Владимир Познер: сегодня в России нет второй и третьей власти, которые влияют на первую, поэтому нет и четвертой власти – журналистики

Познер: Добрый вечер. Происходит довольно неожиданная вещь – меня пригласили на «Дождь», чтобы встретиться с молодыми журналистами, как я понимаю, подающими большие надежды. Я полагал, что это частный разговор, но когда я вошел в студию, мне сказали, что прямой эфир. И, конечно, мне надо все изменить, потому что в частном разговоре я одно скажу, а в прямом эфире – вряд ли, особенно сегодня. На самом деле нет, конечно, я все скажу, но я не знал, что это прямой эфир.

Когда меня пригласили встретиться с вами, я спросил: «О чем вы бы предпочли, чтобы я говорил? О журналистике вообще или о том, чем я занимаюсь непосредственно как журналист, то есть об интервью?». Девушка, которая со мной разговаривала, сказала: «Я думаю, об интервью». Поэтому я с вами буду говорить об интервью, а потом, какие будут вопросы, такие будут вопросы. Причем буду говорить о телевизионном интервью.

Итак, надо иметь в виду, во-первых, интервью из всех телевизионных жанров, а их много, интервью – самый сложный жанр, самый требовательный. Что он требует от вас? Вы должны уметь ловить волну, то есть вы должны чувствовать того человека, с которым вы разговариваете. Я выношу за скобку, может быть, самое важное – вы должны помнить, знать, что во время интервью не вы самый главный человек, а тот человек, с которым вы разговариваете.

Все согласны, кивают головой всегда, но, тем не менее, про себя понимают, что нет, я же самый главный. Это на всех телевизионных каналах, будь то Первый канал, Второй, телеканал «Дождь». Я смотрю интервью и думаю: «Ну вот, конечно же, интервьюер собой восхищен и как бы говорит зрителю: «Посмотрите на меня». Если от этого не избавиться, то по-настоящему интервьюером вы не будете. Запомните, что главный – это тот, кого вы пригласили, который оказал любезность вам, зрителю, пришел, и вы ему задаете вопросы. Вы должны его почувствовать. Это первое требование. С кем вы имеете дело, что это за человек, не в смысле, какая у него биография, а какой он есть. Это первое.

Второе – очень важно, чтобы вы были человек эрудированным, много читали, много знали об истории, о своей стране, не о своей стране, о писателях, о политических деятелях. Это очень важно в разговоре, чтобы уметь по ходу пьесы что-то такое сказать, что способствует разговору. Вообще меня, например, пугает уровень, ну вы все люди молодые, вот уровень тех людей вашего возраста, с которыми я встречаюсь. Они вообще не читают или очень мало читают. Я иногда проделываю такой эксперимент. Я говорю: «Ну вы, конечно, читали Дон Кихот Сервантеса», - «Да, конечно». Я: «Вы помните, как там Санчо Панса убегает от ослицы?», - «Да». Я говорю: «Правда, этого нет в книге», и сразу становится понятным, что не читал, и вообще не считает нужным читать. На самом деле это большая ошибка.

Третье – это умение говорить. К сожалению, не знаю, почему, может быть, интернет сыграл определенную роль, может быть, наши американские друзья нам помогли soundbite, меньше, короче, быстрее формулировать свою мысль. Люди разучились вообще говорить. Масса слов-паразитов, масса «как бы», «типа», эти все слова, я уж не говорю об ошибках, «около триста». Вообще с числительными большая беда, и это жаль. Все-таки русский язык вне зависимости от того, как вы относитесь к Путину, очень хороший язык, прекраснейший, богатый, яркий. И когда разговаривают на таком кастрированном, маловыразительном языке, то жаль. Надо уметь задавать вопрос так, чтобы ваш собеседник получил кайф от того, как вы разговариваете, я уж не говорю о вашем зрителе.

Нужно быть логичным, вопрос должен вытекать из вопроса, а не просто откуда-то взялся, непонятный, то есть надо продумывать, что вы делаете. Означает ли это, что нужно составить некий список вопросов? В этом нет большого вреда, все-таки организация того, о чем вы собираетесь говорить, это, в конце концов, вещь хорошая, но это не записано в камне, как говорится. Если вы задаете вопрос, полагая, что ответ будет таким, а он оказывается другим, и он открывает дверь, о которой вы даже не знали, то необходимо совершенно вставить ногу быстро, чтобы дверь не закрыли, и пойти туда уже без заранее написанных вопросов. Но воспользоваться тем, что человек открылся для вас неожиданно совершенно и дает вам простор.

Ну и, конечно, нужно иметь дар. Есть такое слово, стало оно очень популярным – харизма. По-русски не очень хорошо звучит, похоже на какое-то другое слово. Нужно быть обаятельным, нужно привлекать и своего зрителя, и того человека, с которым вы разговариваете. Нужно, не совсем литературно сказать, но нужно обаять, даже если вы очень не любите его или ее. Бывает, что не получается, я просто говорю о том, что желательно.

Эти все вещи требует от вас телевизионное интервью, потому как письменное интервью – это совсем другое дело, да и радио-интервью – другое дело, поскольку там нет выражений лица, нет жестикуляции, а есть только интонация, ну и, конечно же, само слово. Кстати, поэтому радио и самый трудный жанр. Все-таки, если что-то написано, я могу отложить, подумать, вернуться к этому, меня ничто не подгоняет. В телевидении у меня есть лицо, есть пауза, есть все это, я могу играть бровями и все прочее, а на радио у меня ничего нет. И, конечно, слушатель не может сказать: «Минуточку! А можно еще раз это место?», а оно прошло. Ну мы говорим не о радио, а о телевидении, просто я хотел это сказать по ходу дела.

Есть некоторые принципиальные вещи, которые важны будут для вас в дальнейшем. Во-первых, подготовка. Есть такой человек, пока он еще есть, его зовут Ларри Кинг. Мне иногда говорят: «Вы – российский Ларри Кинг», я говорю: «Боже, Боже, нет, не надо. Чур меня». Лари Кинг отличается двумя поразительными вещами: он не готовится никогда и он задает только простые вопросы.

Хочу вам напомнить, когда президент Путин поехал в Америку в первый раз, долго, видимо, думали над тем, кому он будет давать интервью, и решили, что это Ларри Кинг. И первый вопрос, я не знаю, видели ли вы это или нет, самый первый вопрос, который был задан Ларри Кингом, был: «Скажите, пожалуйста, что произошло с лодкой?», имея в виду «Курск». Владимир Владимирович, улыбнувшись чуть снисходительно, как он умеет, сказал: «Она утонула». И все, следующий вопрос.

Любой бы интервьюер сказал бы: «Извините, конечно, но это мы в курсе, я имел в виду…», нет, и пошло. Непростительно, непрофессионально, но это типично Ларри Кингу. Почему к нему ходили все? Потому что все знали, что кроме приятных вопросов не будет никаких. Он мне лично говорил: «Я не готовлюсь, потому что если готовиться, то нет спонтанности». Это, конечно, чепуха полная. Спонтанность есть, если в вас это есть. Подготовка – штука необходимая, но многое зависит от того, какие у вас есть возможности, есть ли у вас помощники или вы все сами. Мы проходили через «все сами», и наличие помощников.

Так или иначе, нужно максимально начитаться тем, что говорил ваш будущий гость. Если он выступал в эфире, посмотреть в Youtube или еще где, как же он выступал, как он себя ведет, как он смотрит, постараться набрать как можно больше информации по поводу этого человека. Найти те зацепки, которыми вы обязательно воспользуетесь. Это тяжелая работа, конечно, лучше, когда за вас кто-то это делает, хотя бы предварительную часть, то есть собирает весь материал и чистит его, а потом дает вам очищенный материал, а вы уже из него берете то, что вы хотите. Но без этой подготовки вы не сможет брать интервью. Вернее – это будет не интервью, это будет что-то непонятное.

Как начать вообще интервью? Нужно завлечь зрителя. Если вы его не завлечете, он не будет дальше смотреть, он перейдет на другую программу. Я не знаю, видели ли вы когда-нибудь фильмы 20-х годов, где у красавицы такая прическа, где волосы в таком, не знаю, как сказать, в общем, такая завлекалочка. Так вот нужна завлекалочка, нужно завлечь зрителя. Первый вопрос, если говорить более грубо, гарпун, который вы всаживаете в своего зрителя, но он должен быть таким, причем из него потом должно следовать все остальное, но этот первый вопрос имеет очень большое значение. Для газеты – нет, для телевидения – да, поэтому надо хорошенько подумать: а как я начну. Это раз.

Теперь, на каком расстоянии вы беседуете со своим гостем. Это принципиально важная вещь. Есть расстояние отчуждения, как, например, у меня с последними рядами из этой группы. Ну какой у нас контакт? Я глаза не вижу, они глаза не видят, не получается ничего. Есть близость – это расстояние, на которое мы пускаем детей, жену, мужа, любовника, больше никого. А когда кто-нибудь из другой группы нарушает это расстояние, мы делаем всегда шаг назад, нам неприятно, мы не хотим, чтобы так к нам человек приблизился. Есть расстояние доверительности, даже мы с вами далековато до этого, я должен был быть от вас в полутора метрах.

Если посмотреть американское телевидение, которое я считаю в этом смысле, пожалуй, наиболее сильным, это два кресла или два стула, когда люди почти касаются друг друга коленями, у нас сидят за столом: «Э!». Почему – непонятно. А это расстояние способствует тому, чтобы люди разговаривали, чтобы они открывались, чтобы они смотрели друг в друга. Это важная вещь.

Все важно, но я всегда говорю, что это, может быть, самое важное. Это умение слушать и слышать разные вещи. У нас очень плохо умеют слушать, у нас любят говорить. Чего слушать-то? Правда, ты его пригласил для того, чтобы слушать, но неважно, пускай он меня слушает. Примерно вот так. Очень внимательно слушать, прям вот отдайтесь этому, потому что когда вы так будете слушать, вы услышите, что он что-то говорит не совсем так или он о чем-то не говорит. Вы это тоже услышите. Это очень-очень важно. Вообще, если вы не умеете слушать, не занимайтесь этим делом, оно не для вас. Имейте это в виду.

Ну и, наконец, еще одна важнейшая вещь – это прединтервью. В идеале этим должны заниматься не вы, должен заниматься ваш редактор. Сейчас я вижу улыбки: какой у меня редактор. Но, предположим, у вас есть редактор. Скажем, вы хотите брать интервью у меня, надо, чтобы ваш редактор позвонил и сказал бы: «Владимир Владимирович, это станция такая-то, мы хотим у вас взять интервью. Согласны ли вы?». Я говорю: «Да, пожалуйста», - «А вы позволите, я вам перезвоню через 15 минут, через час? Хотел бы кое о чем с вами…», - «Пожалуйста».

Дальше мне этот человек звонит и задает вопросы на ту тему, на которую со мной будет говорить интервьюер. Например, Украина: «А как вы относитесь к тому, что происходит? А как вам слово «Новороссия»? А что вы думаете по поводу конвоя?» и так далее. Во-первых, ловят мою интонацию, начинаю ли я сердиться, говорю ли я, что мне это неинтересно. Все он собирает и передает интервьюеру, который уже будет знать, как человек отреагирует, и сможет по этому построить интервью. Это прединтервью, это важная часть работы.

Какие есть запретные вещи, что вы не должны делать. Вот пришел ваш гость, не встречайтесь с ним, не разговаривайте с ним до того, как он сел напротив вас. Он немножко насторожен, он немножко волнуется. Вы можете буквально за три минуты до начала зайти, сказать: «Здравствуйте, я очень рад, что вы пришли. У нас будет замечательное интервью», и ушли. Только не начали говорить по поводу. Не дайте ему расслабиться, не надо, пускай будет чуть-чуть на взводе.

Второе: запомните, интервью – это не дебаты, не спорьте. Не спорьте, что бы он ни говорил. «Скажите, вы, правда, считаете, что всех евреев надо повесить?», - «Да», - «Спасибо», и пошел дальше. Сказал, ответил – замечательно. Если не ответил, тогда вы имеете право давить. Он скажет: «Вы знаете, арабы, на мой взгляд…», - «Спасибо, это очень интересно, но я спросил вас насчет евреев». То есть вернули его к теме, но ни в коем случае не спорьте: «А как вы такое можете говорить! Да вы что?», это дебаты. Вы не комментатор, вы – интервьюер. Вот если он уходит, тогда дайте всем понять, что он уходит, он так-сяк, но зритель-то не дурак. И зритель в какой-то момент: «А, понятно, он не хочет отвечать». Все, вы своего добились.

Не будьте многословными. У вас есть вопрос – задайте его, не начинайте: «Вот тогда-то было вот это, я вспомнил, вот тогда моя мама», и вышла на вопрос. Задайте вопрос. Вообще люди не любят многословие, зритель не любит. Не ограничьте себя, но задайте вопрос и все. Не надо слишком много.

И постарайтесь, а это очень трудно, не обнаруживать, симпатичен ли вам этот человек или антипатичен. Я не знаю, играете ли вы в покер, есть знаменитое американское выражение poker face, покерное лицо – это лицо, которое не выдает ничего. У нас есть кое-кто, кто умеет с таким лицом работать. Это трудно, но постарайтесь, потому что на самом деле зритель не должен понимать, что этот человек вам симпатичен или нет. Это не удается всегда, любой человек может сорваться, в том числе, ваш покорный слуга, но постарайтесь.

Вообще постарайтесь быть объективным. Постарайтесь быть взвешенным, постарайтесь задавать вопросы не с тем, чтобы посадить в лужу, это неинтересно, «фейсом об тейбл» - это скучная вещь. Постарайтесь задать вопросы по существу, не для того, чтобы доказать, что он гад или наоборот, что он герой, а для того, чтобы выявить, а кто он. А ведь человек никогда не просто гад или просто герой, постарайтесь его раскрыть – ах вот, какой он, он разный.

Я не хотел бы ссылаться на собственные примеры, может, потом вы сами будете мне задавать вопросы, но просто как пример. Скажем, у меня был Кобзон.  Я и Кобзон – это мало схожие люди, его взгляды и мои взгляды принципиально разные. Но я очень рад, что я сумел в этой программе показать, что он человек абсолютно принципиальный, что у него есть взгляды, что это не просто так, что это не просто он дурак или он кретин, а он, Иосиф Кобзон, имеет систему взглядов на этот мир. Он может вам не нравиться, может, вы не согласны, но это человек, прошедший довольно сложный путь, что тоже следовало бы показать, что все было не так легко в жизни Иосифа Кобзона, особенно в советское время, и что у него есть система взглядов.

Не откажите человеку в уважении, а если вы совсем его не уважаете, так не приглашайте. Зачем? Для того, чтобы что? Это бессмысленные тогда занятия.

Теперь забота. Есть такое слово замечательное – имидж, то есть, как вы выглядите. Первое, о чем я хотел сказать, это об одежде. У нас ужасно одеваются. Дамы, в основном, одеваются так, чтобы показать, какие они хорошенькие. Если есть, что показать, то показать, и одеваться, так сказать, на выход. Телевизор – это другое совсем. Что вам нужно от вашего зрителя? Чтобы он рассматривал вашу одежду? Чтобы он подумал: «Мда…», ну и дальше что-то подумал? Или вам нужно, чтобы он просто доверял вам? А ведь от того, как вы одеты, это зависит в какой-то степени. Ты такой же, как я, или не такой, как я. Ты пижон или не пижон. Ты модник или не модник. Ты обращаешься ко мне как молодежи – и тогда ты так-то одет, или ты обращаешься вообще к людям – и тогда ты по-другому одет.

То же самое и боевая раскраска. Понимаете, ваша внешность важна в этом смысле, симпатичен ли мне этот человек, а не «Ух ты!», не это. Не это важно. Об этом часто забывают. Я бы сказал, что об этом вообще редко помнят. Какая прическа, ну это у женщины главным образом, насколько пуговица открыта или нет и так далее. Думайте об этом.

Вообще у нас очень, даже на федеральных каналах, очень молодые ведущие по сравнению с тем, что в мире. Потому что чем крупнее канал, там считается, что человек должен быть более солидным, есть по-английски такое слово «gravitas», то есть какой-то основательный. Но основательным в 25 лет быть нельзя, и в 28 не получится. Вот 37-40 – вот тут может человек мне начать какие-то вещи рассказывать, и я его буду слушать. Я понимаю, что у него есть какой-то опыт. А если я вижу, что он совсем молодой: «А чего он мне говорит? Я, слава Богу, пожил, я лучше него знаю». Надо об этом думать все время.

Посмотрите на себя, это неприятное занятие, кстати говоря, я не знаю, любите ли вы Милна, «Винни-Пуха» и так далее. Вы вообще читали «Винни-Пуха»? Точно? Там есть ослик, зовут его Иа-Иа или Ия-Ия, кто как произносит. И там есть сцена, где он смотрит на свое отражение в речке и говорит: «Душераздирающее зрелище». Так вот на себя смотреть – это душераздирающее зрелище. Лично я очень не люблю, потому что ты сразу видишь, что не так. Но вы посмотрите на себя, попробуйте со стороны, вот я доверяю этому человеку, он мне симпатичен, он смотрит мне в глаза, он вообще какой, богатый очень, смотри, какие у него часы, или нет. Это все играет. Вы обязаны думать о том, как вы выглядите. Украшения. Какие украшения? Ну у мужчин их нет, предположим. А у женщин? Это важно. Много золота нацепили сегодня или нет, это все играет. Вам, может быть, покажется, что это все вторично. Я вас заверяю, что это не вторично.

Дальше то, что я называю фишками. Молчание. Молчание – сильнейшее средство в интервью. Человек сказал явную глупость или явный бред, вы можете ничего не говорить, просто смотреть. Не перебарщивать. Тут можно сыграть. У меня был как-то в интервью один губернатор, прямой эфир меня ограничивает сказать, какой губернатор, в конце концов, неважно. Когда выяснилось, что я ему сказал, что хотел бы от имени моего друга Марселя Пруста задать несколько вопросов, на что он сказал: «А это кто?». Имейте в виду: молчание – иногда очень хорошая вещь. Вообще разные способы изображения удивления, изумления, недоверия – все это работает, не только слово. У каждого свой способ, улыбка может быть чуть ироничная, ну разные способы есть. Имейте в виду: все это работает.

Наличие предметов в кадре. Вы помните, был такой Евгений Киселев или вы уже не помните его?

- Помним.

Познер: Ну вы-то помните, конечно, но я говорю о молодых людях. Он ручкой всегда, у него была ручка, она фигурировала и в заставке, где он что-то подписывал, а тут он ее крутил. Вообще у человека может быть что-то такое, что играет: очки, что-то такое, что прибавляет к образу. Обо всем этом можно думать. Это все вполне часть нашей с вами профессии. Если вас показывает полный кадр, если не так, что вы сидите, а целиком вас видно, может быть, цвет носков. Я всегда ношу красные носки. Во-первых, я их люблю, и потом, это обращает внимание. Ну и хорошо. Правда, однажды, это было много лет назад, когда была «Оранжевая революция» в Киеве, я надел оранжевый галстук, ну это была масса интересного по этому поводу. Предметы – это важная вещь.

Теперь по поводу вашего гостя интервьюируемого. Что он должен чувствовать? Во-первых, он должен чувствовать, что вам интересно. Если вам неинтересно с ним разговаривать, то он разговаривать с вами не будет. Он очень быстро почувствует, что это так просто, что он вам неинтересен, и он скукожится. Если вам на самом деле неинтересно с ним разговаривать, не приглашайте его или найдите что-то такое, что может вас привлечь. Постарайтесь найти предмет, что-то, чтобы он вас заинтересовал.

И второе – очень желательно, чтобы он почувствовал от вас, что у вас к нему очень доброжелательное отношение. Это не всегда возможно, иногда приходит враг, который прекрасно знает, что у вас недоброжелательное к нему отношение. Ну, скажем, Александр Андреевич Проханов, мы с ним враги, я имею в виду идеологически. Мы с ним абсолютные враги, вплоть до того, что однажды в программе, отметив, что у меня красивый галстук, он сказал, что если они придут к власти, они меня на этом галстуке повесят. Да-да, ну с улыбкой, конечно, тем не менее. То есть у меня недоброжелательное отношение к Проханову, но я отдаю ему должное – он необыкновенно яркий, прекрасно говорящий, формулирующий, он о себе говорит, что он мистик, и он мистически излагает, и это страшно интересно. Поэтому эту доброжелательность я для себя заменяю каким-то даже восхищением, ну как же он это прекрасно делает.

Или можно взять такого человека как Дмитрия Константиновича Киселева. Можно любить – не любить, но отказать ему в умении, пассионарности, актерских даже способностях нельзя. И, насколько я знаю, даже был опрос общественного мнения, «Левада-центр» проводил, какие журналисты телевизионные вызывают наибольшее доверие, он на первом месте. Значит, это говорит еще о том, что не только говорит человек, но как говорит, имеет огромное значение. Внешнее проявление, все это нужно помнить. Все это является частью интервью, все эти моменты, о которых я сказал. 

Познер: Но об одном моменте я не сказал. Этот момент относится к интервью, к интервьюеру, и относится вообще к журналисту. Я настаиваю на том, что нельзя научить человека журналистике, точно так же, как нельзя научить человека быть писателем, нельзя человека научить быть художником, нельзя человека научить быть композитором. Можно научить человека рисовать, грамотно писать, читать ноты и писать ноты, но это разные вещи, быть художником – это другое. Так вот нельзя человека научить быть журналистом, потому что это образ жизни, это определенное внутреннее состояние. Человек должен понимать, почему он этим занимается. Если сузить это до уровня интервьюера, то я это говорю так: нужно иметь талант, ну если не талант, то хотя бы дар. Если его нет, то извините, конечно, но ничего не получится.

Я увидел случайно совершенно в интернете, я небольшой поклонник интернета, хочу сразу сказать, что я не считаю блогеров, твиттеровщиков, не знаю как, журналистами. Все это не журналистика. Это совсем другое. Это мнение, которое люди высказывают, они имеют на это право, слава Богу, но это не журналистика. Но это вопрос другой. Если будут вопросы на эту тему, я отвечу. Так вот я увидел, что в этой серии «Большая перемена» будет такая лекция или была такая лекция «Как стать телевизионной звездой». Я прям поразился. Там так написано, может, не было ее, может, вам еще предстоит научиться быть звездами, не знаю. Ну я, конечно, от души посмеялся, потому что даже само стремление быть телевизионной звездой гарантией того не станет. Ну просто 100%. Может быть, скажут, что как раз для того, чтобы стать звездой, надо не хотеть стать.

На самом деле у нас профессия очень конкурентная, быть вторым номером – нет, мы все хотим быть первым номером. Если мы не первый номер, то мы ищем повод, а почему я не первый, кто виноват, что я не первый. Ну и дальше широкий обзор – американский империализм, евреи, ну и много, кто может быть виноват в том, что я не первый номер. На самом деле это я виноват, просто не хватило у меня умения, таланта, потому что мастерству можно научиться. Но не хватило этого маленького, без чего ничего не бывает. И тоже вы должны задаваться вопросом – у меня есть талант или нет, у меня есть этот дар?

Почему я вам это говорю? Потому что лучше уйти, чем потом мучиться, смотреть, как другие тебя обходят, как ты никакая не звезда, и постепенно возникает чувство разочарования, раздражения, зависти и жить неприятно с этим. Поэтому я очень сильно вам советую подумать тоже. Подумать, посмотрев на себя не один раз, во мне есть это или нет.

Все это, что я говорил, что касается интервью и чуть-чуть шире интервью, это, пожалуй, все, что я хотел сказать. Как журналист я обычно сложные вещи говорю довольно коротко. Мне кажется, что все должно быть понятно. У меня есть вторая часть, вторая часть будет, но я бы хотел сейчас, пока это все свежо, может быть, у вас ко мне есть вопросы по поводу того, о чем я говорил, то есть по поводу интервью.

Александров: Владимир Владимирович, если это возможно, поделитесь своим образом на конкретном примере. Если это возможно, давайте возьмем крайнее интервью, которое у вас было, которое, возможно, вышло в эфир. Что происходит в тот момент, когда Познер готовится к интервью? Как вы к интервью готовитесь, как вы выбираете гостя? Задолго ли, проверяете на ком-то? Есть ли виртуальный какой-то диалог в голове?

Познер: Давайте по очереди. У меня довольно привилегированное положение, поскольку я не работаю на Первом канале, я не в штате, у меня есть контракт, конечно. Но я в меньшей степени зависим, то есть меня вызвать на ковер нельзя. Можно отказаться от моей программы, в этом смысле я зависим. Должен ли я оговаривать, кого я приглашаю? Конечно, должен. Первый канал покупает эту программу, никто не покупает кота в мешке. И Константин Львович Эрнст, генеральный директор Первого канала, желает знать, кого я в принципе хотел бы пригласить. Я представляю ему список довольно большой тех лиц, которые мне кажутся интересными. Он, как генеральный директор Первого канала, может сказать: «Владимир Владимирович, этот не пойдет, и этот не пойдет». Я могу спорить и спорю, но окончательное решение принимает он.

Есть ли какое-то количество людей, которое я не могу пригласить по этой причине? Есть, наверное, их там человек 7-8, немного, которые интересны зрителю. Я это знаю. Значит, дальше идет вопрос такой – согласен ли я идти на такой компромисс или не согласен. Не согласен – хлопнул дверью и ушел. Ну и? Дальше что? Дальше ничего, дальше ты просто не выходишь в эфир. Поэтому я принимаю такое решение – на эти 8 человек я согласен. Если я почувствую, что я постепенно лишаюсь возможности пригласить тех людей, кого я хочу, тогда, наверное, я хлопну дверью. Но до этого не дошло.

Выбираю гостей я сам. Вместе с моими коллегами, ведь у меня есть люди, которые работают со мной 13 лет, мы очень хорошо друг друга знаем, обговариваем, до этого страшно спорим, но так это определяется.

Заранее ли? Нет, ну за некоторым исключением. Я бы заранее хотел пригласить президента Путина, это заранее известно. Пока что он ко мне не идет. Но я не предаюсь переживаниям глубоким и считаю, что, может быть, когда-нибудь придет. Или, скажем, патриарх, тоже очень хотел бы пригласить. Пока нет. Ну это такие, что называется, «вечно зеленые». А так обычно мы решаем прямо на неделе, кого мы хотим пригласить. Ну это ньюсмейкер, это человек, который так или иначе вызывает интерес.

Как готовлюсь? Наушник все время выскакивает. Если зритель думает, что мне тут все время дают указания, что говорить или не говорить, поверьте мне, это не так, мне скажут, когда время кончилось, и когда должна пойти реклама, вот тогда мне скажут. Выбрали. Ресерчеры начинают заниматься своим ресерчем, то есть изучать, выяснять, собирать материал. И, в конце концов, дня за три до интервью, если мне повезет, я получаю очищенный материал и начинаю читать. Читать и думать, как я это буду выстраивать, что мне интересно. Это принцип такой.

Были случаи, когда лежит у меня все, что написано, то, что мы называем сценарием, и вдруг человек так отвечает, что я просто откладываю их от себя полностью. Так тоже может быть. Но чаще всего это подготовлена канва, по которой мы пойдем. Ну и, конечно, так как у меня прямой эфир, на Дальний Восток, тем не менее, прямой, время – это тиран. Я понимаю, что у меня ровно столько, а не больше, потому что такой эфир. Иногда очень обидно.

Тамамян: В последнее время набирает обороты новый формат интервью такого междусобойчика, особенно в интернете. Люди берут интервью с бутылкой виски, даже со своими знакомыми они разговаривают панибратски. Считаете ли вы такие интервью, даже если человек приглашает близкого себе человека, интересными и имеющими право на существование? Спасибо.

Познер: Я против бутылки виски ничего не имею, наоборот даже, но не во время программы, не во время работы. Это - первое. Второе – самое тяжелое, самое неприятное и самое неудачное, что может быть – это брать интервью у близкого знакомого, потому что вы не можете задавать близкому знакомому неприятные вопросы, а интервьюер должен это задавать. У меня было два точно, два больших провала, я пригласил Михаила Михайловича Жванецкого, которого я обожаю, с которым мы друзья. И я не смог ему задавать ни одного вопроса, а там есть, о чем говорить.

Я пригласил своего друга Ваню Урганта, и тоже это был провал, потому что я ничего не сумел спросить. Поэтому не надо дружить с великими мира сего, не надо ходить с ними в баню, не надо играть с ними в теннис, не надо ходить в ресторан. Не надо дружить с людьми, у которых, возможно, тебе придется брать интервью. Это точно совершенно. Ну и потом, то, что происходит в интернете, я уже сказал, это никакого отношения к журналистике не имеет. Это абсолютно безответственная вещь. Человек не несет никакой ответственности за то, что он говорит. Это совсем другое.

Боровиков: Журналист Андрей Максимов, по-моему, где-то писал или говорил, что он не разделяет интервью как жанр и интервью как любой разговор в жизни, поэтому все общение в жизни – это интервью. Вы разделяете? У вас есть какие-то приемы, которые вы перетаскиваете оттуда сюда? Надо ли быть на экране как в жизни?

Познер: Очень милый и симпатичный человек Андрей Максимов. Я не разделяю его взгляд на интервью. Когда мы в жизни общаемся, это не интервью – это не публично, это нас не смотрят миллион человек, не говоря о большем количестве. Мы не раскрываемся перед ними. Мой личный разговор с кем бы то ни было – это совсем не интервью. Я думаю, что он не додумал, когда это говорил. Интервью – это вещь определенная, это жанр несомненный, так же, как ток-шоу – это жанр, у него есть свои законы. Просто общение – это общение. Так что я с ним не согласен.

А то, что есть приемы и приемчики, как вы говорите, конечно, есть, но у каждого свои. Скажем, у великого интервьюера Фила Донахью, ну он же не работает, его прием один – он работал с ручником, ну вот с таким микрофоном, и когда человек ему отвечал, он брал микрофон, так клал и слушал. Очень симпатично. Это прием, конечно. И таких очень много вещей.

Климов: Что, по вашему мнению, такое – талант? Как он проявляется на примере, может, журналистики? И что делать человеку, который в себе такого таланта не чувствует, но сохраняет интерес, любопытство и набивает себе шишки в этой профессии?

Познер: Вопрос хороший, на который я ответа не знаю. Во-первых, я не знаю, в какой степени человек способен понять, есть ли у него талант или нет. Скорее всего, ему помогают другие, хотя бывает… Только я прошу не смеяться, это не параллель никакая, просто я пытаюсь иллюстрировать, когда Пушкин писал «Я памятник воздвиг себе нерукотворный», он понимал, что он – Пушкин. Это не каждый день бывает, понимаете, мы не сразу понимаем, есть или нет. Мне много лет, я давно работаю в этом качестве, я понимаю, что это у меня получается. Вот попробуй объяснить, а что это. Не знаю, не могу сказать.

Мне тут сказали, что пора уйти на рекламу. Уважаемые зрители, рекламы на «Дожде» мало, и не «Дождь» в этом виноват. Вот такую страшную вещь я сказал. Я ухожу на рекламу, потерпите, она будет действительно недолгой.