' style='fill:%23c4c4c4;fill-opacity:1'%3E%3Cpath d='M93.28-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.41-11.75zM98.5-57.4h2.52L94.7-45.67h-2.6l6.4-11.75zM103.78-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.4-11.75z'/%3E%3C/a%3E%3C/svg%3E)
«Застрелите меня»: историк Соколов выступил с последним словом и на коленях попросил прощения у родителей убитой
Историк Олег Соколов выступил перед судом с последним словом. Его обвиняют в убийстве аспирантки Анастасии Ещенко в ноябре 2019 года. Историк признался, что застрелил ее, а затем расчленил труп, чтобы выбросить в реку. Ему также вменяют незаконное приобретение и хранение огнестрельного оружия и боеприпасов. Приговор Соколову будет вынесен 25 декабря. Гособвинение запросило для него 15 лет строгого режима, защита — восемь. Дождь публикует расшифровку его последнего слова перед приговором.
Я обращаюсь к вам, граждане прокуроры, с очень большой просьбой — не смеяться, не переговариваться в момент последнего слова. Я вам за это заранее благодарен. Спасибо, ваша честь. Итак, последнее слово.
Прежде чем сказать что-либо, я хочу выразить глубокое и полное раскаяние в содеянном. Я не только считаю, что должен быть наказан по закону, но и желаю быть наказанным, дабы искупить совершенное мною преступление.
Но есть одно но. Я хочу быть наказанным за то, что я совершил, а не за то, что мне вменили в вину средства массовой информации, ряд падких до сенсации журналистов, которые сами выдумали такое преступление, которое хорошо продавалось бы как сенсация — страшный садист, эдакий профессор Мориарти из рассказов о Шерлоке Холмсе и юная невинная девушка, которую он убивает ради удовлетворения своих садистских комплексов. И этот бред, несмотря на абсолютно очевидные истины, постоянно продолжают муссировать.
Спустя три года и три месяца после начала нашей любви, спустя полгода после того, как мы начали жить полностью как муж и жена, Настя написала в своем личном дневнике, там, где не лгут, — этот дневник мы узнали только здесь, в зале суда, — «Я люблю и любима, — пишет она. — Мы с мужем (она называет меня мужем) выстроили идеальные для нас отношения, со временем наша любовь не угасает».
Ну как можно через три года и три месяца после наших отношений, если бы она жила с каким-то садистом, профессором Мориарти, написать: «Я люблю и любима, у нас прекрасные идеальные отношения»?
Как, если бы я был каким-то садистом, 15 августа, когда я собрал всех своих друзей, в красивой униформе наполеоновской эпохи, при свете свечей, Настя была в прекрасном платье эпохи Ампир, она встала, и я всем представил ее: «Господа, я хочу представить, это моя невеста». Ну как это? Ну что, ради того, чтобы потом получить удовольствие и убить? Через пять лет таких отношений?
Как можно такую глупость, такой идиотизм вливать в головы? Неужели нет нормального честного журналиста, который рассказал бы, что это не может быть так? Из общих соображений хотя бы.
Ничего, что противоречило бы этой абсурдной версии и что сторона защиты сообщала суду, не доходило до широкой публики, которая и стала главной судьей.
Чудовищные, страшные оскорбления, которые потерпевшая в тот роковой вечер осыпала моих детей, ее дикие крики: «Пусть сдохнут твои ********», эти вопли, которые довели меня до состояния, близкого к помешательству, и даже ее оскорбления, записанные на камеру моего смартфона в эти часы, так и не дошли ни до одного телеканала. Это мат-перемат! И это нежная девушка, которая не может даже иметь любовника, [говорила] грубейший мат-перемат.
Не дошла до людей, а значит и до общественного мнения, и причина, вызвавшая столь резкую враждебность молодой женщины, с которой меня в течение нескольких лет до этого связывала сильная и искренняя любовь. Речь идет о той травле, которой я и Настя подверглись со стороны злодея по фамилии Понасенков.
Эта мерзкая травля, доказательств которой предостаточно, достаточно зайти на сайт Александра Валерьевича Торгашева, там есть подробнейшее расследование по всей этой травле. Можно сказать целые тома.
Эта травля длилась два года, но уже через полгода после ее начала Настя не выдержала. Подавленная потоком грязных измышлений против меня, которые распространял мой враг в интернете и в газете «Московский комсомолец», Настя в момент моего десятидневного отъезда с детьми на море решила наказать меня за выдуманные по большей части поступки.
Она вступила в интимную связь со зрелым мужчиной, но не просто мужчиной, а опытным преступником-рецидивистом, находящегося в розыске Следственного комитета России и Интерпола.
Об этой измене, о которой я узнал лишь спустя два месяца после гибели Анастасии, СМИ также молчат, а кто-то пытается приписать мои фантазии, поднять на смех. Мой адвокат Александр Валерьевич Торгашев специально встречался со свидетелем, который подтвердил все ранее рассказанное.
Но изменив и утратив любовь, Анастасия не ушла от меня — хотя бы потому что жить с любовником, скрывающимся от закона, находящимся под постоянной угрозой ареста, она, конечно, не желала. И она, утратив все чувства ко мне, тем не менее не ушла, а осталась, но теперь исключительно из корыстных убеждений — квартира в Петербурге, диссертация, карьера. И Анастасия переродилась.
[В течение] 15 месяцев с начала ее измены Анастасия изводила меня дикими сценами, оскорбляя меня и моих маленьких детей от предыдущего брака. Если бы все предыдущее время, которое мы прожили вместе, она не показала бы себя как на редкость честный, достойный человек, если бы до встречи со мной у нее были другие мужчины, если бы я не любил ее безумно, мы бы расстались тотчас же после первой подобной сцены. Но слишком сильно любил, слишком доверял, ни разу не попытавшись хоть раз проверить и узнать, чем она занимается в момент моих деловых отъездов.
Однако летом 2019 года агрессия Анастасии по отношению ко мне чуть-чуть поутихла. 10 июля 2019 года мы подали заявление в ЗАГС, а 15 августа того же года на большом празднике с моими друзьями я представлял Анастасию как свою невесту. Совсем недавно, уже в суде я узнал, что ее любовник был арестован в апреле 2019 года в Украине и находится сейчас в заключении.
Конечно, любовь не вернулась. Я был для Анастасии только удобным средством для старта научной карьеры, и она решила, видимо, жить со мной, пока не представится чего-то более выгодного, однако истерик стало чуть поменьше, градус напряжения немного опустился.
Но вот в самом начале сентября 2019 года Анастасия едет в Москву на научную конференцию молодых ученых, где она выступает с докладом. Тогда, 2 сентября, она в последний раз написала мне в смс-ке: «Я вас очень люблю». Но возвращается она оттуда 6 сентября другим человеком, ее агрессия резко возрастает.
В середине сентября Анастасия тайком от меня снова едет в Москву, в момент этой поездки я не знал о ней, я находился во Франции, будучи приглашенным читать лекцию по теме моих исследований. О поездке Анастасии в Москву я даже не догадывался и узнал лишь много месяцев спустя — после трагедии, из материалов расследования, где были указаны даты ее поездки, которые полностью совпали с тем, когда она полностью отключила телефон, не отвечала на вызовы и так далее.
Наконец 7 ноября на один день она снова приезжает в Москву, мотив поездки — даже тогда, когда я все-таки все так же доверял своей невесте, меня несколько удивил — «Срочно надо посетить архив». Тот, кто хоть немного знаком с работой историка, легко поймет, что срочно в архив может потребоваться только в исключительный случаях — например, когда исследователь завершает работу над диссертацией или книгой, ему нужно срочно сдавать работу и какая-то цитата из документов осталась без ссылки, и ему требуется эту цитату проверить. Никаких подобных обстоятельств не было, цель поездки Анастасии Ещенко 7 ноября была другой, хотя для прикрытия в архиве в этот день она побывала, но, как известно, с 13:20 до 16:40 она выключает телефон для того, чтобы покинуть архив, не оставив следов.
Полагаю, что Анастасия ездила в Москву, чтобы встретиться с человеком или людьми, которые в начале сентября вступили с ней в плотный контакт с целью добиться жестокого удара по мне. Был ли это новый любовник? Возможно. Но не страсть ездила удовлетворять Анастасия 7 ноября 2019 года.
Полагаю, что мои враги обещали ей в Москве работу, карьеру и бог знает еще что. Они могли шантажировать ее связью с преступником или могли предложить ей перспективы работы в Москве, но платой за эти перспективы должен был громкий разрыв со мной, и не просто разрыв, а разрыв, который привел бы меня к жизненной и профессиональной катастрофе.
От Анастасии, вероятно, потребовали спровоцировать меня на удар, а дальше — синяк под глазом, заявление в полицию, мое исключение из университета, история, раскрученная в интернете, мое полное уничтожение как личности, которую уважали.
В этом был заинтересован только один человек —гражданин Понасенков. Недаром его адвокат Рамис Зарипов за несколько дней до трагедии, выходя из здания суда, где слушалось заседание по моему гражданскому иску к Понасенкову, сказал, торжествующе обращаясь к моему адвокату: «Пусть Олег Валерьевич готовится к большим сюрпризам», — эту фразу гражданин Зарипов произнес два раза. Как свидетельствует Александр Валерьевич Торгашев, его словно распирало от злобного торжества.
Сюрпризом для меня должна была стать Анастасия, ставшая орудием в руках этих людей, а точнее — нелюдей. И если бы Настя хотела просто уйти от меня, не было бы ничего проще: достаточно было, если она опасалась скандала, за пару недель до этого не ехать со мной в Париж к друзьям отдохнуть на несколько дней, а спокойно подумать, с кем она. И в случае решения покинуть меня, беспрепятственно собрать вещи и уйти. Даже 7 ноября ничего не мешало ей просто после ужина лечь спать, могла бы сказать, что она устала и никто не стал бы ее теребить. А утром просто собрать вещи и уйти. Я бы не подумал задерживать уходящую к кому-то женщину, спокойно уходящую к кому-то женщину.
Когда я распрощался со своей женой Анной Кукушкиной, мы даже не повысили друг на друга голос. Да, мы говорили друг другу железным, спокойным голосом. Не то что там какой-то удар, — но ни одного крика, ни одного оскорбления, а уж тем более матерного оскорбления не было сказано. Это было расставание достойных людей. Если бы Анастасия 8 ноября утром сказала: «Вы знаете, я вас любила — сейчас я вас больше не люблю». Можно было не говорить, что есть другой человек, можно было сказать — но сказать, что все, мы не можем больше. У меня бы только слезы текли — и все! Для меня была бы трагедия страшная, а она ушла бы к тому, к кому хотела. Кстати, в момент наших скандалов вот этих предыдущих, я неоднократно ей предлагал, что я даже квартиру ей сниму на месяц — она не уходила. Слишком было удобно жить в большой квартире в центре города. Слишком было удобно с человеком, который поможет при защите диссертации. Слишком удобно было с человеком, который отвезет в Париж, когда тебе захочется, в Вену, в Венецию, в Прагу. Который поможет поработать в парижских архивах, который фактически проложит путь карьере — удобно! Но если появится кто-то другой, который предложил больше, я думаю, что в этот момент она была бы готова к любым вариантам. Вместо того, чтобы уйти спокойно, в эти роковые часы она обрушилась на меня как снаряд бешенства и дикой злобы, непонятной мне тогда. Теперь я знаю и понимаю, откуда это произошло. Понимаю, что после измены Анастасия жила со мной только ради материального удобства и карьеры.
Карьера и работа в престижном научном учреждении стали для нее в это время просто навязчивой идеей. Она мне постоянно об этом говорила. Ради чего она готова была сделать что угодно, для кого угодно. И, пообещав, видимо, эти золотые горы, нелюди направили ее на меня как управляемый снаряд. И Настя сумела довести меня до сумасшествия. Но, поклявшись, что никогда ее не ударю, я держался очень долго, пока приступ безумия не охватил меня, и я еще раз клянусь — если не верят там крестному знамению — клянусь самым тем, что у меня есть святого в истории, Наполеоновской эпохой, рыцарством, что я ни разу не ударил. Ни разу ее не ударил. Единственное, что я делал — останавливал ее рукой, когда она бросалась на меня с кулаками, и на той видеозаписи, которая есть, я останавливаю ее ладонью, когда она бежит... бежит, хочет выскочить, ночью я хотел ее остановить. Я всегда останавливал, когда она пыталась ночью выскочить. Но в этот раз агрессия была такая дикая, такая страшная, что я уже, попытавшись ее остановить, больше не стал останавливать.
Она могла спокойно забрать вещи, чемодан — чего угодно: я уже отпустил и пропустил. Но вот получилось так, что Настя, вернувшись, обрушилась с бешеной агрессией. Настя погибла, моя жизнь полностью погублена, больше нет той жизни, нет той жизни науки, нет той жизни общественной, нет той жизни с тысячами людей, которые меня любили, которые азартно общались, — моих друзей, тех, которые были со мной: мои солдаты, офицеры военно-исторической реконструкции, мое преподавание в Сорбоннском университете, в нашем университете, в итальянских вузах, испанских, где я выступал, — всего этого нет больше, все, моей жизни больше нет как таковой. Сразу после гибели Анастасии я хотел умереть, но уйти из жизни достойно, попрощавшись с детьми, родителями, с друзьями, сделать завещание, — почему я попытался на время сокрыть содеянное. Да, это, конечно, определенный испуг перед тем, что совершил, но это и желание уйти достойно. Я действительно хотел умереть. Это тоже правда абсолютная перед богом и перед тем, что у меня есть святое. Но теперь, зная о том, что предшествовало трагедии, о физической измене, о моральном предательстве горячо любимой мной женщины, я не ищу ухода из жизни, но и не дорожу ей.
Если бы сейчас передо мной была бы мать Анастасии, и можно было бы дать ей в руки табельное ее оружие, я бы с удовольствием встал перед ней. Хоть на колени, хоть как, и спросил, что если вы считаете, что я мог совершить это хладнокровно — застрелите меня. Я бы с радостью принял такую смерть. Какая бы то ни было кара настигнет меня неминуемо: я в руках правосудия. И, как мы видим, сурового правосудия. Впрочем, как говорили древние римляне, dura lex sed lex: закон суров, но это закон. Так или иначе я в мучениях буду искупать свою страшную ошибку.
Но пока я буду в застенках, нелюди, которые в течение долгого времени готовили эту трагедию, и главный злодей, который при известии о произошедшей трагедии выложил в интернет ролик, где он пляшет от радости и заявляет, что все прошло по его сценарию, — он на свободе! И если, обращаясь к родителям, я хотел бы сказать: я наказан! Моя жизнь уничтожена, все, можно сказать, останусь практически до конца жизни зеком — не выдержать, не прожить столько в тюрьме, сколько мне здесь просят наказание. Так вот, хотя бы пусть ваш справедливый гнев обратится на нелюдя, который два года готовил нашу погибель, плясал от радости при смерти, при известии о смерти Насти.
Нелюдя! Который ломал наше счастье. Счастье людей, которые искренне любили друг друга. Три с половиной года длилась эта искренняя, преданная любовь, настоящая любовь. Кто-то смеется: у нас была большая разница в возрасте. Да, была большая разница в возрасте, но мы искренне, преданно любили друг друга, и я не видел вот за эти три с половиной года. Почему я так Насте даже еще верил? Потому что я видел ее настолько честной, настолько твердой и благородной, что мне в голову не могло прийти, что дальше произошло, я не мог в это поверить. Не мог подозревать даже. Но это было.
А теперь я хотел бы только обратиться к родителям Анастасии. Я, конечно, понимаю, что смешно просить о прощении, но я бы хотел на коленях просить хотя бы о малом снисхождении. Простите человека, который сошел с ума от всего, что ему пришлось пережить. Простите меня. И я ничего не боюсь. Мне теперь бояться больше нечего: моей жизни больше нет. Поэтому кем вы меня не можете назвать, так это трусом только. И я прошу у родителей Насти, чтобы они постарались понять, что их дочь для меня была самой сильной любовью и последней любовью моей жизни и что у нас эту любовь вырвали, вырвали настоящие нелюди! Не знаю, как такие люди только живут на свете, как их свет носит. Никогда бы не мог вообразить, что такое произойдет со мной. Я никогда не знал, что такие люди существуют, которые два года ломали, ломали, ломали, ломали, ломали нашу жизнь — и сломали. Вот и все, что я хотел сказать. Простите, родители Анастасии. Простите хоть чуть-чуть, хоть капельку. Все, что я хотел.
