не буду. Если он начинает лезть, то это составляет проблему.

Вы говорите, что такие исследования проводятся по заказу Кремля. Когда приходят эти результаты, притом что я опять-таки совершенно не собираюсь замерять, когда людей в России все достанут и они выйдут делать революцию. Я говорю просто про факт недовольства, про факт ощущения, что затронули какую-то личную жизнь, что насилия вокруг много, вот про это.

Вот эти замеры какое-то вообще впечатление на Кремль производят? Это действительно уже начинается та часть, которую вы не любите, я не люблю, занимательная кремлинология, не знаю, что такое, но они для чего вообще проводятся, эти замеры, кроме как для успокоения, я не знаю, для галочки, что ли?

Мы же сейчас с вами обсуждаем некоторые конкретные действия, которые по итогам такого рода замеров производятся.

В Питере, в Москве не так.

Мы видим, что есть разные способы реакции. Кто-то усвоил, что если так делать, то это будет скорее раздражать людей еще больше, поэтому пока можно с ними по-другому справляться, давайте не будем их раздражать. Вот вам, пожалуйста, вполне прагматическая польза от этого.

Фото: Сергей Савостьянов / ТАСС

Другие выпуски