Журналисты начали сравнивать дела Навального и Магнитского, Кремль с ними не согласен. Кто прав?

Что случилось?

Алексей Навальный 25 марта опубликовал два обращения — к ФСИН и генеральному прокурору. Политик потребовал обеспечить ему восьмичасовой сон (сейчас Навального будят ночью каждый час), а также допустить к нему врача Алексея Баринова и провести проверку колонии из-за систематического отказа в медицинской помощи. Навальный месяц испытывает боли в спине, у него начала отниматься нога, рассказали адвокаты политика. Во ФСИН состояние здоровья Навального оценили как удовлетворительное.

На этой же неделе предприниматель Борис Шпигель, арестованный по подозрению в даче взятки, пожаловался на отсутствие медицинской помощи в СИЗО. «Я не жилец, это точно», — сказал он в интервью «Коммерсанту». Он уточнил, что спит со специальным аппаратом и ему трудно самостоятельно передвигаться. По его словам, в суде он сказал: «Вы что, хотите получить второго [Сергея] Магнитского? Вы его получите! Я просто здесь умру».

Имя аудитора Сергея Магнитского, погибшего в СИЗО в 2009 году, несколько раз произносилось и во время пятничного брифинга Пескова с журналистами. Пресс-секретарь президента не согласился, что между случаями Навального и Магнитского есть что-то общее. «Вообще не видим параллелей за исключением того, что покойный Магнитский был заключенным и осужденным и Навальный тоже является заключенным и осужденным», — ответил Песков на вопрос Дождя. 

В Кремле считают, что здоровье заключенных — тема не администрации президента, а ФСИН. Жалобы Шпигеля и Навального Песков назвал «частными». «О каких-то системных проблемах нам неизвестно», — сказал пресс-секретарь президента.  

Жалобы действительно частная проблема?

Вопрос о недостаточном оказании медицинской помощи в тюрьмах поднимается правозащитниками и наблюдателями регулярно. После смерти Магнитского в СИЗО Кремль даже поручал изучить вопрос оказания медицинской помощи в учреждениях ФСИН. 

В 2016 году правозащитный проект «Зона права» опубликовал доклад «Тюремная медицина». На тот момент медицинское обслуживание заключенных обеспечивали 133 больницы различного профиля, а также медицинские части или здравпункты в каждом учреждении. К 2021 году число больниц выросло до 142. Как следует из доклада, ключевая проблема тюремной медицины в том, что за нее отвечает сама ФСИН, а не Министерство здравоохранения (об этом говорили и другие правозащитники, в том числе здесь и здесь). «Это означает крепкую связь тюремных врачей с пенитенциарной службой и делает их частью ФСИН, а не элементом системы гражданского здравоохранения. Такое подчинение снижает качество медицинской помощи. Оно вынуждает тюремных медиков руководствоваться субординацией, а не реальными нуждами заключенных», — объясняет проблему «Русь сидящая».

Вот несколько случаев, когда тюремная медицина использовалась не для лечения больных:

• Одним из самых резонансных примеров использования здоровья заключенного для давления на него стала смерть юриста ЮКОСа Василия Алексаняна в 2011 году. Он сам рассказывал, что во время заключения ему регулярно давали понять, что живым не выпустят, а на допросах следователь требовал дать ложные показания против других лиц в обмен на освобождение для прохождения лечения,
• В 2018 году мать фигуранта дела «Сети» Армана Сагынбаева рассказала, что следователь угрожал ограничить его доступ к лекарствам в случае отказа дать интервью НТВ,
• В 2020 году бывший бизнес-партнер экс-губернатора Хабаровского края Сергея Фургала Николай Мистрюков дал признательные показания. Именно на его словах строится дело против Фургала. Общавшиеся с Мистрюковым члены ОНК сказали, что во время признательных показаний он испытывал сильные боли, был лишен обезболивающих и возможности лечиться от онкологического заболевания. 

Еще одно следствие того, что тюремное здравоохранение по сути отделено от гражданского, — нарушение принципа непрерывности медицинской помощи. «Документы из гражданских больниц не принимаются в учреждениях ФСИН России, а данные о полученных в СИЗО или колониях заболеваниях и их лечении зачастую недоступны гражданским врачам», — объясняют юристы. Это все замедляет и усложняет диагностику заболеваний и их лечение.

С подобным, в частности, столкнулись заключенные ИК-14 в Мордовии, где сидела Надежда Толоконникова. Они рассказывали, что отправить их хотя бы в медчасть надзиратели отказывались «по оперативными соображениям», а жалобы в прокуратуру не выпускали за пределы колонии. 

Лечат ли заключенных в обычных больницах? 

На бумаге любой заключенный имеет право вызвать врача-специалиста из гражданской больницы или получить помощь в обычной больнице. Это право предусмотрено как федеральным законом, так и правилами внутреннего распорядка исправительных учреждений (125-й пункт) — именно на них ссылается Навальный, который требует допустить к нему гражданского врача. 

Однако в реальной жизни попасть в гражданскую больницу бывает непросто. Навального 25 марта все-таки отвезли на обследование в гражданскую больницу: там политику было сделано МРТ. Другому заключенному могло повезти меньше: только во Владимирской области работают 14 больниц ФСИН (из них три — туберкулезных). 

О том, насколько сложно заключенным бывает попасть в гражданские больницы, свидетельствует случай Амазаспы Абрамяна. В 2015 году он жаловался из пермской колонии на мучительные боли из-за заболеваний шейного и грудного отделов позвоночника. Ему поставили сразу несколько диагнозов, требующих операции. В противном случае врачи предсказывали разрушение тазобедренного сустава, его загноение, потерю подвижности конечности и ампутацию ноги. По заключению тюремного медика, прооперировать Абрамяна в колонии было невозможно из-за отсутствия необходимого оборудования. Главврач находящейся неподалеку Пермской краевой клинической больницы подтвердил, что они готовы сделать операцию и на реабилитацию уйдет 90 дней. Но начальник СИЗО, где сидел Абрамян, сообщил, что «у администрации следственного изолятора отсутствует возможность обеспечить охрану и конвоирование обвиняемого». В 2016 году состоялся суд по делу Абрамяна, он получил штраф 50 тысяч рублей и вышел на свободу. А в 2017 году Россия согласилась выплатить ему 15 тысяч евро после рассмотрения дела в ЕСПЧ. 

Чтобы попасть в гражданскую больницу, осужденные нередко специально наносят себе серьезные увечья, поскольку прямая угроза жизни — показание для немедленной госпитализации, рассказывает юрист правозащитного центра «Мемориал» Константин Бойкова. О невозможности добиться лечения в больницах за пределами колонии рассказывали, например, заключенные женской ИК-14 в Мордовии. По словам одной из них — Натальи Исаковой — для перевода в больницу она по совету начальника медчасти колонии проглотила иголки. 

Всего с 2012 по 2016 годы ЕСПЧ вынес 37 постановлений, связанных с неоказанием медицинской помощи в российских тюрьмах. Однако это лишь малая часть таких жалоб. Например, в одном только Пермском крае в 2012 году поступило 120 жалоб на неоказание медпомощи. Проблему даже признавали официально. В 2016 году генпрокурор Юрий Чайка отчитался, что за год умерли почти 4000 заключенных, и подавляющее число (87%) — «от различных заболеваний, в том числе по причине слабой медицинской базы, медленного обновления оборудования, отсутствия некоторых видов медуслуг».

В 2018 году Совет Европы сообщил, что смертность среди российских заключенных за 10 лет выросла на 20%. Россия до сих пор остается лидером по этому показателю среди европейских стран. 

Чем похожи дела Магнитского и Навального?

Самым резонансным случаем смерти в заключении стала гибель в СИЗО юриста Сергея Магнитского, который оказался под стражей после того, как рассказал о хищениях бюджетных средств российскими чиновниками и силовиками. На протяжении нескольких месяцев перед своей смертью Магнитской писал из СИЗО обращения в различные ведомства с жалобами на нечеловеческие условия содержания, лишение его сна, недопуск врача и неоказание медицинской помощи.

После его гибели в США был принят так называемый «акт Магнитского», вводящий персональные санкции в отношении лиц, ответственных за нарушение прав человека и принципа верховенства права в России. 

На брифинге 26 марта Пескова спросили, ожидает ли Россия подобного «акта Навального». «В данном случае мы полагаем, что санкционные намерения в связи с одним заключенным были бы полным абсурдом», — ответил журналистам Песков.