Мария Захарова: «Я бы не смогла говорить, если бы искренне в это не верила»

Захарова: Здравствуйте, уважаемые телезрители, уважаемые подписчики телеканала Дождь, уважаемая студия, аудитория. Меня зовут Захарова Мария, я уже третий день являюсь директором департамента информации и печати Министерства иностранных дел России, сокращенно — официальным представителем МИД России, человеком, который озвучивает позицию России по основным международным событиям, проблемам, рассказывает о внешней политике, о концепции внешней политики, отвечает на вопросы журналистов. Для меня сегодняшнее выступление стало неожиданным. Вчера раздался звонок главного редактора телеканала Дождь, который меня сюда пригласил. Поэтому это будет экспромт, я не готовилась специально.

 Насколько я понимаю, наша сегодняшняя беседа больше будет иметь такое практическое, прикладное значение. Я расскажу, чем занимается вверенный мне департамент, что такое информация Министерства иностранных дел, постараюсь ответить на вопросы, которых, я надеюсь, будет много. Начну с того, что, с одной стороны, департамент информации, печати — это классическая пресс-служба, которая есть у любого государственного органа серьезного, у любой коммерческой компании, у любого СМИ есть своя пресс-служба. С другой стороны, функции ДИПа — так сокращенно называется наше подразделение — они намного шире, чем пресс-служба. Помимо старой доброй классики — работа с журналистами, работа с общественностью, мы также занимаемся целым рядом специфических функций, например, такими вопросами как международные информационные проблемы.

Что это такое? На площадках различных международных организаций — Совет Европы, ОБСЕ, ООН — происходят обсуждение и выработка международно-правовых документов, касающихся регламентации работы журналистов: защита прав журналистов, выработка особого статуса журналистов в ходе вооруженных конфликтов, защита профессиональной деятельности журналистов, проблематика свободы слова, проблематика соблюдений свободы слова в различных странах и т.д. Наш департамент, в частности, участвует в выработке подобных конвенций, резолюций, документов и непосредственно также участвует в их имплементации, в их реализации. Есть у нашего департамента еще одна особая функция, которая отличает его просто от работы пресс-службы — это работа с иностранными корреспондентами, но не просто ответы на вопросы, приглашения на пресс-конференции, а весь спектр работы с инкорами, в частности, их аккредитация на территории Российской Федерации. Дело это достаточно трудоемкое, потому что каждый иностранный корреспондент, который приезжает в Россию, который работает здесь, будь то на постоянной основе или на временной, в краткосрочной командировке, должен получить аккредитацию Министерства иностранных дел.

Это не новаторство, есть специальный законодательный акт, который, насколько я помню, еще был подписан президентом Ельциным, который наделяет Министерство иностранных дел подобными полномочиями, функциями. Соответственно, так как иностранных журналистов в России аккредитовано очень много, речь идет о тысячах, причем речь идет не только о журналистах как таковых, но и о техническом персонале, который работает в корпунктах, то работы у нас, в общем-то, немало. Конечно, мы еще занимаемся не только аккредитацией журналистов, но и оказанием содействия в открытии корпунктов, вообще всеми вопросами, которые возникают у инкоров в ходе работы на территории нашей страны. Также очень часто мы активнейшим образом задействованы в ходе подготовки крупных международных событий, которые проходят у нас в стране. Например, саммиты, олимпиады, чемпионаты мира, культурные мероприятия, на которые приезжают большое число зарубежных СМИ. Здесь у нас, конечно, горячие дни наступают в работе.

Есть у нас также и другие специфические и очень интересные направления работы в департаменте, которые уже в большей степени связаны с работой пресс-службы. Мы проводим большое количество медийных мероприятий: это брифинги официального представителя, еженедельные мероприятия, пресс-конференции министра иностранных дел Лаврова, бесконечные интервью руководства министерства, статьи, публикации, все, что связано с просьбами и российских, и зарубежных корреспондентов по участию сотрудников министерства в тех или иных медийных мероприятиях. Безусловно, мы также начали развивать лет 5 назад такое направление как социальные сети. По-английски даже есть глагол, отглагольное прилагательное — social networking.

Я не могу сказать, что мы были пионерами среди других внешнеполитических ведомств зарубежных стран, но включились в эту работу достаточно активно. И на сегодняшний момент есть неплохие результаты, мы представлены в центральных крупнейших социальных сетях — в твиттере, фейсбуке, Вконтакте, ютьюбе, у нас есть интересная страница во фликере, где выкладываются очень интересные профессиональные фотографии, которые связаны с работой МИДа, министра, заместителя министра, наших посольств и т.д. Это одно их новых направлений, но уже неплохо себя зарекомендовавших. Поэтому нельзя сказать, что это какое-то новаторство, это уже, наверное, одна из визитных карточек министерства в информационной среде.

Также за последний год мы расширили наше информационное присутствие таким нетрадиционным способом, как участие наших представителей в различных аналитических программах на российском телевидении и на зарубежном, в том числе. Были гостями многочисленных ток-шоу, которые были связаны и с украинской проблематикой, с сирийской, с различными международными проблемами, в том числе, и на телеканале Дождь. Новое для нас было дело, неизведанное, потому что, как правило, все все-таки привыкли слышать официальную позицию министерства, которая озвучивается в сообщениях для СМИ, в пресс-релизах, на пресс-конференциях, делается это достаточно суровым языком, поэтому отход от этих привычных традиций и рамок стал для многих неожиданным, но мне кажется, в этом есть свой не только интерес, но и смысл, потому что мы расширили аудиторию, сделали это намеренно, и это принесло свои результаты. По крайней мере, нашу позицию стали слышать чаще, она в большей степени напрямую доходит до аудитории, не опосредованно, через анализ СМИ, политологов, экспертов, у нас есть возможность говорить со зрителями, читателями, радиослушателями напрямую.

Мы достаточно активно уже много лет развиваем мультимедийное направление работы ведомства. Когда я говорила о том, что мы выходили в такие социальные сети или хостинг, это не столько социальная сеть, на площадку ютьюба, то мы это сделали несколько лет назад, хотя самостоятельно направление, связанное с мультимедиа, мы развиваем давно. Где-то начиная с 2005 года, все публичные выступления руководства министерства — министра, заместителя министра, от интервью, участия в аналитических программах, пресс-конференциях, мы все это выкладываем очень оперативно на сайт министерства, на хостинги, в социальные сети. Всегда есть возможность услышать, увидеть оригинал, помимо тех стенограмм, которые мы тоже оперативно делаем.

Наверное, такие глобальные направления. У нас есть и другие аспекты работы. Перейдем к вопросам.

- Меня зовут Евгения. Мне интересно, по каким причинам МИД может отказать в аккредитации иностранным журналистам?

Захарова: Я бы сказала, что мы не столько отказываем иностранным журналистам в аккредитации по каким-то причинам, мы просим в соответствии с тем законодательным актом, который я упомянула, зарубежных корреспондентов предоставить определенный набор документов. Он выложен на сайте министерства, он открыт, это не какие-то наши придуманные истории или документы. И в случае соответствия поданных документов инкором нет оснований отказать ему в аккредитации. Если, конечно, нет, допустим, решения суда в связи с тем, что этот иностранный корреспондент нарушал законы страны пребывания. Например, визовый режим. У нас были случаи, когда иностранные корреспонденты находились на территории Российской Федерации с просроченной визой, причем, не уведомив об этом ни Министерство иностранных дел, даже не уведомив об этом посольство своей родной страны. Мы прекрасно понимаем, что бывают различные случаи, человек может попасть в чрезвычайную ситуацию, может быть связанное что-то с его здоровьем и он, действительно, может оказаться в ситуации, когда виза просрочена на 1-2 дня. Безусловно, в этой ситуации он должен, в первую очередь, выйти на связь со своим посольством, которое в свою очередь оповестит нас либо напрямую оповестит Министерство иностранных дел. И я вас уверяю, что в таких случаях мы всегда входим в положение человека, оказываем все необходимое содействие, каким-то образом разрешаем ситуацию.

Мало того, я вам могу сказать, что аналогичные случаи у нас были, мы получали просьбы от различных журналистов войти в положение, понять, какая ситуация, срочный приезд или наоборот, то есть ситуаций бывает очень много. Но бывают случаи, когда люди, я не знаю, намеренно ли или просто не обращая внимания, думая, что пронесет или полагая, что они почему-то имеют право находиться на территории страны без визы, находились и работали в качестве корреспондента, действительно, были решения суда, которые закрывали им въезд на территорию страны в связи с тем, что было нарушено российское законодательство. Это основание для того, чтобы, допустим, не выдать визу иностранному кореспонденту. Но еще раз говорю, такие случаи мотивируются решением суда.

- Меня зовут Алексей. У меня вопрос не про работу МИДа. Все знают, что вы — активный блогер на сайте «Эха Москвы», все могут читать какие-то ваши заметки. Они, как правило, рассказывают в довольно жесткой манере про действия иностранных партнеров, вероятно, это все-таки связано с вашей работой в МИДе. Вопрос такой: почему вы гораздо реже или почти не высказываетесь о российских проблемах, каких-то внутренних российских решениях? Неужто нет какого-то своего мнения? И что, например, думаете про пресловутый закон, указ об уничтожении санкционной еды? Спасибо.

Захарова: По-моему, я достаточно четко обрисовала то, чем я занимаюсь: я работаю в Министерстве иностранных дел. Поэтому именно иностранные дела, под которыми подразумевается международная проблематика, российская внешняя политика, наши шаги в международных организациях, наши контакты на двусторонней основе, переговоры с зарубежными партнерами, вот то, что скрывается под этими двумя словами «иностранные дела», и есть основная тема того, о чем я пишу. Если бы я работала, например, в Министерстве культуры, наверное, я бы занималась тем, что я писала бы о выставках, театральных постановках, которые мне понравились, не понравились. Или рассказывала о том, как принимались те или иные решения по открытию каких-то галерей. Если бы я работала в Министерстве образования, я бы писала на темы, связанные с 1 сентября, ЕГЭ и т.д. Если бы я работала в аппарате правительства, тогда я бы, наверное, говорила и писала о том, о чем вы говорите — о тех продуктах, как их уничтожают и т.д.

Вы сказали: вы — блогер. Это такое интересное название, но на самом деле, в первую очередь, я — дипломат, я — сотрудник Министерства иностранных дел. Я в какой-то момент действительно расширила границы нашей информационной работы, это было мое решение, и придумала определенный жанр, в котором начала объяснять наши подходы и какие-то наши позиционные моменты, связанные с внешней политикой, но на тех площадках, на которых мы раньше не работали. В частности, на тех площадках, где действительно собираются блогеры, пишут и потом все это обсуждается. Но тема, с которой я туда выхожу, она четко определена тем, в чем я являюсь специалистом и хотела бы являться специалистом, или полагаю себя специалистом, или другие полагают меня специалистом.

На своей личной странице, например, в социальной сети я действительно могу в качестве уже обывателя писать о тех выставках, которые мне понравились, о тех фильмах, которые мне не понравились, о тех моментах социальной жизни, которые меня удивили или огорчили. Это мое мнение как гражданина и, как правило, я на этих вещах и фокусируюсь. Но на сайте «Эха Москвы», куда меня пригласил главный редактор этого веб-ресурса, я считаю абсолютно обоснованно, что я фокусируюсь на том, о чем я могу говорить в силу своей профессии, своей работы.

- Меня зовут Ксения. Мария, вопрос по теме нашей лекции. Мы, молодые журналисты, находимся по другую сторону баррикад от ньюсмейкеров, хотелось бы знать, что именно вам не нравится в работе с журналистами, может быть, какое-то наше поведение, и что могло бы смягчить ваше отношение и изменить, может быть, впечатление о назойливых людях с микрофоном?

Захарова: Я, наверное, тоже должна была бы об этом сказать во вступительной части. Я в 1998 году окончила Московский государственный институт международных отношений, сейчас это университет, факультет международной информации. Тогда он назывался так, сейчас вернулось его традиционное название, традиционно он назывался факультет международной журналистики. На тот момент это был факультет международной информации, но отделение было связано с международной журналистикой, поэтому в моем дипломе написано: журналист-международник со знанием иностранного языка. Поэтому когда вы говорите про разные стороны баррикад, то, знаете, мне сложно разорваться, потому что по специальности я — журналист, в силу той должности, которую я занимаю, я все-таки занимаюсь работой с журналистами и с журналистикой.

Но в то же время, я об этом очень много говорю, иногда даже пишу, ведь мы живем в интересное время, когда развитие средств массовой коммуникации достигло такого момента, что грани между журналистом и не журналистом, между твоей профессиональной деятельностью и частной жизнью размыты, их очень сложно найти, очень сложно провести водораздел, где, например, заканчивается профессиональный журналист и начинается журналист-блогер или журналист новых медиа. Очень сложно провести линию и сказать: вот здесь заканчивается чиновник, а здесь начинается человек. Мне кажется, что это все обусловлено развитием средств массовой коммуникации, их новыми формами, такими формами, которых раньше не было. Это небольшая преамбула к тому, о чем вы спрашивали. Поэтому я никогда не относилась к журналистам, как к людям, находящимся по другую сторону баррикад. У меня вообще нет понятия — баррикады, что идет какая-то война между пресс-службами и журналистами.

В какой-то момент  или в какой-то части я бы даже определила, учитывая этот фактор новых медиа, фактор того, что я закончила факультет журналистики, я бы определила, может быть, себя и свою роль или свое место как «свой среди чужих, чужой среди своих». Когда ты, находясь на работе, неважно, в госструктуре или любой организации, будучи информационщиком, хочешь сделать ее более открытой, в то же время, когда ты общаешься с журналистами, ты понимаешь, что ты все-таки из этой организации и ты не можешь раствориться в этой среде. Есть такое некое пограничное состояние. Но это я говорю только о себе, потому что для меня работа журналистов понятна, уважаема мной, потому что я из этой же среды.

Есть еще один момент, то, о чем вы спросили, что нравится и что не нравится. Я сегодня уже высказывалась на эту тему. Когда говорят, что работа информационщика, неважно, кто этот человек — журналист или пресс-секретарь, работник пресс-службы, специалист по PR, GR, HR, когда дают характеристику его работы, говорят: «Он успешен» или «Его работа сложная» или, допустим, «Вот это взлет в его карьере», на мой взгляд, это все очень относительные вещи, потому что любой информационщик, будь то журналист или пиарщик, работник пресс-службы, каждый день обнуляется профессионально. Что я имею в виду? Он каждый день проживает новую жизнь профессиональную, каждый день рождается, каждый день живет и каждый день вечером или поздно ночью умирает. И заново начинается каждый день. Почему? Потому что какими бы фантастическими профессиональными способностями вы ни обладали, вы никогда не сможете смоделировать, и как бы вы ее ни моделировали, ситуацию завтрашнего дня. Вы можете приготовить все: вы можете приготовить прекрасные пресс-конференции, заложить в выступления нужные тезисы, вы можете пригласить самых лучших журналистов, но завтрашний день внесет такие корректировки, что вы опять окажетесь один на один с аудиторией, журналистами и самим собой. И этот день каждый раз будет повторяться в своей новизне.

И еще есть один момент, это мое личное ощущение, что в других специальностях, мне так кажется, если вы — врач, то чем больше вы лечите, чем больше вы практикуете, тем лучшим врачом вы становитесь, и так же можно сказать о многих других профессиях. Мне кажется, что касается людей, связанных с информацией, вот здесь как раз и сложность, потому что ваш опыт и ваш профессиональный навык — не всегда залог вашего успеха сегодня. Иногда надо быть, извините, девственно чистым для того, чтобы выиграть сегодняшнюю информационную ситуацию. Иногда опыт ваш просто мешает. Иногда вы перестраховываетесь, иногда вы становитесь заложником вашего опыта, иногда лучше, чтобы его не было, на мой взгляд. И иногда молодые, которые приходят в информационную среду, вот так делают старичков с опытом, со званиями, с регалиями, будь то журналисты, будь то пиарщики, только потому что у них иной взгляд на ситуацию, только потому что они по-другому смотрят и видят то, что заезженным взглядом уже не видно.

Что не нравится или нравится в журналистах? Мне кажется, я для себя журналистику открыла с иной стороны, когда я приехала работать в Нью-Йорк в наше постпредство при ООН, и мои функции были связаны с тем, что я была пресс-секретарем нашего представительства. И я сразу же окунулась в среду ооновских корреспондентов. Это особые люди, это представители всех мировых информационных агентств, телекомпаний со всего мира. Это сотни человек различных национальностей, абсолютно различных взглядов, которые годами работают на ооновских направлениях. Что такое ооновское направление? Это вся международная повестка, это от проблемы Судана до проблемы Южно-Китайского моря, Арктика и сирийское урегулирование, все вместе. И это люди, которые не могут ни на одну минуту прекратить движение собственного развития в этой тематике, потому что как только ты говоришь: «Сегодня я вот нет», ты тут же выпадаешь из обоймы, перестаешь быть в курсе новостей. И я поняла, что эта та профессиональная среда, которая знает международную ситуацию лучше многих дипломатов, которые приезжают, допустим, на пару лет поработать, потом они уезжают в какую-то страну. Я увидела, как они работают, поняла, что надо работать, исходя из этих стандартов. Причем, несмотря на то, что я работала в Штатах, он находятся в Нью-Йорке, но когда я говорю об ооновских корреспондентах, это представители всех мировых агентств, газет и телевидения.

Захарова: Возвращаясь к вашему вопросу об ооновских корреспондентах, как они работают и что меня потрясло. Меня потрясло то, что когда тебе звонит журналист, неважно, отправляет ли запрос по электронной почте, отправляет ли какое-то сообщение, он задает тебе не просто общий вопрос о ситуации: какова позиция, допустим, вашей стороны по такому-то вопросу. А он задает тебе вопрос, он обкладывает тебя вопросами так, что не ты рисуешь ему целую невнятную картину, а ты, давая ему ответы на его конкретные точечные вопросы, рисуешь эту картину очень детально. Они задают эти вопросы таким образом, что не тебе кидают пас на какое-то словоблудие, и ты можешь уйти в глубины диалектики, а они тебя обкладывают такими вопросами, которые и позволяют заполнить пустоты в их непонимании той или иной ситуации. И, отвечая на них, ты не уходишь влево, вправо и т.д., а ты четко работаешь по контуру ими уже намеченного рисунка, если вы понимаете, о чем я говорю.

В этом есть абсолютный плюс с точки зрения выдавливания информации и заполнения собственной картины, которую они рисуют. В этом есть безусловный минус, потому что речь идет о том, что у них уже есть некое предвидение того, о чем они будут писать. Это плохо для меня, потому что мне как раз это предвидение не нужно, мне хочется, чтобы у них была объективная картина, которая складывалась. Но они работают настолько профессионально, что звонят тебе, и ты понимаешь, что до этого они уже поговорили с фигурантами этой проблематики с этого угла, с этого, с этого, и им действительно не хватает всего лишь нескольких пазлов с твоей стороны, для того, чтобы картина сложилась. Помимо всего прочего, безусловно, то, что не может не нравиться и не может не восхищать, это четкое знание этой проблематики. Если человек занимается, допустим, проблемой беженцев из Ливии, Йемена и Сирии в Европу, то он будет знать все детали этой проблематики. То есть это не вопрос того, что он нашел статью в Википедии и тебе позвонил, это значит, что он эту проблематику изучит так, что даже ты в разговоре с ним узнаешь для себя какие-то новые вещи.

Помимо всего прочего, то, что не может не нравиться, то, что журналист выстраивает отношения со своими ньюсмейкерами. То, что он понимает, что это важный для него спикер. Что значит —  выстраивать отношения? Это не носить подарки, не льстить, не отправлять цветы с поводом или без повода —  нет, это выстраивание доверительных отношений, отношений, когда он звонит тебе и делится определенной информацией, когда ты становишься точно так же обладателем этой информации. Когда он делится своим мнением, когда он соблюдает законы жанра.

Я столкнулась с такой ситуацией, и я вас призываю все-таки ее избегать, когда тебе звонит журналист, а ты уже занимаешь некий определенный профессиональный уровень, ты не являешься единственным человеком, который может ответить ему на вопрос, ты являешься достаточно высокопоставленным человеком, тебе звонит человек, практически начинающий журналист, начинает с тобой разговаривать, и ты говоришь: «Давайте оговорим формат нашей беседы». И он говорит: «Что за формат?». Как мы с вами говорим: под запись, мы с вами говорим бэкграундно, то есть я вам даю информацию, но вы не называете источник. Он говорит: «Как не под запись, когда я вас уже записываю?». Понимаете? При нынешних средствах связи мы прекрасно понимаем, что все друг друга записывают. Сайт Викиликс не оставляет нам шансов на иное мнение. Но есть некие жанры работы. Я делюсь информацией и прошу меня не цитировать, потому что, допустим, это еще не подтвержденная информация, по многим причинам, это есть абсолютно нормальная история. Мы можем оговорить, под какой источник —  источник такой-то, или, допустим, «как стало известно» газете, агентству и т.д.

Там знание этих жанров очень четкое. И люди прекрасно понимают, что один раз предав своего ньюсмейкера, свой контакт, он больше никогда не сможет к нему обратиться. Поэтому в этом смысле культура общения очень высока. Но это не просто культура, это профессиональная культура, это то, что является залогом долгосрочности отношений со своим ньюсмейкером, возможности получения ценной информации. Там никогда не может быть такой ситуации, у меня никогда не было ситуации, которая, например, у меня была с уважаемым телеканалом Дождь, которому было интересно сделать интервью с одним интересным человеком, и мы все для этого организовали, а потом они просто забыли. И мы звонили и напоминали: «Не хотите ли вы все-таки взять интервью?». Они сказали: «Да-да-да» и все-таки забыли потом окончательно. Потом прошло некое время, когда телеканал Дождь ушел из телевизионного кабельного эфира и перешел на вещание в интернете под подписку, через неделю они вспомнили о том, что у них была такая договоренность об интервью с этим интересным человеком и позвонили вновь. Но прошел уже год. Поэтому это то, что не нравится.

Не нравится, когда ты чувствуешь несерьезность отношений к тебе. Не нравится, когда с тобой договариваются, приглашают, допустим, в эфирное интервью и т.д., ты готов, ты перестраиваешь свой график (это тоже к телеканалу Дождь), а они потом об этом забывают. Это не нравится. Нравится, когда помимо профессиональной работы есть действительно искреннее желание узнать, докопаться, вытащить в студию, приехать несмотря ни на что, потому что эта информация нужна (это тоже про телеканал Дождь, иногда). Это то, что нравится. Главное, конечно —  профессиональный подход.

- Меня зовут Елена. Какие существуют правила поведения для ваших сотрудников в социальных сетях. Второй вопрос: если сотрудник высказывается на какую-то тему, любые темы, в принципе —  социальные и политические, в социальных сетях, можно ли это высказывание интерпретировать как мнение, которое совпадает с мнением ведомства.

Захарова: У нас есть общее правило, которое действует вне зависимости от того, идет ли речь о СМИ либо о социальных сетях. У нас есть общее правило, что официальную позицию Министерства иностранных дел, официальную позицию России по международным вопросам озвучивает министр, заместители министра, официальный представитель Министерства иностранных дел, наши послы либо уполномоченные на то люди. Имеется в виду, если, допустим, делегацию России на сессии такого-то комитета такой-то организации возглавляет некий человек, соответственно, он может высказываться по этому поводу. Высказывания публичные сотрудников в СМИ, которые не уполномочены, не разрешены.

Мы абсолютно не запрещаем людям публиковать статьи, высказывать свою точку зрения в каких-то научных работах, докладах и т.д. Но в этом случае они не должны представляться как сотрудники Министерства иностранных дел. Они должны говорить о том, что выступают совершенно в ином качестве. Конечно, есть общее правило, оно связано не только с работой в госструктурах, как корпоративная этика. Можно сказать, что оно, в том числе, звучит так, что до момента принятия решения оно обсуждается, после момента принятия решения вся публичная полемика по тому или иному решению завершается. Я думаю, что это правило действует в любой крупной компании, не говоря уже о госслужбе.

Что касается социальных сетей, то, безусловно, мы разделяем их на официальные аккаунты министерства, на официальные страницы, на верифицированные страницы нашего руководства и на частные страницы наших сотрудников. Мы сделали очень интересную вещь, которую, мне кажется, до нас не делал никто и нигде. Мы сделали специальный раздел на сайте министерства, который называется «Министество иностранных дел в социальных сетях», где выложены все ссылки на аккаунты, адреса всех наших ведомств и всех учреждений системы Министерства иностранных дел во всех социальных сетях. По этим ссылкам представлена информация, это очень большой список, он сделан очень удобно, современно, я вас туда приглашаю. Та информация, которая выложена там, она действительно является официальной информацией министерства. Все остальное —  частная жизнь наших сотрудников, это их частное мнение, мнение их как граждан.

- Вы поощряете ведение сотрудниками своих личных социальных сетей?

Захарова: Мы поощряем ведение нашими сотрудниками официальных страниц, например, наших посольств, генконсульств, постпредств в социальных сетях, мы сейчас работаем над этим. Мы не так давно начали осваивать это направление, поэтому сейчас задача №1, чтобы у наших загранучреждений были свои страницы в социальных сетях. Задача практически выполнена, практически у всех есть. Естественно, есть страны, где свои социальные сети: например, Китай, там нет фейсбука, заблокирован, по-моему, инстаграм. Но там есть свои социальные сети, которые намного опережают по темпам развития западные аналоги, наше посольство представлено там. Например, сеть Вейбо. Поэтому сейчас основное внимание уделяется страницам наших загранучреждений и их развитию. Мы поощряем сотрудников работать там.

Но интересные публикации, которые наши сотрудники и дипломаты делают у себя на страницах, мы подтягивает через перепосты, через ретвиты. Безусловно, с позволения. Например, у нас была рубрика на странице МИД в фейсбуке «Мир глазами дипломатов», мы делали фотовыставки наших дипломатов, которые работают за рубежом. Потому что, действительно, вы знаете, среди них встречаются потрясающие люди, которые стали уже где-то на грани профессиональных фотографов, потому что вы представляете, жить за рубежом, много поездок, много командировок, для многих фотоаппарат становится орудием не производства, но, не знаю, частью походного снаряжения. Поэтому я и мои коллеги начали это все отслеживать по социальным сетям, увидели, что потрясающие материалы, интересная история, связанная с жизнью дипломатов, наших сотрудников за рубежом. Делали не одну онлайн фотовыставку на страницах нашего сайта.

Иногда наши сотрудники, например, пишут интересные материалы, мы тоже делаем перепосты. Например, у нас один из сотрудников —  писатель. Причем, сотрудников нашего департамента, по-настоящему человек издает книги, пишет романы, публикуется на страницах журнала «Русский пионер», даже получил какую-то премию по линии «Русского пионера», его работа получила. Мы делали перепосты, поздравляли его. Это единичные примеры, но таких примеров много.

- Меня зовут Евгения. Хотела уточнить: ту позицию, которую вы высказываете на своей личной странице в социальных сетях, она является, я где-то прочитала, что такая аранжировка позиций МИДа, просто для своей аудитории.

Захарова: Я говорила так, то есть я здесь различаю: это неофициальное мнение, это экспертное мнение, и мои посты, на них аккаунты МИД в социальных сетях делают перепосты или ретвиты под рубрикой «Мнение». То есть я являюсь сотрудником министерства, я возглавляю сейчас пресс-службу, до этого я была в руководстве пресс-службы, несмотря на это, то, что я пишу на сайте «Эха Москвы» или, допустим, в фейсбуке, иногда МИД делает на это перепосты, но только в рубрике «Мнение», то есть это не официальная реакция министерства. То, о чем я говорила, то, что вы сказали по поводу аранжировки, я говорю о том, что, конечно, я озвучиваю ту позицию, которая является позицией МИД, то есть я иду, безусловно, в неком МИДовском мейнстриме, то есть я не могу сказать о том, что… не то что не могу, это вне профессиональной этики, вне профессионального подхода. Допустим, министр говорит, что мы против бомбардировок Вашингтоном Сирии, официального Дамаска, а я возьму и напишу: а я лично считаю так. Тогда мне не надо работать в этой организации.

Я говорю о том, что все, что я пишу, безусловно, идет в мейнстриме МИДовской позиции, просто оно написано по-другому. И приводила пример, условно говоря, одна и та же мелодия, только в разных аранжировках. Вы можете не узнать традиционные «Подмосковные вечера», если они будут в какой-нибудь джазовой аранжировке. Музыка одна и та же, аранжировка разная.

- В связи с этим хотела бы также задать вопрос. Вы являетесь публичным человеком, естественно, ваше мнение учитывается людьми из других стран. Как вы считаете, те формулировки и те позиции, которые вы высказываете, они способствуют налаживанию отношений России с другими странами?

Захарова: Я понимаю, что вы говорите о каких-то таких эмоциональных высказываниях, ярких. Но вы же прекрасно понимаете, что они идут в ответ на не менее эмоциональные, не менее яркие, как правило, комментарии, которые делают наши зарубежные коллеги.

- Вы, правда, считаете, что нужно им уподобляться, отвечать тем же?

Захарова: Я считаю, что уподобляться им абсолютно не надо. Вы знаете, по крайней мере, ни разу мне не говорили, что я кому-то уподобляюсь. Я считаю, что для разных тем и для разных комментариев и заявлений должна быть разная реакция. Есть вещи, на которые должна быть серьезная аналитическая реакция, с приведением фактов, цифр, цитат из серьезных международных документов, резолюции Совета безопасности, каких-то других основополагающих международно-правовых документов. А есть вещи, на которые можно ответить и в более легкое форме. Нельзя стрелять из пушки по воробьям, есть такое выражение. Вот это примерно про это.

- У меня вопрос о том, о чем вы уже говорили. Это граница, где заканчивается чиновник, начинается человек. У вас бывают внутренние конфликты, что вы думаете: какой бред, что я сейчас должна доносить вот это или, наоборот, почему не делают так? Вот вы говорите то, во что вы внутренне, может быть, не верите, но должны эту позицию донести. У вас бывают такие конфликты и что с ними делать?

Захарова: У меня, безусловно, бывают конфликты по форме подачи материалы. И когда я вижу материал, который пишут наши эксперты, страноведы, специалисты в какой-то определенной области международных отношений, бывает такое, что они написаны таким языком, который я читаю, и я понимаю, что либо это не поймут, либо это не примут, либо это будет совершенно непонятно. Я могу позвонить и сказать: «Вы знаете, простите меня, но давайте это как-то переделаем, потому что как-то это не совсем». Бывает, удается переубедить, бывает —  нет.

Если вы говорите о содержании каких-то вещей, вы представляете, какое количество, поток информации проходит? Поэтому просто есть темы, которые мне абсолютно нисколько и ни близки, и я в них вообще не являюсь экспертом. Но в связи с тем, что мы являемся пресс-службой, мы все публикуем и озвучиваем. Я полагаюсь на мнение наших экспертов. По таким основополагающим, очень объемным, очень горячим темам как Украина, Сирия, масса других, о которых, я думаю, вы именно их имели в виду, я, в том числе, я так думаю, да, когда я об этом говорю. Я не могла бы принимать участия в программах, в которых я принимаю, отстаивать какие-то вещи, если бы искренне так не думала. Есть какие-то вещи, которые я беру из наших материалов и не могу их перепроверить, я полагаюсь на наших экспертов. Но глобально, что касается нашего подхода к сирийскому урегулированию, я действительно так считаю. В данном случае я не могу уйти после эфира, снять маску и сказать: «Так, все, а теперь я буду говорить по-другому».

Есть, конечно, нюансировка, есть какие-то вещи, которые я, в том числе, подвергаю сомнению, анализирую, думаю, читаю альтернативные точки зрения, задаю вопросы нашим экспертам, но, безусловно, я не могла бы, допустим, говорить так, как я говорю, или писать так, как я пишу, если бы я в этом не была убеждена, в том числе, как человек. Это моя гражданская позиция. Возможно, она неправильная, возможно. Но я еще раз говорю: я все время задаю сама себе эти вопросы, я все время пытаюсь найти и прочитать, ознакомиться с какими-то альтернативными точками зрения, уж точно открыта к диалогу и всегда выслушиваю своих оппонентов.

- Россия стала единственной страной, отклонившей требование трибунала по разбитому самолету Нидерландов, завтра будет оспорен в суде указ президента о засекречивании потерь военных в мирное время. Такой вопрос: во-первых, складывается ощущение, что нам все-таки есть, что скрывать, и что мы ждем, что дело по сбитому «Боингу» просто будет замято. Насколько я поняла, вы сейчас ожидаете результатов международного расследования, но допускаете ли вы возможность того, что, например, трибунал бы при рассмотре признал военным преступлением какую-то другую сторону помимо России? Каковы будут, на ваш взгляд, результаты международного расследования, ждете ли вы, чтобы это дело было замято?

Захарова: Вот не сочтите, я вас просто не знаю лично, ничего не хочу сказать, но давайте рассмотрим то, как вы задавали вопрос в контексте предыдущего вопроса: что нравится, а что не нравится. В этом вопросе прозвучало такое количество несостыковок…

- Просто много чего хотелось спросить.

Захарова: Нет, не поэтому. А потому что вы просто не знаете тему. Вы как бы глобально знаете, что был самолет, что есть Голландия, что что-то говорили о трибунале, что Россия была единственной страной, которая что-то там не допустила. Но вы, как журналист, должны абсолютно четко формулировать ваш вопрос таким образом, чтобы я не могла, оттолкнувшись от незнания вами темы, сказать: «Ну слушайте, ну это несерьезно. Следующий вопрос, потому что я не понимаю, какой вопрос вы задали». Я прекрасно понимаю, что вы хотели сказать, но вы, как журналист, не должны позволять вашему спикеру, человеку, с которым вы разговариваете, подкапываться к отсутствию у вас понимания, а у вас реально нет понимания, для того, чтобы ваш же вопрос оборачивать против вас. Это просто такое профессиональное замечание.

О чем идет речь? Очень схематично, не углубляюсь. Год назад над территорией Украины был сбит «Боинг». Сразу после этого, опять же, о том, что вы говорили, что России есть, что скрывать, мы хотим замять. Сразу после этого Россия стала соавтором резолюции в Совете безопасности ООН относительно необходимости расследования этого случая. Я думаю, что если бы мы хотели что-то замять, наверное, сразу была бы занята какая-то иная позиция. Не это является основным моим контртезисом. На протяжении года неоднократно, а я бы сказала, многократно, постоянно и регулярно Россия ставила, в том числе, в Совете безопасности, на площадке ООН, вопрос о соблюдении той самой резолюции СБ ООН, которая принималась летом 2014 года по расследованию ситуации с «Боингом». Мы просили о создании какой-либо миссии, например, вспомогательной, именно от ООН, контролировала бы каким-то образом ход расследования. Мы говорили о том, что тезис, заложенный в резолюцию СБ ООН о центральной роли ИКАО, как международной организации, которая призвана заниматься подобными расследованиями, каким-то образом тоже реализовывался.

 Целый год мы постоянно, вы можете зайти на наш сайт, все эти выступления есть, никто не скрывал. Мало того, каждое действие отдельных стран, которые участвовали в расследовании, и потом группа стран, когда они объединились, нами комментировалось, и мы задавали вопросы этим странам, и мы постоянно от себя направляли информацию по ходу расследования. Я просто хочу вам напомнить, когда вы говорите о том, что нам есть что скрывать, и мы хотим замять: нас в эту группу не включили, наших экспертов. И мало того, несмотря на то, что резолюция была Совета безопасности ООН, это 15 стран, и она обязательна в исполнении всеми странами, группа стран, которые занимаются следствием, она была организована ими самими на основе двусторонних соглашений с Украиной, и эти соглашения, например, как я понимаю, до сих пор не публичны. Мы не знаем, на какой основе они самоорганизовались. Ведь есть международная организация ИКАО, которая должна заниматься подобными вещами.

Поэтому после того, как мы целый год занимались тем, что пытались вернуть ход расследования и приблизить его к той резолюции, которую мы сами же инициировали вместе с другими странами, мы наложили вето на попытку политизированного рассмотрения этого вопроса в виде создания некого трибунала, который раньше ни по одному из подобных дел никогда не создавался. Ведь вспомните, сколько раз за историю международных отношений были подобные случаи, когда самолеты сбивались либо преднамеренно, либо случайно, вспомните: хоть раз подобный трибунал создавался? Есть специализированная организация —  ИКАО. Почему же она не привлекается к ходу расследования? Это вопрос, на который мы так и не получили ответ.

Помимо всего прочего, знаете, что самое фантастическое? Украина, которая сейчас больше всех, наверное, ратовала за создание этого трибунала как такого, в общем-то, ранее не создаваемого в подобных случаях органа, ведь вы вспомните, перенесите себя на несколько лет назад в ситуацию, когда над территорией Украины был сбит российский самолет авиакомпании «Сибирь». Вы помните эту историю? Вы помните, чем она закончилась? Вы не помните, чем она закончилась. Самое фантастическое —  никто не хочет помнить.

Я вам просто напомню: это был самолет российской авиакомпании «Сибирь», который летел над территорией Украины, там было большое количество граждан России, были граждане Израиля, этот самолет был сбит. Как потом писали эксперты и люди, которые являются специалистами в этой области, он был сбит в ходе, по-моему, учений, которые проводила Украина в этот момент. Почему я очень хорошо знаю эту историю? Потому что именно Министерство иностранных дел много времени и сил потратило на то, чтобы каким-то образом выбить хотя бы компенсации семьям жертв, погибших. Это было сделано. И прецедент исторический заключается в том, что хотя компенсации семьям жертв были выплачены, виновные —  ни государство, ни конкретный виновный —  не были установлены. И после того, как Украина сделала все возможное для того, чтобы похоронить расследование, связанное с нашим авиалайнером, при этом выплатив компенсации, это государство требует создания международного трибунала по этому случаю. И нас еще обвиняют в том, что мы пытаемся это замести, закрыть. Это просто такой исторический парадокс.

- У меня было дополнение. Тогда практически 300 человек погибло, гибель 300 человек, на мой взгляд, здесь не количественные какие-то показатели, но создание международного трибунала в данном случае —  это сбитый «Боинг» с мирными гражданами на территории военных действий —  действительно военное преступление. То есть это сделано либо по вине одной стороны, либо по вине другой воюющей стороны. Это должно быть расследовано.

Захарова: Это должно быть расследовано специальной структурой, которая и создана для этого. Есть международная организация для расследования подобных вещей —  ИКАО. Задайте себе, как журналисту, вопрос: почему эта организация была отстранена от хода расследования? Это наш вопрос на протяжении года. Эксперты настоящие, которые занимаются из года в год подобными вещами. Я еще раз вас прошу: задумайтесь, почему международная структура, которая не находится в юрисдикции, допустим, одного правительства, которая не подчинена влиянию одной стороны, это международная структура. Почему эта структура на протяжении года была отстранена от хода расследования?

Я буквально сегодня разговаривала с сотрудником этой организации и задала ему вопрос: «Вы каким-то образом занимаетесь этим вопросом?». И он мне сказал: «Никаким». Задайте себе вопрос: почему? Если у вас болят зубы, вы идете к зубному врачу, вы не идете к специалисту по коленям. У нас вопрос был тот же самый. Есть международная организация, которая занимается…

- Результатом работы этой организации могут стать судебные дела?

Захарова: Для того, чтобы был суд, должно быть расследование, которое должно вестись профессионалами. В принципе, можно устроить суд сразу. В принципе, сразу, в том числе, ряд официальных лиц в Вашингтоне сразу, буквально через несколько дней после авиакатастрофы, сказали: мы знаем, кто это сделал. Эту же позицию они повторяли через год устами своего посла в Москве, потом он сказал: «Мы с первых дней знаем, кто это сделал». Ребята, если вы знаете, кто это сделал, принесите ваши доказательства в международную организацию, которая занимается подобными расследованиями. Почему же вы не даете эти доказательства? Что-то скрывается, что-то заметается под ковер? Какие проблемы? И я с вами согласна: ведь речь идет не просто о каком-то политическом событии, речь идет о жизнях 300 человек, на которых пытаются спекулировать. Вот это самое страшное, для меня это самое страшное. В таком ситуации и в таком самолете может оказаться любой человек.

- Мария, вы вспомнили ситуацию с самолетом авиакомпании «Сибирь», ну почему же Россия не добивается, чтобы все-таки стало известно?

Захарова: Мы добивались. Мы не просто добивались этого. Наши эксперты, правовики, не знаю, образно говоря, жили этой темой. Я просто знаю очень хорошо людей, которые этой проблемой занимались. Они сделали максимально возможное в тот момент, они сделали то, что было важно людям, которые получили эти компенсации. Конечно, им важны были не деньги, им был важен какой-то элемент признания того, что все-таки они являются семьями жертв, и в отношении них есть некий жест признания вины. Но задайте вопрос не мне, задайте вопрос Киеву, почему до сих пор никто не понес наказания за сбитый самолет авиакомпании «Сибирь». МИД, как Министерство иностранных дел, мне кажется, сделал максимально возможное. Еще раз говорю: добились того, что семьи жертв той авиакатастрофы денежные компенсации получили. Но исторический прецедент есть. И это, конечно, для меня это удивительное рядом, когда одна и та же сторона… Я понимаю, что поменялся режим, я понимаю, что пришли другие политики. В конце концов, эксперты остаются те же самые. Ведь должно же быть какое-то разумное объяснение, что все было сделано, чтобы закрыть тогда очевидное, а сейчас заниматься политизацией этой трагедии. Спасибо вам большое.