«Эпоха военного вождя кончилась». Политологи о «Прямой линии»

Фото: сайт президента России

«Эпоха военного вождя кончилась. Военный вождь еще присутствует, но он уже возвращается к внутренней политике: не зря две трети времени было потрачено на проблемы внутренней политики», — говорит генеральный директор Центра политических технологий Игорь Бунин.

При этом Путин на этой Прямой линии «сделал большой шаг навстречу бизнесу», полагает эксперт: "Деловая Россия" просто расцвела, пять или шесть человек Титова получили по вопросу».

Поворот к внутренней политике отметила и политолог Татьяна Становая. По её мнению, Путин готовится к выборам и пытается вернуть себе прежние качества, «усиливая терапевтическую функцию». По её мнению, в прошлом году Путин был равнодушен к проблемам простых людей, «отмахивался», но сейчас он более внимателен.

Такую же точку зрения высказывает политолог Константин Калачев: «Учли критику после прошлогодней линии. Что, мол, президент увлечен только внешней политикой».

Однако внутренние вопросы вызывают у президента неподдельную скуку, уверен президент Фонда эффективная политика Глеб Павловский. «Ощущение скуки было очень заметно. Скука сопровождала это шоу почти с самого начала. Скука просто показывает, что дело не в драматургии, а в отсутствии центра принятия решений. Всё выглядело как записки из зала», — считает он.

Павловский полагает, что «из этих трёх миллионов реальных проблем [столько вопросов поступило на «Прямую линию» — Дождь] власть может ответить лишь на 100-200.

«Это говорит о том, что модель не работает, и Путин как часть этой модели не может это компенсировать. В ситуации, когда в стране кризис, это выглядело как слабое шоу. И этот тренд мы видим уже некоторое время — выступления становятся все более и более скучными», — считает Павловский.

Кроме того, по мнению политолога, выбор вопросов, попавших в программу, и повестка Прямой линии были продуманы тщательнее, чем в предыдущие годы. Ведущие даже «доминировали над Путиным, Путин был как бы вмонтирован в этот сценарий, из которого пытался выскочить». «Работа сценаристов была очень заметна в этот раз, даже, пожалуй, слишком заметна», — резюмирует Павловский.

А заместитель директора Центра политических технологий Алексей Макаркин считает, что среди запланированных вопросов оказались и острые.

«Вопрос про Кадырова был весьма неожиданным, впервые он говорил о нем столь развёрнуто», — говорит он.

Игорь Бунин замечает, что фамилию Кадырова назвал даже не автор вопроса журналист Сергей Доренко, а сам Путин. По мнению Бунина, это тоже часть постановки. «То, что Путин включил Кадырова в ответ, было заготовлено в сценарии вопроса. Проблема, связанная с Чечнёй и с Кадыровым, достаточно политически важная. Ему надо было найти слова, которые бы каким-то образом объяснили, почему Кадыров до сих пор возглавляет Чечню. И Путин нашёл эти слова: человек по своей природе пока дикарь, недавно вышел из леса, и поэтому он как мальчик, который нахулиганил, недостаточно воспитанный, и мы его будем воспитывать и превратим в цивилизованного человека — вот смысл его ответа», — говорит он.

«Путин явно не одобряет неконституционную деятельность главы Чечни», — считает Глеб Павловский.

Фото: сайт президента России 

Вторым вопросом, вызвавшим живой интерес президента, касался расследования о «панамских офшорах», говорят политологи. Эксперты отмечают, что фамилию Ролдугина президент тоже назвал сам. «Путину нужно было обелить друга Ролдугина, и он его обелил. Сказать, что человек чистый, нежный, было его главной задачей. Это была сильная эмоция, потому что это близкий ему человек», — полагает Игорь Бунин.

Сам факт появления вопроса о панамских расследованиях на «Прямой линии» показывает, что тема все-таки беспокоит президента, считает Константин Калачев: «Людям надо объяснить, что это атака не против Путина, а против независимого курса России и стабильности в стране. Объяснили».

С Калачёвым согласна Татьяна Становая, она считает, что Путин воспринимает «панамские документы» как американскую атаку на российскую власть перед выборами. «Путин демонстрирует снисходительное отношение к панамскому скандалу как геополитическому продукту Вашингтона. Очередному», — говорит она.