«Ошиблись с личностью президента»: супруга Александра Шестуна Юлия о 14 обращениях к Путину, угрозах семье и разговоре дочери с Песковым

Вы знаете, мы вообще, вот адвокаты, изначально позиция была такая, что еще на предварительном слушании это дело должно было быть возвращено прокурорам. Если вы не знаете, я вам напомню, расскажу. Тот материал, который был передан из Следственного комитета в Генеральную прокуратуру, там большое достаточно обвинительное заключение, он был утвержден за рекордные четыре дня. Собственно, вот этот материал был передан в Подольский суд, хотя должен был рассматриваться по месту жительства, по месту якобы совершения преступления, это город Серпухов, однако рассматривается наше дело в Подольском суде. Так вот данное дело, по мнению адвокатов, должно было возвращено быть прокурорам на доследственную проверку заново, но однако шел суд с марта месяца, и на этой неделе началось оглашение приговора. То есть с первых же минут в понедельник начала она читать приговор, мы поняли, что все вменяемые эпизоды она признала по ним виноватым, к сожалению, соответственно то, что она сейчас читает, это как раз и есть то обвинительное заключение, слово в слово, запятая в запятую. То есть для чего велось многомесячное исследование в суде, в судебном заседании, для чего вызывались свидетели, непонятно, если собственно, мы сейчас слышим все то, что передал СК в Генпрокуратуру, Генпрокуратура направила в суд, и сейчас все это зачитывает судья, что она исследовала все эти месяцы, непонятно.

Вы знаете, у меня вопрос, вот мы слышим цифры, 20 лет, это шокирующие цифры, да, это даже сложно представить себе тип преступления, за которое можно было бы сказать — да, отличный срок посадки.

За экономику, да.

Тут экономическое преступление, про это часто говорят, что за экономические преступления нужно карать, наказывать адекватно, то есть финансово, а вовсе не такими сроками. Что может спасти вашего мужа? Повторюсь, какой оптимистичный сценарий вы рассматриваете, то есть оптимистичный, это какой?

Вы знаете, на данный момент я не рассматриваю никакого оптимистичного сценария, к сожалению. Мы как-то еще надеялись на то, что какие-то остатки правосудия в России сохранились, но подольское, так скажем, «правосудие» в кавычках, оно развеивает сейчас все мифы.

То есть у вас нет ощущения, что что-то может спасти?

Нет, у меня вот с понедельника, еще раз говорю, с первых минут, как она начала читать приговор, как мы услышали все те же формулировки, что содержались в обвинительном заключении, мы поняли, что ничего хорошего ожидать не стоит.

То есть вы готовы к двадцати годам?

Нет, конечно, я не готова. Нет, конечно, мы будем бороться дальше. Конечно, мы пойдем в апелляцию, конечно, мы пойдем в кассацию, конечно, мы будем подавать в Верховный суд. Прежде всего надежда не на российское правосудие, на Европейский суд, однако и сейчас, как мы видим, не исполняются решения Европейского суда, к сожалению. Вот есть решение по Изместьеву об отмене приговора, но в исполнение оно не приведено, к сожалению.

Две недели назад примерно вы записали обращение к президенту России Владимиру Путину. Вы за это время записали много обращений к президенту…

Около четырнадцати.

Около четырнадцати. Это вообще удивительный жанр, вы в каком-то смысле были его основоположницей, насколько я понимаю.

Не совсем.

С вас потом брали пример разные женщины. В моем сознании вы как-то запомнились этим выступлением.

Вы знаете, обращение к президенту, это еще ведь пошло с 2010 года, когда Александр Вячеславович был заявителем по делу о подмосковных игорных казино, и по его заявлению десять сотрудников прокуратуры провели год в СИЗО, однако дело потом развалилось, потому что Генпрокурор не подписал обвинительное заключение, их всех выпустили. Так вот когда арест их произошел, на Александра Вячеславовича тоже возбудили дело в тот момент по взятке, правда, его закрыли спустя два года за отсутствием события преступления. И вот тогда, когда как бы обратная реакция пошла от Генеральной прокуратуры, он записал обращение к президенту, рассказывая всю эту историю, и оно тогда сработало, тогда президентом был Дмитрий Анатольевич Медведев.

Вы уже писали, все-таки давайте я к вам вернусь, у вас это было не просто обращение к президенту, это было обращение к президенту такое, в каком-то смысле, простите, что я так скажу, такое театрализованное. Это была семья, то есть это была некоторая такая драматичная картинка, которая, конечно, должна была повлиять на людей вокруг. И повлияла, честно говоря, на меня произвела очень сильное впечатление, дети плакали, и вообще это все как-то было очень драматично. Президент вообще, вы потом много записали обращений, президент вам ни разу не отвечал?

Нет.

Очевидно, если вы записывали одно обращение за другим, президент вам не отвечал, у вас была какая-то другая цель, а не достучаться до президента. Президент другой уже, не Медведев.

Меня журналисты как раз спрашивали о том, что ну вот получили ли вы какую-то ответную реакцию, надеялись ли вы. Я еще немножко скажу, да, Александр Вячеславович, мы сейчас эти 20 лет обсуждаем, мы же понимаем, что это не за экономику, что это за политику, что это за то обращение апрельское в 2018, которое он выложил. Всем это прекрасно понятно, именно поэтому так наказательно-показательно идет и процесс, шло следствие и так далее. Так вот Александр Вячеславович когда публиковал вот это вот обращение, ему многие говорили, что не будь таким идеалистом, не смотри с такими розовыми очками, это тебе не поможет, это тебя погубит, что, собственно, и произошло. Однако вот первое наше обращение к президенту, как вот вы говорите, достаточно драматичное, это действительно был крик о помощи, нам в тот момент казалось, что просто Владимир Владимирович не в курсе, нам нужно как-то до него донести, он увидит это безобразие, и как говорится, наказаны будут те, кто должны быть наказаны, а не Александр Вячеславович. И скорее всего только первое обращение для меня было чем-то…

Вроде обращения непосредственно.

Вроде обращения в плане того, что с надеждой, что его услышат и нам помогут. Последующие же обращения, чтобы вы понимали, меня много за это критикуют, что зачем вы обращаетесь, тем более, что после каждого обращения наша ситуация только ухудшалась. Вот это прямо отслеживалось и даже озвучивалось следователем, что если будут еще обращения, то и у меня проблемы с родительскими правами возникнут и так далее, так как в них дети участвуют. Так вот эти обращения это больше уже средства информирования, донести до людей…

То есть вы как сами себе пресс-секретарь.

Да, привлечь внимание. Действительно это какой-то новый жанр, привлечь внимание к тому делу, к тому беспрецедентному вообще преследованию нашей семьи и не только нашей семьи, а многих-многих жителей в бывшем Серпуховском районе.

Которых допрашивают…
Да, потому что это же массовые репрессии на самом деле, то, что было в 2018-2019 году, перед арестом Александра Вячеславовича все было подготовлено, потому что заказ уже на тот момент был, еще до обращения, так как собирался митинг антимусорный, и тогда последовало последнее предупреждение для Александра Вячеславовича. И в тот момент по сто человек по несколько дней, в масках, на спецмашинах начали делать рейды по Серпуховскому району, делать обыски у людей, у предпринимателей, у сотрудников администрации. И когда они уже пришли арестовывать Александра Вячеславовича, то я сейчас уже понимаю, все было готово. Все было готово к тому, чтобы не вышли люди. И для меня удивительно, конечно, то, что сейчас происходит в Хабаровске, почему там такая спецоперация была не проведена, вот для меня это загадка.

Большой город.

Скорее всего.

Вы сами заговорили о том, что вас предупреждали, что могут возникнуть проблемы с вашими родительскими правами, потому что дети участвуют в роликах. И конечно, вопрос не такого рода, а вопрос у меня, как вы принимали решение задействовать детей? Чисто эмоционально это довольно серьезное потрясение, как они вообще реагируют на происходящее с вашей семьей? В данном случае не только на участие в роликах, а вообще на то, что им нужно жить такой жизнью.

Понимаете, семья у нас многодетная, это вот такой некий порыв общий, потому что у нас забрали, у детей забрали отца. И там не вставал вопрос принятия или не принятия, то есть мы все боремся, то есть у него семья и соратники остались. И собственно, опять-таки оценивать, как дети относятся, понимаете, прошло два с половиной года с момента ареста Александра Вячеславовича, и дети повзрослели.

Да-да, это видно даже по роликам. Это произвело на меня впечатление, последний ролик, я заметила по вашему старшему сыну, по среднему сыну.

По среднему сыну. Вот именно в нем такая, самая большая, наверное, трансформация произошла. Сейчас ему двенадцать лет, тогда…

Стал просто взрослым, подростком.

Да, и у него, он сейчас папе в последнем письме написал: «Папа, я не хочу заниматься космосом (он астрономией увлекается), я хочу заниматься политикой, я хочу, чтобы в России наступил порядок», и такие революционные вещи он папе пишет, что мы, конечно, в таком шоке пребываем. То есть это ребенок, который прошел, это дети, которые прошли, не говоря уже даже о старших, они изначально все понимали, которые прошли вот репрессии и проходят их, и еще сколько мы их будем проходить, неизвестно, потому что впереди, собственно, никакого просвета мы не видим.

Это такое добровольное включение.

Да.

Скажите, я хочу вернуться к самому делу, что заставило вашего мужа думать, всякий раз повышая ставки, что он победит? Во-первых, президент страны, к которому он обратился, насколько нам, людям, которые пытаются политически анализировать его поведение, никогда не нравится, когда сор выносят из избы. Что он имел в виду, когда он выступил с обращением, когда он по сути опубликовал, опубличил разговор с сотрудником, с очень высокопоставленным сотрудником ФСБ, то есть расчет был на что? Вот вы, как жена, что можете сказать, в смысле, как близкий человек?

Вы знаете, расчет был на то, что как бы человек этого не знает и должен разобраться. Да, это вот хорошо очень написали в «Новой газете», обозреватель Леонид Никитинский, недавно вот сейчас вышла статья, он там замечательно про Александра Вячеславовича пишет, о том, что это такой патриот-идеалист, понимаете. Ему казалось, что все должно быть, понятно, он где-то переоценил, но он поступил так и рассчитывал на то, как должно было быть в другом нормальном государстве, но он недооценил, наверное, степень того, насколько уже сейчас не совсем нормальная ситуация в России.

Так нельзя делать. Вам любой человек скажет, несмотря на то, что общественное мнение, конечно, всегда сочувствует любому человеку, мистическое общественное мнение, которого вот так вот пытаются «закатать в асфальт», особенно учитывая обстоятельства, но, конечно, ваш муж не рядовой человек. Во-первых, если он может опубликовать разговор с Иваном Ткачевым, это значит, что он знаком с этим человеком, то есть я вот, например, не знакома с высокопоставленными сотрудниками ФСБ, меня никто не может предупредить, что мы в опасности. Понятно, что я и вещами, видимо, помельче занимаюсь, не важно. Важно, что вам скажут, что вы не рядовые, то есть как бы, знаете, у больших ребят игра, ну попали под каток, ну что теперь плакать, как бы вот ставка, проиграли. Что вы можете на это сказать?

Александр Вячеславович не рядовой, как вы говорите, стал именно с «дела прокуроров», и я говорю еще раз, история эта длинная и знакомство с Ткачевым, оно как раз оттуда и пошло, когда после заявления его и после этого громкого дела он был взят под охрану, под государственную защиту, вот оттуда пошло знакомство. А так как Александр Вячеславович не спокойный достаточно глава, хотя по меркам Московской области Серпуховский район это около сорока тысяч населения, это не так много, потому что у нас соседний город Серпухов, там 120 тысяч населения. Да, он такой вот, как это сказать, деятельный, неспокойный, как говорится.

Да-да, он очевидно человек деятельный и, если я верно понимаю, человек амбициозный, уверенный в своих силах. Вот меня интересует просто по-человечески, вот он собирался выступить, сделать такой шаг, пойти ва-банк, вот вы обсуждали дома? Вы похожи на человека, с которым строят семейные отношения на партнерских основаниях, вот вы обсуждали эту историю дома, вот завтра я выступлю?

Конечно, да, мы обсуждали историю про это обращение. Прежде всего, так как угрозы уже поступали, и это были, я еще раз повторюсь, в марте месяце были произнесены при мне по телефону, ему позвонили, вот эта запись, которая была в обращении, я ее слышала лично. Мы обсуждали, это было наше общее решение остаться, потому что все кругом говорили, что вам надо уезжать из России, срочно собирайтесь и уезжайте. Это было вот ежедневно по несколько звонков и так далее. Но как-то вот мы решили, что мы такие дружные, что так за правду, как говорится, «топим», мы же рассказываем-то правду, мы же не для себя что-то.

То есть вы обсудили и решили, что…

Тогда была волна, это нужно знать еще наше моральное состояние, это же время именно острого пика «мусорной борьбы», против мусорных полигонов в Подмосковье. Мы сами жили, точнее, живем сейчас, я, к сожалению, одна, в доме, который располагается в трех километрах от полигона «Лесная». И когда воняет ежедневно, и когда ты отвечаешь за эту территорию, на территории которой расположен этот полигон, и туда везут московский мусор фурами, когда там за семь месяцев навезли столько, сколько не было за пятьдесят лет до этого, пока он работал. И вот эта вонь страшная, не знаю, это моральное состояние, это бросить людей…

Я пытаюсь по-человечески просто, даже не по-человечески, политически представить, на что в этой ситуации может быть расчет? Может быть, вот я пытаюсь вспомнить какие-то истории, знаете, когда, например, Юрий Лужков пошел ва-банк и стал ставить на трещину в тандеме между Медведевым и Путиным, все говорили, что ему кто-то посоветовал дурное, полезть в эту политическую борьбу. Вот у вас был какой-то, у вашего мужа был какой-то политический советчик, что вот нужно вот так поступить, сказать, и вдруг царь сжалится? Или он сам это придумал, или вы это обсудили, извините, что я так цинично немножко это говорю.

Нет, он придумал это сам. Как такового политического советника я не знаю, но кто люди из политики, политикой занимались, они ему говорили, что ты смертник.

То есть он посчитал, что как бы «А вдруг?».

С шашкой на танки, именно так. Вы знаете, у него неоднократно это было по жизни, собственно, еще раз возвращусь к «делу прокуроров», к антимусорному движению, это всё с шашкой на танки. Это всё с шашкой на танки. Наверное, еще раз говорю, он памятовал о том, что обращение его спасло когда-то, в 2010. Здесь он ошибся.

Мне кажется, он перепутал президентов.

Здесь он ошибся с личностью, да, совершенно с вами согласна.

Понятно. С вами за это время вообще, за время ваших обращений, за время вашей борьбы связывался, выходил на связь кто-то из власти, силовики или администрация президента, не знаю кто?

Смотрите, дочь Мария, когда, сейчас скажу, в декабре 2018 года, она студентка МГИМО, и к ним на лекцию приезжал Дмитрий Песков. Я не знаю, как ее туда пропустили, честно говоря, на эту лекцию, и даже разрешили дважды задать вопрос.…

Как ее могли бы не пропустить?

Потому что там определенные студенты каких-то курсов и направлений, и она была не с того курса, но как-то туда просочилась. И ей даже дважды разрешили задать вопрос. Сначала она задала вопрос не представившись и спросила про дело Александра Шестуна.

Знаю, это называется семья, это просто так называется.

Да-да. И Дмитрий Песков, собственно, сказал, что мы знаем об этой ситуации, к нему уже потом у следствия возникли вопросы и так далее. Так скажем, как-то не очень ответил, размывчато, как обычно. Мария встала еще раз, ей даже дали задать этот вопрос, но уже представилась, сказала, что она дочь. На это Дмитрий Песков спросил, то есть Маша сказала, что у нас вышло еще как раз очередное обращение к президенту, он ей ответил, что это не эффективно. Собственно, после этого, после лекции Мария подошла к нему, он с ней побеседовал, еще раз объяснил, что обращения записывать это не эффективный метод и так далее, предложил написать письмо мне, объяснил, каким образом там оно должно выглядеть, и обещал передать его Владимиру Владимировичу. На следующее же утро я отвезла на Старую площадь, передала его помощнице. Насколько вот, по сведениям, как говорится, помощницы, Дмитрий Песков передал письмо, но сказал, что при нем он его не читал и реакции не знает. После этого ровно через месяц у нас Генпрокуратура вышла с гражданским иском, по которому у нас отняли, у нас, у родителей, у ряда предпринимателей и бизнесменов, по делу проходят еще Борис Криводубский и Сергей Самсонов, у их семей, все под гражданский иск, у нас вот по этому антикоррупционному 230 закону, конфисковано все имущество, сейчас оно передано в Российскую Федерацию.

Верно ли я поняла, что общение с Песковым это был, собственно, единственный контакт с представителями органов власти, больше у вас не было контактов за это время?

Ну, чтобы это было как-то официально, нет. А так какие-то странные люди подходят, по всей видимости, сотрудники.

Ну, меня интересуют не странные, а вот официальные, тех, кого вы идентифицируете как полезных.

Нет, официального не было, если не считать ФСИН какое-то начальство, по которому я хожу, ходила с целью добиться медицинского обследования либо еще каких-то моментов, связанных с пребыванием Александра Вячеславовича в СИЗО.

Я еще спрошу вас обязательно, давайте сейчас прямо спрошу, как он себя чувствует?

Александр Вячеславович, вот тоже у меня тут журналисты спросили, а вот есть ли, говорят, хоть доля вины в том, в чем его обвиняют? Вот мой ответ на это такой — за два с половиной года Александр Вячеславович четыре голодовки держал. Вот третья голодовка, она была свыше двухсот дней и закончилась насильственным кормлением. Насильственное кормление в московских СИЗО много-много лет не применяли, это был первый случай с момента того, как поменялся начальник ФСИН России. Так вот, вы понимаете, сколько должно быть в человеке уверенности в своей правде, чтобы выдержать вот это все?

Ваш муж производит впечатление человека волевого и уверенного в себе, тут безусловно.

Вы знаете, я двадцать с лишним лет с ним в браке, но за эти два с половиной года он меня все равно смог удивить очень сильно. Так вот, как он себя чувствует, после насильственного кормления, получается, у нас был перерыв до того, как было назначено первое судебное заседание, потом пандемия, каким-то образом он там восстанавливался. Медицинской помощи, конечно, никакой, говорить об этом даже и не буду, но вот недавно он мне сказал, что у него пропала чувствительность ступней. Это очень тревожный симптом, потому что у него цереброваскулярная болезнь, извитость артерий, которые пережимаются и в любой момент может настать летальный исход. Обследования по данному заболеванию мы с момента ареста добиваемся, нас то «кормят завтраками», то отказывают, и собственно, эта ситуация, по-моему, не знаю, разрешится когда-нибудь или нет, и , вот этот симптом потери чувствительности ступ ног, это очень тревожно, это говорит о том, что болезнь прогрессирует, и прежде всего это, в том числе, связано с сердцем.

Я немножко сменю тему, если можно, с такой вот совсем трагической на бытовую, хочу немножко поговорить о вас. Вы баллотировались, пытались, собственно, прийти в политику, баллотировались в главы Серпуховского района, вас, понятно, не допустили до выборов, но вы совершили попытку и даже как-то начали что-то вроде кампании. Вы очень похожи на человека, который способен вести самостоятельную политическую работу, карьеру, и мне кажется, у вас тоже есть для этого и данные, и главное, желание. Я ошибаюсь или правильно на это смотрю?

Смотрите, в тот момент, после ареста Александра Вячеславовича, опять-таки, что его привело в тюрьму, в тюрьму привела борьба за район, потому что он понимал, что если он напишет заявление об отставке, о которой ему угрожали, вот эти угрозы, которые были опубликованы, то район немедленно уничтожат. И когда Александра Вячеславовича арестовали, мы понимали, мы пробовали первые два месяца его как бы все-таки зарегистрировать кандидатом, но понятно, что это было нереально. И это было вынужденное решение, потому что как бы продолжая то, что за район нужно бороться, и осталась, получается, я, у меня эта фамилия. Шаг был вынужденный с моей стороны, но я была на него готова, потому что, собственно, такое возмущение когда в тебе кипит, у тебя человека забрали, и все, что он делает, сейчас идет под откос и так далее, это было такое логичное как бы решение для меня.

Но спонтанное. Это немножко похоже, знаете, на историю Светланы Тихановской, вы, наверное, смотрели за ней.

Абсолютно. Мы еще так смотрели, что даже наши некоторые кейсы взяты. Ну, ладно. И соответственно я прошла всю кампанию, естественно, были такие приложены усилия, чтобы меня не допустить, потому что я бы выиграла с разгромным счетом, с разгромной вообще разницей.

То есть вас хорошо приняло население района?

Абсолютно. На фоне волны, у них забрали, как сейчас вот в Хабаровске, там забрали губернатора, а у них вот забрали главу, который за них боролся, и за них боролся, и против этой свалки вонючей боролся. Соответственно вот человек, который явно будет продолжать его позицию, который явно, выбравшись, не «сольет» район, как это в последующем произошло. Просто сейчас уровень заказа вам расскажу. Когда один из кандидатов вышел с иском о том, чтобы снять меня с выборов, с главы именно, мы с юристами штабными подали апелляцию. У меня юрист был далеко, на краю России, и оттуда он послал эту апелляцию, она должна была прийти уже за датой выборов, так вот эта апелляция за четыре часа долетела с края России до Подольска, хотя была заказана наземная доставка. Вот как они ее, на самолете доставили? Естественно, в день апелляции, за два дня до дня выборов, быстренько это привезли в Подольский суд, извините, пардон, привезли в Московский областной суд и меня сняли с выборов, к сожалению.

Вы не могли бы немножко рассказать о себе? Вы совсем мало известны, по старой российской традиции, что жена это жена мужа, и в этом смысле как-то про вас рассказывают, как про защитницу мужа. Что вам захочется о себе рассказать, чем вы занимались, я прочитала, что вы были кем-то вроде главы местного отделения РСПП, я так для наших зрителей, то есть бизнес-организации. Или это неверные сведения? Шучу.

Я поняла. Союз предпринимателей и промышленников. Смотрите, у меня два высших образования, я юрист, кстати, по первому образованию, «прокачала» за эти два с половиной года знания, которыми не пользовалась. Собственно, по второму высшему образованию я магистр менеджмента, училась в аспирантуре, из которой меня успешно отчислили после ареста мужа, потому что я там что-то просрочила. Собственно, я много лет возглавляла и была главным редактором радиостанции, знаю журналистскую работу, собственно.

Я чувствовала что-то такое.

Да. И радиоведущей работала.

Вы из-за этого познакомились с будущим мужем?

Нет, не совсем, до этого. Я познакомилась с ним в 17 лет, собственно, тогда еще никем не работала, еще даже не училась в институте.

А какой у вас был профиль журналистский?

Я была главным редактором, собственно, озвучкой новостей, новостники. Новостники, в основном это политические передачи, связанные с деятельностью региона вот нашего Серпуховского, там несколько муниципалитетов входит. В последующем я преподавала еще несколько лет в институте, несколько дисциплин, связанных с менеджментом. Вот, собственно. Последние годы занималась детьми, немножко ушла из медиапространства, политического пространства. И как-то вот 13 июня 2018 года в шесть утра нас 60 автоматчиков разбудили, сказали: «Юля, беги!», и вот бегу я уже два с половиной года.

Вы сказали, что не ждете ничего хорошего. За вашего мужа вступились самые разные люди, я сама видела как бы, читала и разговаривала с Николаем Сванидзе, который вступился за вас лично при президенте, то есть просто сообщил еще раз ему о вашем деле. Как я понимаю, это тоже ни на что не влияет в этой ситуации или как?

Да, Николаю Карловичу большое спасибо. Кстати говоря, на вот встречах ежегодных с президентом, с момента ареста в 2018 и в 2019 о нашем деле говорили, только говорил Андрей Владимирович Бабушкин, вот в этом году Николай Карлович сказал. Кстати, мы с Николаем Карловичем познакомились, собственно, на деле «Нового величия», вот как политические заключенные, они там родители, их мамы, папы, у нас есть движение «Матери против политических репрессий», мы с мамами «Нового величия», «Сети», там ростовские мальчишки, «московское дело», мы общаемся и ходим поддерживать друг друга на суды, вот там как раз я со Сванидзе Николаем Карловичем познакомилась. Он был в курсе нашей истории, я знаю, что многие члены СПЧ с 2018 года держат на контроле и несколько раз делали обращения на имя президента, подписывались. Безрезультатно, к сожалению. Так вот, когда в преддверии вот этой встречи ежегодной я обратилась, послала обращение к Николаю Карловичу, чтобы он поднял нашу тему, он мне позвонил и говорит: «Юля, ты уверена, что это надо?», потому что все в один голос говорят, что темы, которые поднимаются, по ним становится только хуже. Например, по Юрию Дмитриеву хотели поднять, и сказали нет, лучше не надо, не поднимайте, у нас и так все не очень хорошо. И собственно, исходя из той логики, как вы говорите, терять нам нечего, вместо двадцати если только двадцать пять, собственно, все-таки я настояла на том, что озвучивать нужно. Но реакции никакой. Причем Владимир Владимирович ответил, я вот сколько смотрела, это же было в закрытой части уже встречи, потом на kremlin.ru и на сайте СПЧ это все было выложено, он отвечал на все вопросы, он отвечал, помечал, и гробовым молчанием он обошел нашу тему.

Ну что же, мне нечего сказать. Я желаю вам стойкости, удачи. Вместо двадцати может быть двадцать пять, это такой рефрен этого года в каком-то смысле, но будем надеяться на лучшее.

Вы знаете, сейчас можно я прямо одну минуту, просто сейчас идет заседание, вот четыре дня мы слушаем, как это все происходит. И Александр Вячеславович вот это когда все слышит, надо знать этого человека, он не молчит, он выдвигает политические лозунги, он комментирует собственно все это обвинительное заключение, которое перечитывает судья. Самое интересное, в первый день было хорошо слышно Александра Вячеславовича и не было слышно судью, а у нас журналисты, они, получается, в отдельной комнате, и там, чтобы вы понимали, из либеральных СМИ, как обычно, соотношение неравное, в основном все центральные каналы, профедеральные, они все на телефон снимают, понятно, не на камеры, они это в эфир не выдадут, но при этом все чуть ли не аплодируют, вот какой молодец, туда-сюда. Мы такие сидим, думаем, ну, наговорил он себе еще там, не знаю, на что, на сколько, но как говорит Светлана Астраханцева, член Московской Хельсинкской группы, которая следит за нашим делом, говорит: «Юля, больше двадцати не дадут, не переживай». Хоть так вот, по крайней мере, донесет все-таки свою позицию, потому что молчать и это все слушать невозможно.

Это вот такая ироничная позиция Юлии Шестун, жены Александра Шестуна, защитницы его, человека с таким железным в общем, хоть и артистичным, характером. Спасибо вам огромное. Это была программа «Нюансы» на телеканале Дождь. С наступающим Новым годом.