НАРИНСКАЯ И РЕВЗИН. Те, кто сейчас зубоскалят над Олимпиадой, очень скоро окажутся в крайнем меньшинстве

Олимпийские объекты нужны только для красивой картинки, а дальше будет как в Турине.
Ревзин: Вообще Олимпийские игры по смыслу это так кажется, что соревнования, на самом деле это фильм. Все ругают, как неудобно сделано в Сочи, а до этого, как неудобно было сделано в Турине, как неудобно было сделано в Лондоне…

Наринская: А что неудобно-то? Как разнесены эти…

Ревзин: Сейчас можно посмотреть, что происходит с Турином после Олимпиады, это потрясающе. Эти сооружения огромные, они стоят забитые, заколоченные, в них нельзя войти. Город не может их содержать, потому что их отопление бесконечно дорого стоит, но он даже не может их разобрать, потому что это тоже очень дорого стоит. Это просто руины.

Наринская: Да, уже? Вроде только недавно была Олимпиада в Турине, и они уже руины?

Ревзин: 2006 год, да, уже довольно долго. Надо понимать, что олимпийский городок и все эти стадионы, это не для людей, это для телевизионной картинки. Это гигантская съемочная площадка, а зрители – это бесплатная массовка, а то, что им неудобно… Ну какой массовке удобно?

Наринская: Я должна тебе сказать, что я так давно это слышу, я помню, как я была просто девочкой, и была Олимпиада-80, и тогда все радостно собрались у экранов, понятно, что были все  не любители советской власти. А там же как? Там был бойкот Олимпиаде, но он проходил по-разному, некоторые страны просто не приехали – их было очень мало, а большинство стран шло пол олимпийским флагом, а не под флагом своей страны. Тем самым они говорили, что они за спорт, но против…

Ревзин: Против вторжения в Афганистан.

Наринская: Против вторжения в Афганистан, тем самым против Советского союза. И каждая страна, которая выходила под олимпийским флагом, а в русской трансляции это пытались как-то замалчивать, показывать их как-то мелко и так далее, встречалась компанией, собравшийся у нас дома, невероятно одобрительно, с всякими смешками и так далее. Но какой-то иностранец, находящийся у нас дома, по-моему, он был журналист, он тоже сказала тогда: «Это же все делается для телевидения». При том, как опять все думают заунывно: опять открытие Олимпиады, тогда они были очень простые – все ходили по кругу, этих спектаклей еще не было. И вот есть возможность бойкотировать Олимпиаду, хотя бы будет разнообразие, что будут так ходить. Как я теперь понимаю, а тогда я просто услышала, у него тогда было некоторое…

Ревзин: Я бы сказал, что это некоторое однообразие, все идут под одним и тем же флагом.

Наринская: Они не все шли. Это всегда была некая неожиданность. Особенно когда какой-то континент типа Латинская Америка, они очень разные, некоторые просоветские, некоторые проамериканские, и ты не ожидаешь. Вот Никарагуа, Сальвадор, под каким флагом пойдут? Там был свой саспенс.

Ревзин: Саспенс на счет Никарагуа или Сальвадора – это, конечно, сильно.

Наринская: Я не помню, какие-то другие страны. Они, по-моему, были все советские.

Ревзин: Раз ты помнишь, когда ты была девочкой, по-моему, еще были демонстрации на 7 мая.

Наринская: Тоже считаешь, для картинки делалось?

Ревзин: Там 7 мая, а там 7 ноября. Там было ощущение, что не надо было делать пародию, это уже была пародия.

Наринская: У кого было такое ощущение?

Ревзин: У зрителей. Когда Леонид Ильич выходил, он уже только выйдет, только рот откроет, и уже… Там же смысл этого праздника заключался в том, что по праздникам Ленин встает из могилы и вылезает наверх и возникает в виде нынешнего вождя.

Наринская: Подожди, это где, это какая…?

Ревзин: Это смысл этого ритуала.

Наринская: То, что они стоят у Мавзолея?

Ревзин: Ни в каком другом месте на могиле предыдущего вождя никто не…

Наринская: Мне это никогда не приходило в голову. Боже, Боже!

Ревзин: Почему надо приветствовать народ, стоя на могиле? Понимаешь, каждый вождь – Сталин, Хрущев, они все занимались…

Наринская: Реинкарнацией Ленина в этот момент. Да, да.

Ревзин: Реинкарнацией Ленина, но Леонид Ильич делал это…

Наринская: Близко к тексту.

Ревзин: Бесподобно. Вид у него одновременно был заспанный и недовольный, то есть он лежал –лежал в Мавзолее, и на тебе.

Наринская: Какое это отношение к Олимпийским играм?

Ревзин: Я к тому, что ты вспомнила Олимпиаду 1980 года, тогда все-таки было ощущение, что, может, это довольно лиричное зрелище, что-то такое важное, мы много построили. Ну, не знаю.

Наринская: Ну, не знаю. Опять же среди референтной группы моих родителей совершенно такого не было.

Ревзин: Я понимаю. Так кто же с империей зла боролись?

Наринская: С империей зла.

Ревзин: А тут ощущение, что то, что происходит с нынешней Олимпиадой, уже не надо пародию, это уже пародия.

Наринская: Нет, это не пародия…

Ревзин: Эта историй про этот, который все время гаснет, это так специально не придумаешь.

Наринская: Да, но это можно развести, потому что опять же, если говорить о референтной группе моих родителей и заниматься некоторым, как иностранцы говорят неймдроппингом, то Лидия Корнеевна Чуковская, с которой они дружили, у нее была известнейшая фраза, которая множество раз повторена, которую я тоже слышала, как она ее произносила, которую она говорила про советскую власть. Она говорила: «Сначала я считала, что им нужны территории, потом я считала, что им нужна валюта, а теперь я вижу - им нужен только позор».

Ревзин: Да-да.

Наринская: И это погасшее пламя, зажигалка, которую все выставили в социальных сетях как рекламу Zippo…

Ревзин: Мы создали самый потрясающий факел в истории Олимпиады, мы сами его дизайнировали и так далее.

Наринская: Да, известный дизайнер Пирожков.

Ревзин: Он действительно такой… ну факел.

Наринская: Он просто исторический символ настоящий.

Ревзин: Мне, правда, кажется, что там какая-то недоработка.

Наринская: Одна, ты считаешь?

Ревзин: Нет, две.  Одна выяснилась сразу, а вторая – мне кажется, в него надо было встроить навигатор. Дело в том, что когда ты сейчас смотришь, как они ходили по Москве, было очевидное ощущение, что они просто заблудились.

Наринская: Слушай, а ты знаешь, что они еще будут бегать по Ясной Поляне?

Ревзин: Да, они будут даже не дно Байкала. Он в принципе разработан на то, чтобы он и там не гас, а гаснет вот…

Наринская: Может, как раз там он не погаснет.

Ревзин: На дне Байкала? Я, честно говоря, не очень понимаю.

Наринская: От ветра и дождя гаснет, а на дне Байкала загорается.

Ревзин: Ветра там, может быть, и нет, но там вода. Это какая-то пародийная история. Я хочу сказать, что неугасимый огонь ни разу не погас, а это…

Наринская: Подожди, даже этот «Неизвестный солдат» не погас.

Ревзин: Там-то просто труба. Как он может погаснуть?

Наринская: Подожди, есть примеры того, что не гаснет.

Ревзин: Да, неугасимы.

Наринская: Неугасимый огонь не гаснет.

Ревзин: Понимаешь, Олимпиада в древности появилась в период, когда человечество уже научилось пользоваться огнем, но еще не умело его разводить. Как Маугли в мультфильме, помнишь, надо было забрать красный цветок и отнести. Поэтому надо было все время огонь носить.

Наринская: Даже он у Маугли-то не угас.

Ревзин: Конечно! Так я и говорю, что тогда, когда спичек не было, молния ударила, и потом носят по всей земле -  не гас.

Наринская: Ты сказал, это фильм, действительно есть такой разряд прекрасных фильмов, отчасти Тарантино принадлежит, «Бесславные ублюдки» отчасти такой фильм, где абсолютно пародийные ситуации. «Бесславные ублюдки» даже прям такой фильм, где абсолютно пародийные ситуации перемешиваются с ситуациями жестокого зла, где оно показано с некоторым клюквенным соком, как у него всегда вместо крови, но без иронии. Вот и здесь так, здесь у тебя Олимпийские игры…

Ревзин: Какое тут абсолютное зло, уж ей Богу?

Наринская: Подожди. Здесь у тебя олимпийский огонь, а в Сочи у тебя снесенные дома, выселенные люди. Это все-таки многосоставная ситуация. Я с тобой согласна в том, что олимпийский огонь – прекрасное для всех развлечение. Я считаю, что надо спасибо сказать.

Ревзин: Так да. Заметь, его будут еще таскать по всей стране, и он везде будет гаснуть.

Наринская: Абсолютно.

Ревзин: То есть это развлечение будет…

Наринская: Я не очень поняла, эти люди, я видела фотографии Михаила Куснировича, Константина Эрнста, которые его несут…

Ревзин: Не то, что они по всей стране, там будут передавать.

Наринская: Они добегут, считаешь, до Екатеринбурга? Они очень специально одеты, я не понимаю, какого рода эта форма, но она очень радужная. Если бы я могла их заподозрить хоть в какой-то пропаганде, я буквально бы так и подумала, потому что это не «Боско Спорт», а какое-то все…

Ревзин: Это «Боско Спорт».

Наринская: Но специальный «Боско Спорт», толерантный.

Ревзин: Ну хорошо. Но я думаю, что ничего не имелось в виду.

Наринская: Безусловно. Не думай, пожалуйста, что я серьезно подозреваю, что они имели это в виду.

Ревзин: Тогда это тоже какая-то пародия. Что это такое? Тоже нарочно не придумаешь.

Наринская: А ты что не заметил, что они в какой-то невероятной именно радужной яркоте? А у Эрнста даже перчаточки с разными пальчиками.

Ревзин: Да?

Наринская: Да-да. Это очень все многозначительно. За это им можно сказать большое спасибо. И если бы я знала, что за этим сидит какой-то человек, который это все придумал, даже погашение огня, и это замечательно, как какой-то мрачный охранник протягивает зажигалку…

Ревзин: Это реклама.

Наринская: Zippo их наняло.

Ревзин: Предыдущий случай такой был, когда в «Крепком орешке» он сбил самолет Zippo. Это просто позиционирование Zippo.

Наринская: Zippo так проникло и дало этому охраннику зажигалку, возможно.

Ревзин: Как теперь говорят, это пиар.

Наринская: Тут, кроме того, что они доставили мне некоторое удовольствие слушать твои шутки, а также шутки разных моих друзей и самой даже как-то шутить, я ничего плохого в этом не вижу. Город был перекрыт, но у нас такие пробки, что плевать.

Ревзин: Я вообще на велосипеде езжу, так что мне не страшно.

Наринская: Даже не знаю, что тебе на это сказать. Ты бы мог нести как-то факел, привязать к рулю…

Ревзин: К Зимней Олимпиаде это не имеет отношения.

Наринская: Но это же перемешивается с моментами реального человеческого горя, я не хочу тебе сейчас говорить, потому что я не хочу присоединяться к хору людей, которые говорят: разворовали, хотя это правильный и существующий момент. Да, эти огромные суммы и так далее.
Другие выпуски