«Я журналист, а не джихадист». Светлана Прокопьева — о приговоре и апелляции, прослушке ФСБ и предложении Поперечного

Светлана, скажите, собственно, пятьсот миллионов, которые вы должны заплатить, эту сумму вызвался оплатить артист, стендап-комик Поперечный.

Пятьсот тысяч.

Скажите, а как дальше развивались события? Ощутили ли вы какую-то серьезную благодарность, связывались ли вы с ним? Вообще, как вы восприняли эту новость? Это большие деньги.

Новость меня очень удивила и впечатлила, но не пятьсот миллионов, а пятьсот тысяч все-таки, Юлия.

Я сказала пятьсот тысяч, да, полмиллиона.

Я потом, когда уже в фейсбуке обнаружила сообщение от Данилы, мы попереписывались немножечко, я сказала ему, что я ему очень благодарна за само это желание и за то, что он озвучил его вслух, потому что просто для атмосферы в обществе мне кажется очень важным, когда известные люди, молодые особенно люди, говорят о том, что они согласны, готовы внести любой посильный вклад в борьбу вот с этой несправедливостью и поддержать тех, кто борется за свободу слова. Мы договорились с Данилой, что сейчас мы ничего не собираем, никакие деньги я ни от кого не принимаю, потому что сейчас жду апелляцию. А потом, строго говоря, уже посмотрим, потому что есть и другие еще варианты, кто менее, скажем так, затратные для граждан России, может быть, для друзей, для обычных людей, которые готовы вкладывать деньги в этот штраф. То есть мы еще посмотрим, как все это дело можно повернуть, мне не очень хочется грабить гражданское общество, собирать деньги, но в любом случае мы сначала ждем апелляцию.

Вы знаете, это вообще был очень красивый жест со стороны Поперечного, и главное, не первый жест политический с его стороны, и это вообще очень значимо, что именно этот человек, очень популярный человек в YouTube, очень популярный человек в интернете, выступает с более или менее деликатными, но не важно, разного градуса политическими жестами. Это вообще такой довольно серьезный смелый поступок, в данном случае это просто акт благородства, сказать вам, что он способен оплатить эту сумму. Вы вообще когда-нибудь были поклонником творчества этого человека или вообще следили немножко за его политическими выступлениями?

Мне сейчас будет очень стыдно, но я признаюсь, что нет, совсем нет. Но не в том смысле, что я не была поклонником, а просто я вообще плохо разбираюсь в этой области.

Ну, у вас теперь есть повод.

Теперь у меня есть повод. Нет, я сразу пошла смотреть, мне понравилось, конечно. Просто, действительно, знаете, развлекательный сегмент интернета от меня немножечко далек, я такая вся в политику, вот в это все, в гражданский активизм, вот там я много чего читаю, смотрю.

Я поэтому вам и рассказываю, что этот человек, в общем, политический у него есть позиция. Светлана, вы рассказали, что вы собирались на суд вот буквально как в последний раз, как будто вас действительно посадят. Расскажите немножко про этот день, вот что вы взяли с собой, как вы вообще провели утро, как вы готовились к этому психологически? Это удивительный такой, травматичный, но удивительный опыт.

Да, но здесь главное вообще во всем этом процессе, я даже могу дать совет каким-то следующим жертвам кровавого режима, что главное — делать вид, что ничего не происходит. Потому что наши нервы, это все-таки наши нервы, и других у нас не будет, казенные нам никто потом не выдаст ни в каком СИЗО, и чем меньше мы сами себя накручиваем, чем меньше мы стараемся, чем меньше мы страдаем, потому что страдать — это все-таки такое решение, выбор, ты страдаешь, чем меньше ты страдаешь — тем меньше ты страдаешь. Поэтому я делала вид, что как бы это просто обычный день, я просто приняла душ, оделась, собралась, прагматично выбрала обувь без шнурков, взяла сумку…

Да-да, вот, собственно, как вы складывали сумку? Мне правда это интересно, простите.

Я ее сама не складывала. Мне мой адвокат, Татьяна, прислала ссылку, я с ней хотела посоветоваться, что брать с собой, она мне просто ссылку прислала, а там прямо уже все расписано, чего куда. Я посмотрела, у меня похолодело все внутри, и тут мне пишут мои друзья: «Так, Светка, чем тебе помочь?». Я говорю: «Слушайте, вот если вы можете мне помочь собрать сумку, я вам буду благодарна невесть как». И вот моя подруга Таня и ее муж Коля, они сами поехали, они взяли этот список, они сами поехали в магазин, они сами нашли сумку, они все туда упаковали, очень красиво, очень правильно. Я потом смотрела и восхищалась. Там были и кипятильник, и тарелки, и ложки, и вилки, и какие-то бомж-пакеты, и все шампуни в прозрачной упаковке, и салфетки, и все, что только было в этом списке, мне оставалось только какую-то одежду сверху положить.

Скажите, а вы не могли складывать, потому что вы просто психологически, это было очень тяжело, вам казалось, что вы себя сажаете, я правильно понимаю?

Да, понимаете, это просто было бы, знаете, совсем уже такое погружение в эту новую реальность. Защита, наверное, это было, поэтому вот правда, это очень здорово, что нашлись люди, которые за меня это сделали, и я просто взяла эту сумку и пошла с ней. Приставы тоже очень, скажем так, деликатно ее просмотрели, очень 07.26, без эксцессов. Какой-то вот такой вот забор между мной и этой ситуацией все-таки был поставлен в тот момент.

А скажите, Светлана, этот момент, когда вы поняли, что это не шутка, и вы в серьезной опасности, что у вас статья, что эта статья, которая вам может грозить каким-то гигантским сроком, то есть как бы шутки кончились, вот когда вы поняли, что тюрьма это реальность, вот в какой момент вы это поняли? Как вы с собой вообще дальше договаривались?

Знаете, я, наверное, это поняла еще до того, как прокурор попросил реальный срок. Где-то в процессе стало понятно, что у судьи в принципе уже есть решение в голове, потому что какие-то вопросы адвокатов к экспертам обвинения, к свидетелям обвинения явно должны были вывести на ответы, показывающие мою невиновность, они отклонялись. Когда судьи не дали пригласить Юлию Александрову Сафонову, как специалиста, на стадии предоставления доказательств обвинения, чтобы она могла участвовать в допросе их экспертов обвинения, это тоже был четкий такой сигнал, что нет, мы не дадим вам растоптать этих уважаемых именитых, обвешанных всякими орденами и регалиями людей, которые пишут, что вы виновны, Светлана Владимировна. И вот просто помню, что мы несколько вечеров сидели с адвокатами и просто грустили, вот реально грустили. И когда прокурор сказала, что исправление возможно только в условиях лишения свободы, у меня просто так все и оборвалось внутри. Это было, конечно, неприятно. Вообще на самом деле я поняла о том, насколько это было тяжело и неприятно, уже только выйдя после приговора из зала суда. Правда, я просто ничего не могла делать два дня, вообще ничего.

Просто лежали и выдыхали, я правильно понимаю?

Лежать мне, конечно, было некогда, мне все звонили, и со всеми надо было говорить, но ни заняться какой-то работой, ни заняться какой-то уборкой, ни что-то привести в порядок квартиру, вообще ничего вот этого просто сил не оставалось. То есть я просто вот отвечала на звонки, говорила «Спасибо», как-то пыталась отвечать на сообщения, но все это в каком-то таком полутумане, а потом просто мертвым сном спала.

Скажите, пожалуйста, ваше дело, безусловно, избирательное, безусловно, показательное и демонстративное и так далее, задумывались ли вы, почему выбрали именно вас?

Потому что в Псковской области больше некого было выбрать. Если бы я в Москве опубликовала эту колонку, думаю, что ко мне бы никто не пришел.

То есть речь идет о том, что слишком узок круг людей, которые могут как-то публично выступить против и вообще рассуждать на тему ФСБ в вашем уголке псковском, в этом смысле?

Или о том, что в каждом регионе есть свое управление ФСБ, в каждом управлении ФСБ есть свой майор, который хочет стать подполковником, каждый полковник, который хочет стать генералом, и им нужны какие-то громкие дела, удачные расследования, «звездочки»по громким статьям, вот и все.

В какой степени преследование вас и ваше дело связано с деятельностью депутата Шлосберга? У меня было ощущение, что он считал, что это, в том числе, и история про него.

Не знаю, он никогда не говорил, что эта история про него, ничего подобного.

История про него, это очень расширительно, вы понимаете, о чем я говорю.

Лев Маркович привел меня в журналистику, мы с ним очень давно знакомы и давно сотрудничаем. Я помогала ему иногда и на выборных кампаниях, газету помогала издавать, поддерживала его всегда и публично его поддерживала. И он меня всегда публично поддерживал, когда мы уже работали в разных совершенно организациях, структурах и так далее. Не знаю, в какой мере все это связано, но я думаю, что какая-то вот эта взаимная симпатия со Шлосбергом, конечно, для меня отягчающее обстоятельство в глазах силовиков.

В какой степени история повлияла на развитие событий вокруг вас, история с «Псковской губернией» и с псковскими десантниками, о которой вы писали, это одно из самых громких выступлений вашего медиа, насколько я помню.

Да, я тогда была главным редактором газеты «Псковская губерния», через год я в общем-то ушла оттуда. Не знаю, возможно, именно тогда ФСБ как-то и взяло меня «на контроль», стало за мной следить. Я точно знаю, что прослушка моего телефона велась задолго до начала уголовного дела, это стало ясно уже в процессе, скажем так. Потом я же все-таки еще и со штабом Навального связалась, в 2017 году.

Много у вас, да, отягчающих обстоятельств.

Много. Я работала, подрабатывала, в том числе SMMщиком штаба Навального, в том числе. Я к Алексею Анатольевичу хорошо отношусь, и считала, что он сделал вообще великую кампанию вот эту свою президентскую, просто она была крайне полезна, чтобы взбодрить вот эту провинцию и дать людям понять, что вообще-то они тоже что-то значат. Это было круто, правда. И вот на всех этих митингах штаба мы встречались с «эшниками», мы встречались с этими полковниками МВД, там была вся вот эта слежка, вся вот эта система распознавания лиц. Честно говорю, я не удивлюсь, если вообще именно тогда-то, только вот два года назад, меня вообще и узнали и заметили, а вся моя предыдущая журналистская деятельность…

Никого не волновала, я поняла.

Никого не волновала вообще абсолютно. А вот тут она тусуется со штабом, вот мы сейчас будем за ней следить. Очень в это верю просто.

Скажите, Светлана, про вас вообще, про вашу журналистскую деятельность, как ни странно, не про журналистскую, а вообще про вашу жизнь, про вашу биографию вообще не так много известно. Я читала о том, что вы историк, и что вы пришли в журналистику из этой гуманитарной сферы. Расскажите, как вам вообще пришло в голову стать журналистом, собирались ли вы или это случайность? Как началась ваша профессиональная биография?

Слушайте, это правда случайность. Потому что я училась в пединституте на историческом факультете, просто потому, что у нашей семьи не было денег, например, чтобы учиться в университете, где было много всяких интересных профессий или чтобы уехать в Санкт-Петербург, где было много всяких вузов. А у меня гуманитарный склад ума, ну где еще учиться, ну пошли на истфак, окей. В школу-то идти я не хотела, и вот в конце учебы я увидела, что есть объявление, набирают журналистов. Писать я умела, писать я любила всегда, сочинения у меня были всегда на пятерки. Я такая — ну что, надо попробовать. Попробовала вот.

То есть это не мечта всей вашей жизни. Скажите, в момент, в который вы стали чувствовать, что в общем это все плохо кончается, вы смотрели назад, вы думали о том, что когда-то вы, возможно, совершили ошибку, пойдя в журналистику? Или у вас таких мыслей не было?

Нет, у меня не было таких мыслей. Мне нравится эта профессия, я искренне ее полюбила всей душой, именно журналистику, не пиар, не сочинительство. Нравится мне журналистика, я собираюсь заниматься этим и дальше.

Вы знаете, вот я, как журналистка, вам тоже могу сказать, что мне страшно нравится этим заниматься, но чувство самосохранения вообще довольно серьезная вещь. Когда человек получает такой толчок, а разные журналисты в разное время, особенно люди, которые занимаются политикой, получают толчок, у вас просто он очень жесткий, уголовное дело, ты начинаешь задумываться о том, а стоит ли вообще игра свеч. Вот ваше дело, вообще такая серьезная встряска, она вот на каком-то глубоком человеческом уровне, она вас испугала? Это же вещь про то, как ты себя ощущаешь, как будешь вести себя в каких-то ежедневных журналистских действиях.

Ну, как бы, знаете, я скорее стала понимать, что есть разные миры, есть разные совершенно картины мира, совершенно по-разному одни и те же события могут трактовать разные люди. и я теперь понимаю, что вот силовики, условные, милиционеры, «эшники», фсбшники, правда, с фсбшниками не общалась никогда, они по-другому мир воспринимают, у них бывает другое представление совершенно об окружающей действительности. То есть, я вполне себе допускаю, что эта прокурорша, которая сидела на процессе, эти судьи, которые слушали, они искренне, совершенно искренне считали меня виновной. Понимаете, вот можно вот так сложить кирпичики в голове, что вот это станет тоже правдой, субъективной такой правдой. И вот это проблема для меня, я теперь осознала, что есть очень важная проблема, которая, то есть это не только угнетение гражданских прав и свобод, а это вот это базовое отсутствие общего языка, договоренности. У нас нет общих целей, у нас нет общего представления о мире, о должном, о том, какой страны мы хотим, о том, какой жизни для себя, для своих близких мы хотим. И пока нет этого общего представления, будут нелепые уголовные дела, будет абсурдное преследование, в котором обе стороны будут упираться лбами и считать, что блин, ну как так можно. Я абсолютно уверена в своей невиновности, но я встречала людей, которые уверены в моей виновности. Вот что, они тупые, что ли, вот как это так? Не же не прямо тупые, наверное, у них просто в голове так сложилось, что вот они так считают.

Светлана, скажите, это последний вопрос, у нас, к сожалению, истекает время, когда запрет на профессию был абсолютной данностью и был практически таким вашим ближайшим будущим, даже при оптимистичном исходе сценария, вы задумывались о том, кем бы вы стали, если вам запретят работать дальше журналисткой, чем вы начнете заниматься?

Да, я очень долго об этом думала. Ну, как долго, все три дня, с пятницы до понедельника.

И что вы придумали?

Я не придумала ничего умнее, как сажать картошку и жить силами своего огорода, ну правда.

Но если всерьез?

Так и всерьез. Вы понимаете, что вы можете, мне так повезло, что я живу так, как я хочу и делаю то, что я хочу, и вдруг пойти на какой-то там шаг назад, идти на какие-то компромиссы, перестраиваться или заниматься тупой бессмысленной работой какой-то, которая мне не нравится, которую я ее не понимаю. Я не хочу. Вот мне нравится, например, в земле копаться, мне нравится писать и в земле копаться. Правда, я бы стала искать работу такую какую-нибудь.

Спасибо. Это была Светлана Прокопьева, которой мы желаем продолжения ее журналистской карьеры, очень рады, что она на свободе. Спасибо огромное.

Спасибо большое вам.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.