«На „массовом мероприятии“ нас было пятеро – три омоновца и мама с ребенком»: актриса Мария Шалаева о задержании 15-летнего сына и репрессиях против артистов

Да, там составляли протокол. Мой сын, прочитав протокол, сказал, что он не согласен с ним и отказывается его подписывать. Они были очень недовольны этим, но он стоял на своем. Они говорят: «Напиши, что ты не согласен». Он говорит: «Нет, я не буду писать, что я не согласен», потому что по факту, даже если я подписываю, что я не согласен…

Я подписываю.

То я подписываю, да. Он говорит: «Я не согласен с тем, что я в чем-то участвовал». Он отказался подписывать протокол. Дальше отягчающее обстоятельство, что я находилась с ребенком, то, что мой ребенок не мотается один по улице, а то, что он находится с мамой вдвоем, это как бы является каким-то неким отягчающим обстоятельством.

В смысле вы его как бы туда привели, в этом смысле, да?

Да. Но вы понимаете, да, это как-то можно вот такое…

Нет, я пересказываю исключительно интерпретацию, очевидно, людей, которые сидели с вами в УВД.

Интерпретировать, да, как угодно, и в этом, собственно говоря, мое удивление и возмущение, что как же так, то, что я нахожусь с ребенком, это называется отягчающим обстоятельством, да. И значит, протокол составлен о том, что я недостаточно хорошо занимаюсь своим ребенком. Но самое удивительно дальше, что на следующий же день, без какого-либо разбирательства, мой ребенок отказался подписывать протокол, в школу все-таки на бланке МВД приходит письмо о том, что мой сын был задержан на несанкционированной акции, в толпе людей, выкрикивающий лозунги, там «Позор!» и так далее, и только потом приходит… Я отказалась приходить на профилактические беседы, потому что я сказала, что достаточно мой ребенок насмотрелся, ребята, давайте я сама со своим ребенком проведу профилактическую беседу.

Поговорю.

Да. Они сказали, что тогда мы явимся сами к вам. Они действительно пришли, за какими-то объяснениями. Я говорю: «Подождите, вы понимаете, что происходит? Вы направили бумагу, где мой сын был оболган, это чистая ложь написана». Они говорят: «Вот будет комиссия, будем разбираться». Я говорю: «Подождите, как так может быть, что сначала вердикт, все-таки на бланке такой серьезной организации, а потом мы разбираемся? Как это вообще возможно?». Но никто пока не посчитался с нашим несогласием и так далее, он был поставлен на учет, в нашем детстве детская комната милиции называлось.

Я тоже знаю только это сочетание слов, детская комната милиции.

Да, теперь это инспекция по делам несовершеннолетних. Все это как бы удивительно в том смысле, что присутствует только одна сторона, а есть еще сторона моя, моего ребенка. Я им долго объясняла, что вы понимаете, что вы делаете, ему 15 лет, он ни в чем не участвовал, каждый человек, который ударил его по ногам, принял собственное решение, это взрослые люди. Мой ребенок был свидетелем, как бьют людей в автозаке, он в результате воду, которую я ему передала, отдал человеку со сломанной рукой, потому что он очень хотел пить. Дальше он сидел в автозаке, я говорю, и дальше он получает эту бумагу, в которой, он понимает, что написана неправда, и вот какие выводы он должен сделать. Точнее, не он должен сделать, а как мне ему объяснить, что это ошибка, что не надо злиться, потому что у него это, конечно, вызвало возмущение.

Мария, скажите, как он вообще отреагировал на всю эту ситуацию? Что он сказал вам после этого? Если вы можете пересказать, из безопасности.

Он сказал, что ему было страшно во время, конечно, он испытывал страх во время задержания, потому что, как сказать, небитые дети, они очень боятся какого-то насилия по отношению к ним, поэтому сказал, что ты представляешь, если меня могли вот так вот, по ногам, то есть я боялся физического какого-то воздействия. Но дальше по факту он вел себя просто очень достойно, он не боялся и не пытался даже вести себя вызывающе, он просто вел диалог со следователем, потому что там еще был Следственный комитет, и соответственно был как-то, как опрос, они сказали, но это было похоже на допрос. Допрос такой по…

Опрос, да, знаете, буква, бывает, отвалилась в вывеске.

Да-да, так выглядело. Естественно, он даже когда попросил адвоката, ему сказали, что план «Крепость», можно было сказать, а у меня план «Черепашка». В принципе, когда ты чувствуешь себя, он чувствовал себя в своем каком-то праве, поэтому он очень достойно, на мой взгляд, себя вел и просто не соглашался отвечать на вопросы, потому что он не обязан как бы…

Этого делать.

Отвечать, да.

Мария, скажите, вот вы сказали как бы про школу, что в школу пришло сообщение о том, что ваш сын злостный преступник. А как отреагировала школа? Потому что мы, например, вчера видели ролики, их вывешивали в Facebook мои приятели, это происходило в школах, очевидно, их знакомых детей, Следственный комитет распространил такой проморолик, где детям объяснялось, что их соблазняют, что их совращают сторонники Навального, что их называют бойцами, тем самым укрепляя их уверенность в себе, повышая их собственную значимость в собственных глазах. Очень часто школы ведут себя неприятно, учителя и директора, администрация школ ведут те самые профилактические беседы или угрожают школьникам, говорят им какие-то неприятные вещи. Как вели себя в вашей школе?

В нашей школе, для них, я думаю, все равно для них это какое-то беспокойство и неприятная ситуация, но я ничего не могу сказать, что какое-то давление на Нестора было оказано, совершенно. Я не могу говорить того, чего нет, он не испытывает этого давления в школе.

И совсем не нужно этого говорить.

Но по факту, грубо говоря, если это происходит в школах, я этим людям по делам несовершеннолетних это объяснила, что вы поймите, что это серьезное обвинение, и за этим могут последовать какая-то и травля и так далее, могут быть люди с разным мнением. Учителя могут быть тоже какого-то другого мнения, такого мнения и так далее, это не должно никаким образом отражаться на его учебе. И как это так может быть, что без разбирательства, на следующий же день, такое ощущение, что это меняется только номер школы и имя-фамилия, то есть что это какая-то заготовка уже без какого-то обоснования, скажем так.

Я насколько я поняла из вашего выступления прежде, вы сочувствуете протесту, вы как бы по взглядам вы его часть. Верно ли я понимаю?

Я вообще сочувствую… Да, я испытываю, конечно, эмпатию, особенно когда я вижу, когда просто я вижу эти задержания, вижу как люди, как друзья моих друзей, родственники моих друзей оказываются в этой ситуации, то, что они рассказывают, то, что мы видим. Да, я не скрываю своих взглядов и думаю, что я даже не являюсь каким-то сторонником какого-то полюса, но абсолютно очевидно, что такого не может быть, в это сложно просто поверить, что человека можно брать и бить. Я не знаю, может быть, мы с вами выросли в девяностые и так далее, то есть я такого просто вообще не понимаю.

Я, конечно, испытываю сочувствие по отношению, теперь испытываю сочувствие по отношению к Алексею Навальному, как к человеку. Я не говорю, я совершенно не могу отвечать за какую-то политическую канву и так далее, но естественно, что как человек, как если бы я была самим этим человеком, который чуть не умер, долго восстанавливался, потом попал в тюрьму, я рассматриваю это, наверное, с точки зрения действительно человеческой судьбы. Но это моя профессия такая, понимаете, это как-то понимать изнутри, я эту ситуацию не вижу как-то политически, я вижу ее просто изнутри, что вот человек оказался в такой ситуации, столько всего пережил. Сейчас он разорван с семьей, есть женщина, которая осталась без мужа, есть дети, которые остались без отца и так далее, и на них все это, конечно, тоже очень сказывается.

Мария, я вот что хотела спросить у вас, немножко как бы перейти в сторону от личной истории в сторону цеха, если так можно выразиться. В свое время всех потрясло, нас, со стороны, а не актеров, не режиссеров, не людей кино, не деятелей культуры, как актеры, та самая красивая очередь, которая стояла в поддержку Павла Устинова, его отстояла в итоге. Это была одна из самых красивых побед, цеховых побед, и несмотря на то, что многие говорили, а чего вы все защищаете своих, но защитили же, все в порядке.

Да.

Скажите, вот сейчас, тогда это была мощная коллективная поддержка, сейчас, и это видно, раздаются очень одиночные актерские голоса. Роман Волобуев, бывший кинокритик и сейчас режиссер, написал очень эмоциональный пост, даже несколько постов о том, что актеры и режиссеры, он никого не обвинял, он просто говорил, что в каком-то смысле известные люди, селебрити, это привилегированная каста, их как бы не будут так «метелить», как обычных людей, их точно не будут сажать, как рядовых, и в этом смысле их голос, то есть он не говорил о том, что они обязаны выходить на улицу, он говорил о голосе, что их голос имеет большое значение. Разделяете ли вы эту мысль? И как вам кажется, почему именно в этом случае, именно голосов, именно слов в поддержку протеста или политика Алексея Навального, его семьи, ситуации, в которой он оказался, судебного произвола, меньше, чем бывало?

Слушайте, я очень корректна, я должна быть корректной, потому что я именно занимаю такую позицию, что, действительно, ты в том случае должен подавать свой голос, если ты… Актеры такие люди, понимаете, это, наверно, самые, может быть, это смешно звучит, у нас режиссер так говорил: «Актеры ― это дети, цветы жизни». У актера не может быть такой позиции, что ты играешь такое придуманное и так далее, ты можешь только действовать из того ощущения, которое ты испытываешь.

И в данном случае мы не можем сказать: «Ну что же ты молчишь?!», потому что у людей абсолютно разные могут быть причины и разные взгляды, собственно говоря. И если это так, то, значит, мы должны принять это как факт, да, мы смотрим своими глазами, мы видим это, это и это. Сейчас мы как факт видим, что в нашем цеху, да, есть какое-то, может быть, меньшинство. Ничего страшного, где-то нас большинство, где-то нас меньшинство. В любом случае…

Это совершенно не обвинение, это вопрос. Да-да, я прочитала пост, я задаю вопрос.

Я к этому отношусь, потому что у меня есть абсолютно разные друзья с разными мнениями. Есть кто-то, кто говорит: «Столько хорошего, у меня друзья ферму завели, они это сделали на государственные деньги». То есть, мне кажется, надо быть объективным всегда, надо всегда смотреть статистику и факты.

Да, вот там с государственными деньгами всегда такая… Я хочу про это поговорить, мне кажется, это тоже одна из причин. Актеры ― люди часто не просто подневольные, зависимые от ролей, они часто связаны с государством, они играют в сериалах на государственных каналах, они играют в фильмах, которые финансирует государство, они играют у режиссеров, у которых довольно консенсусные и довольно компромиссные отношения с государством, не буду использовать более жестких слов. И понятно, что все происходит именно так.

И я как бы понимаю всю эту конструкцию, однако же мы видели совсем другие примеры, да, почему мы видели другие примеры, тогда цех на эту тему не думал, просто вел себя несколько иначе, выражал как бы свое мнение по вопросу несколько иначе. Почему изменилась ситуация? Кажется, что сочувствие в этом случае должно быть даже больше, а не меньше. Это просто попытка разобраться.

Смотрите, можно я одну свою версию такую выскажу? Потому что мне кажется, что вот такое количество огромное людей, которые вышли на улицы, все-таки принято всех подводить под то, что это только за Навального, за то-то, за то-то. Но я знаю, что очень много людей выходило совершенно по своим причинам, да. Для кого-то это явилось триггером каким-то, потому что они были не согласны с поправками в Конституцию, кто-то не согласен с тем, что культура очень сильно пострадала, не оказана была должным образом поддержка.

То есть уже просто, грубо говоря, это количество людей немножко поделено на разные причины, то есть у многих мотивации очень разные, но сейчас эти люди вынуждены объединиться вокруг одного человека. Действительно, я думаю, что, особенно с последними событиями, тут как бы выигрыш на стороне Алексея большой, потому что все люди поняли, что и тут что-то не в порядке.

Вы знаете, у меня такое ощущение было абсолютно практическое и понятное. У меня было ощущение, что многих актеров или людей из индустрии просто испугала ситуация, которая возникла прямо сразу. Мы все помним, было несколько записей, роликов, Варвара Шмыкова с таким очень эмоциональным выступлением, Александра Бортич, которая тоже высказалась и не первый раз высказывается, она вообще была на митингах в очень такой активной роли, на прошлых летних. И после этого, мы помним все, был опубликован отрывок из допроса Любови Соболь, где их имена упоминались среди, буквально внутри списка так называемых неблагонадежных. И у меня возникло ощущение, что людей из индустрии это реально испугало, что можно оказаться просто внутри этого списка.

Да, это действительно так, я знаю, что люди многие, да, напуганы этим. Но мы люди.

В том смысле… Нет-нет, в том смысле, что было ощущение, условно, действительно, как из поста Романа, что актеры ― слишком известные люди для того, чтобы к ним пришли, знаете, как к простым смертным, что никто так далеко не пойдет. Вот она, Бортич, в списке, вот она уже в том списке, куда можно, в эту дверь можно постучаться.

Меня знаете что интересует? А вы понимаете практический набор репрессий, условно, жесткое слово, но практический набор, я не знаю, лишений, которые вы как актриса или ваши коллеги могут претерпеть, да, в этой ситуации? Варвара Шмыкова, насколько я понимаю, чуть ли не на следующий день лишилась какого-то спектакля. Что с вами можно сделать? Вас теоретически можно лишить роли, участия в каком-то проекте с государственным названием? То есть какая цена вопроса в случае с актерами?

Слушайте, я даже… Мне так жаль, что мы вынуждены это обсуждать, потому что мне совершенно не хочется, знаете, быть с широко закрытыми глазами, мне совершенно не хочется думать о том, что какие-то мои взгляды как-то могут отражаться на том, что я делаю. Действительно, когда я в соцсетях выкладываю какую-то свою позицию, мне очень многие пишут: «Артисты, займитесь своим делом» ― и так далее. Нам никто не пишет, когда мы занимаемся благотворительными фондами, как мы весь двадцатый год делали, сказки читали бесконечно-бесконечно.

Я сегодня настолько ощущаю, что я много делаю для культуры, что почему, на каком, грубо говоря, основании, не знаю, на каком основании моего воспитания я должна думать с оглядкой о каких-то вещах? У меня просто отсутствует этот момент, понимаете? И слава богу.

Тем более мы видим, было много симпатичных цитат на эту тему, одна из них принадлежит Дудю, что эта оглядка никому не помогла еще, да.

Да, то есть я отказываюсь, так сказать, играть в эту игру: а, ты сказала, значит, ты в этом фильме не играешь. Если это, грубо говоря, так будет или может быть так, то мне как-то совсем не хочется об этом думать, в это верить. Я делаю свое дело, я владею своим делом, я прекрасно владею своим делом, я это делаю… У меня есть заслуженный, и, собственно говоря, я не хотела бы думать, что из-за того, что я сказала, что я за партию «Цветочек», или за черепашек, или, не знаю, за головастиков, что это как-то может отразиться на том, что я делаю. Я же не политикой занимаюсь, я искусством занимаюсь.

Мария, у меня, наверно, последний вопрос, уже заканчивается время. Что вы сейчас чувствуете? Да, сейчас просто даже когда читаешь новости, ощущение абсолютного мрака. Да, я сегодня утром проснулась, посмотрела на свежие фотографии, наш коллега, главред «Медиазоны» Сергей Смирнов, значит, где-то притулился за бутылкой в каких-то непонятных условиях, у него сейчас 25 суток ареста, просто невозможно на это смотреть.

Да.

Муниципальный депутат Люся Штейн ― у нее домашний арест, может быть новый срок, это, собственно, и был повод нового выступления Романа Волобуева, о котором я вам говорила. Вообще фотографии, женская камера в спецприемнике с какой-то дыркой в полу… Ты смотришь, какая-то реальность, которая просто из фильма ужасов вдруг поступила к тебе вплотную.

Да, это так и выглядит, и я тоже очень за это переживаю. Я никак не могу это оправдать, я не понимаю, правда, я действительно не понимаю и не хочу находить этому оправдания. Я очень тревожно себя чувствую на фоне того, что происходит со мной, видите, к артистам тоже могут прийти.

Да-да-да, никакой привилегии больше нет, ни у артистов, ни у журналистов, как мы видим.

Никаких привилегий нет, пожалуйста, сегодня актриса, видите, да, преступник. Слушайте, я думаю, что мы все друг с другом об этом говорим, мы все можем только друг друга в этом поддержать и, наверно, сказать о том, что, не знаю, наше общество не готово к этому, оно не принимает этого. Никакое общество не должно принимать таких решений.

Я как раз и хотела спросить, как вы в этом состоянии тревоги, в этом состоянии такого перманентного утреннего ужаса себя поддерживаете. Вы разговариваете, очевидно, с близкими людьми. Они согласны с вами, надеюсь?

Слушайте, все очень разные, и мне нравится, что мне пока ни с кем не удалось поссориться, так сказать, на тему каких-то своих взглядов. И для меня это очень ценно, это значит, что у меня какое-то качественное очень окружение. Но я буду, я хочу надеяться на то, что должен быть какой-то диалог. Знаете, я так абсолютно наивно полагаю, что если такое количество людей выходит, то нужно понять, да, что нужно их услышать, что даже если их меньшинство, то это меньшинство должно быть представлено тоже в парламенте и так далее, и так далее. Это неважно, человек, так у нас в Конституции записано, у нас есть гарантия нашего мнения, слова, свободы высказывания, выхода и заявления о своих правах.

Что ж, это была Мария Шалаева и ее представление о таком мире, в котором ей хотелось бы жить.

Мире, в котором живет Мария Шалаева.

Спасибо огромное! Спасибо огромное за беседу, желаю вам удачи.

Да, всего доброго, счастливо! Пока.

Это была программа «Нюансы» на телеканале Дождь. До скорой встречи!

Фото на превью: Ведяшкин Сергей / Агентство «Москва»