«Они были младшим братом, теперь стали старшим». Будет ли это столетие веком Китая?

Медведев: Гонконг, так называемый Майдан в Гонконге, насколько все это ожидаемо, насколько все это серьезно?

Кобзев: Все, что сейчас происходит, серьезно. Мы вошли в полосу турбулентности глобальной и непредсказуемости, поэтому все серьезно. В вашем вопросе уже заложена ассоциация вольная или невольная с Майданом, значит, негативная.

Медведев: Ну кому как, кому-то – символ освобождения, кому-то – символ беспорядка.

Кобзев: Ну да, конечно. Но в том историко-культурном контексте, в котором мы с вами беседуем, скорее, это негативная ассоциация, особенно в СМИ. В вашем СМИ, может, это иначе. Вернемся от нашего западного и южного соседа к востоку, величайшему соседу России. Безусловно, 21 век будет веком Китая, если рассуждать историософски, глобально, исторически. Я хотел бы заметить, что у нас в советские времена всех учили принципу историзма и так вдалбливали, настолько вдалбливали, что мы, по-моему, забыли про это. Короче говоря, я призываю любые события современности рассматривать в большом историческом контексте, чем больше, тем лучше, тогда все становится понятнее.

Медведев: В большой истории нынешний Гонконг, нынешние события в Гонконге – как вы их оцениваете? Это проблемы роста, проблемы адаптации особого административного района или здесь какие-то намечаются большие расколы?

Кобзев: Конечно, большие. Во-первых, это исторический плацдарм завоевания Китая Западом, влияния на Запад, расставания с этим колониальным расследованием оно совсем недавнее – 1997 год. Особый статус подчеркивает то, что пуповина еще не совсем оторвалась, действительно там люди живут иначе, простым китайцам попасть не так-то просто.

Медведев: В 6 раз выше, по-моему, ВВП на душу населения.

Кобзев: Да, конечно. Там совершенно другой уровень жизни. Дело в том, что у меня был личный случай, когда среди китайских профессоров вдруг оказалась одна дама, это лет 10-12 назад было, к которой относились с невероятным пиететом. Я не мог понять почему, а она школьная учительница. Она была школьной учительницей из Гонконга. Она там получала зарплату в несколько раз больше профессоров китайских. Но здесь вот, что важно понимать. Безусловно, это одна из болевых точек Китая в том смысле, что экономически это очень выгодно, это мировой центр экономический, финансовый особенно.

Медведев: Курица, которая несет всегда золотые яйца для Китая.

Кобзев: Да, конечно. Кстати, это и информационный центр, потому что, как писал один из крупнейших знатоков Китая российских, мой предшественник зав отделом Китая Лев Петрович Делюсин, он основную стратегическую информацию о Китае узнавал из гонконгских газет. Это еще один аспект очень важный информационного влияния - транслирование подлинных мотивов Китая через гонконгскую прессу, как раньше в советские времена тоже через особенные западные газеты передавали какую-то стратегическую информацию о Советском союзе.

Так вот Гонконг, с одной стороны, - это важная китайская точка, которая показывает и уровень роста самого Китая, возможности Китая, способность контролировать все, что раньше у него отъяли законным или полузаконным путем. С другой стороны, это болевая точка, их несколько, которые совершенно очевидно в условиях изменения глобальной конструкции, союзнические отношения между КНР и РФ, эти точки…

Медведев: Вы видите здесь некую руку США в этих протестах?

Кобзев: Она объявлена.

Медведев: Объявлена официальным Китаем, мы привыкли к такого рода объявлениям. Насколько это серьезно, что инструктора тренировали, социальная сеть у них альтернативная есть, которая помимо Фейсбука и Инстаграма работает?

Кобзев: Знаете, она объявлена не только официальным Китаем, но и официальными СМИ РФ, насколько я могу судить.

Медведев: Немудрено.

Кобзев: Немудрено, да. Честно говоря, я не вижу тут особых американских премудростей. По-моему, это универсальные приемы, которые используют все здравомыслящие спецслужбы, это везде делается всеми. Вопрос, зачем это делается, как это делается. Послушайте, нам рассказывают про технологии, но почему-то никто не говорит о содержании протестов.

Медведев: То есть, там, как я понимаю, люди, которые будут избираться, чтобы они не проходили фильтр Китая материкового, чтобы были напрямую открытые и свободные выборы внутри самого Гонконга.

Кобзев: Да, конечно. Люди требуют простых демократичных прямых выборов, которые они наблюдают в Великобритании.

Медведев: Пекин способен пойти на переговоры или вы видите дальнейшую эскалацию и возможность применения силы? Ведь Тайвань же на все смотрит.

Кобзев: Китай будет воздерживаться от применения силы до предела. Применение силы возможно, с моей точки зрения, только при таком давлении внешних агентов, когда они сделают такое предложение, военное предложение, от которого Китай не сможет отказаться. Это Китаю совершенно невыгодно, его могут только провоцировать. Повторяю, у Китая есть несколько точек: это упомянутый Тайвань, это Синьцзян, это Тибет. Китай окружен этими болевыми точками.

Медведев: Но Синьцзян и Тибет – это все-таки внутри Китая, то есть речь идет о возможном сепаратизме.

Кобзев: И это внутри Китая.

Медведев: Нет, я имею в виду, если Тайвань брать.  Насколько в Китае взят курс на постепенное соединение с Тайванем по гонконгскому образцу?

Кобзев: Вы знаете, кем взят этот курс? Дело в том, что …

Медведев: И там и Гоминьдан вроде как сотрудничает с той стороны.

Кобзев: Гоминьдан сотрудничает. Но здесь история с Крымом просто мистическая, это предсказание литературное Аксенова, навеянное Тайванем, оно обратным бумерангом вернулось в этот Тайвань. Потому что там ситуация очень похожая, то есть это внутреннее стремление вернуться к великой державе. При том, что официально сейчас пропагандируется идея тайваньцев, как особого народа, и, в общем, не китайцев. Но дело в том, что Китай – это древнейшая империя, у нее таковой колоссальный имперский опыт, что эта карта будет бита иного народа, Китай с удовольствием любой другой народ ассимилирует.

Я расскажу из собственного опыта: китайцы в разговорах дотошные, они обычно надоедают вопросами о том, кто ты есть, сколько тебе лет и так далее. Я теперь, уставший от этого, себя выдаю за китайца. Когда меня спрашивают в Китае: «Кто ты?», я говорю, что я китаец с дальнейшим пояснением, что из нацменьшинства, что есть сущая правда, поскольку русские – официально нацменьшинство в Китае. Этот аргумент, что особый народ, он не очень играет.

Медведев: Я хочу понять, как Крым аукнулся в Пекине и в Тайбэе.

Кобзев: Я имею в виду не генетическую связь, а типологическую.

Медведев: Сам феномен такого сепаратизма и затем присоединения?

Кобзев: Да.

Медведев: Как на это смотрит Пекин?

Кобзев: Пекин с удовольствием смотрит на это присоединение. Тайвань должен созреть точно так же, как Крым созрел, по предсказанию нашего классика литературного, внутренне он созрел для того, чтобы прийти в лоно материка.

Медведев: Да, но с другой стороны, Китай же смотрит с точки зрения уйгуров, с точки зрения Тибета, как сейчас пошли игры с сепаратизмом, Шотландия не получила, Каталония все заварила, Крым. Наверное, уйгуры и Тибет на это смотрит.

Кобзев: Вы имеете в виду, какова позиция в отношении Крыма?

Медведев: Ну да, потому что Китай здесь как между двумя стульями: с одной стороны, хорошо бы Тайвань, с другой стороны, смотрим на собственные внутренние районы.

Кобзев: Вы знаете, это же логическая конструкция, а мы находимся в историческом процессе, где логические конструкции не действуют. Вся дипломатия построена на том, что с одним играют по одним правилам, с другим – по другим. Поэтому более сильным аргументом в отношениях Китая с Россией и конкретно позиция по Крыму связана с высшим уровнем взаимного доверия, взаимных отношений, с ростом ВВП, обещанным до 100 миллиардов, с «Силой Сибири». Вот это все перекрывает абсолютно любые трактовки Крыма, как сепаратизма, который может быть опрокинут на Китай.

Медведев: А если сейчас проводить исторические параллели, это ведь не только 65 лет Китайской Народной Республики, это и 25 лет Тяньаньмэню. Насколько Тяньаньмэнь воспринимается сейчас, как некая историческая закономерность, или как досадный эпизод, который помешал планомерному шествию Китая?

Кобзев: Тяньаньмэнь – это очень сложная история. Во-первых, в эти даты можно еще включить 1919 год, это такая настоящая культурная революция в Китае произошедшая. Тут есть какая-то нумерологическая закономерность. Что касается Тяньаньмэня, это, конечно, очень сложная история, потому что, с одной стороны, действительно законные демократические требования, с другой стороны, жестокое для нас, непонятное подавление, неприемлемое.

Но исторически, если смотреть глобально, конечно, это было оправдано. Я даже себе позволю такую цитату из российского классика, обсуждая этот вопрос: «Дело прочно, когда под ним струится кровь». Звучит страшновато, но…

Медведев: Но там имелось в виду, скорее, кровь жертв, которые за революцию стоят, а тут получилось, что кровь пролита ради силы государства. В какой-то степени Тяньаньмэнь, может быть, можно сравнить с Болотной, с разгоном Болотной?

Кобзев: Нет, конечно, потому что там совершенно иная ситуация.

Медведев: Естественно, без кровавых, без жертв. Но для режима, для создания нового режима?

Кобзев: Вы знаете, с одной стороны, режим пошел на совершенно другие действия, а с другой стороны, и участники жертвовали собой. Это разные вещи, это степень прочности. Болотная, увы, рассеялась и что-то следов ее уже не видно. А для Китая это была тяжелая травма, там возникла целая литература по этому поводу, многие люди уехали. Это сравнимо с более серьезными действиями.

Медведев: Если говорить о Тяньаньмэне, что завтра будет на Тяньаньмэне? Будет парад военный? Они ведь не каждый раз, по-моему, проводят парады. У нас бы в такой юбилей ракету возили «Тополь», у нас сейчас очень все любят: «Тополь» санкций не боится». А в Китае завтра будут возить по Тяньаньмэню свой «Тополь»?

Кобзев: Не знаю. Честно говоря, этот я этот вопрос не выяснял. Китайцы с удовольствием отмечают, у них огромные празднества по этому поводу.

Медведев: Они, по-моему, целую неделю устраивают…

Кобзев: Да, они чуть ли не 10 дней, у них все выключается, все не работает, с большим удовольствием радуются. В целом надо сказать, что китайцы не склонны демонстрировать военную силу и таким образом свое могущество проявлять. Традиционно все военное занимало в Китае второе место по сравнению со всем гражданским.

Медведев: То есть эти «игры мускулами» - это не типично для Китая?

Кобзев: Нет, абсолютно. Моя любимая цитата из классика еще со школьных времен из Карла Маркса: «Китайский император – единственный император из  всех, кто не рядится в военную форму». Это действительно так, все остальные очень любят быть, и даже наш президент – тоже человек военный, со звездами, в отличие от китайцев.

Медведев: Сейчас они, наверное, в юбилей будут говорить о достижениях последних 65 лет. Если вспомнить 1949 год, они по-прежнему говорят, что это было столетие позора, между серединой 19 и серединой 20 века. Вот сейчас эта идея столетнего этого позора преодолена этой колониальной зависимостью?

Кобзев: Да, конечно, они преодолевают. Но не преодолено, потому что пока Гонконг не до конца китайский, Тайвань не китайский, он же был завоеван японцами в 1895 году, о некоторых островах идут споры. Поэтому это наследие действительно проклятого прошлого существует, оно давит психологически. Но подъем есть, безусловно. Я бы хотел напомнить, что это 100-150 лет, а всю остальную историю человечества Китай был впереди планеты всей. Поэтому новая позиция в мире Китая удивительна только для тех, кто не знает историю Китая. А для тех, кто знает, совершенно неудивительно, а напротив закономерно.

Медведев: Ну да, пять тысяч лет фактически глобального лидерства и эти 150 лет, в течение которых столько было потеряно. А наследие этого столетия позора, насколько силен антагонизм с Западом, насколько в Китае сильны антизападные настроения, как мы видим, у нас сейчас это происходит? В Китае может ли такое быть, что американскую майку, американский флаг не стоит показывать?

Кобзев: Вы знаете, внешнее и внутреннее состояние сейчас у нас и в Китае прямо противоположные. У нас на волне такого патриотизма или псевдопатриотизма такой негатив по отношению к Западу. Но при этом это настолько поверхностно и тонко, это мое глубокое убеждение, что выйди газета «Правда» с лозунгом «Давайте любить Запад!», я условно выражаюсь, и все мгновенно изменится. Мы это наблюдали в 90-е годы после советской пропаганды гораздо более глубокой и основательной, как все вдруг полюбили и бросились в объятия.

И то же самое было во времена Второй Мировой войны, когда братались с американцами, которых тоже проклинали как акул капитализма. А в Китае, наоборот, там в МакДональдс очереди, «Кока-Колу» пьют, рядятся в эти западные одежды. Но глубинно, фундаментально это, конечно, презрение к западным варварам, это любовь к своей действительно великой культуре. Это неистребимо.

Медведев: А это презрение в какой-то степени распространяется на северных варваров?

Кобзев: Я тут слово неудачное высказал.

Медведев: Хорошо – на северного соседа.

Кобзев: Выскочило слово. Это, может быть, не презрение, это какой-то взгляд умудренного старца.

Медведев: Взгляд сверху все-таки?

Кобзев: На малышей неразумных, может быть, даже с некоторой любовью, сожалением, а то, чтобы с презрением. Конечно, мы включены в эту систему. Это отношение даже сейчас брезжит слегка. С одной стороны, мы во многом живем милостями добрых китайцев, у которых у старшего поколения есть еще инерция дружбы, у нового поколения есть инерция радости от заработанных денег, благодаря нелепости этих «варваров», которые не могут распорядиться своими богатствами. Мы же сами подбрасываем дровишки в этот костер. Мы же видим, что мы не можем нормально устроить, мы же видим эти города – Благовещенск.

Медведев: На востоке.

Кобзев: Да, они стоят через реку, из деревни вырастает современный город, а другой как прозябал, так и прозябает. Ну а как они должны относиться ко всем таким вещам? При этом они, как люди политесные своей культуре, это же государство ритуала и музыки, они все это облекают в такие мягкие и вежливые формы.

Медведев: А на высоком уровне это тоже воспроизводится? Потому что, глядя на отношение наших высших государственных лиц с китайскими, я вижу легкое чувство превосходства, очень часто приходят вторые лица, с Лавровым встречается замминистра иностранных дел Китая, соглашение по «Силы Сибири» подписывается в страшной спешке с тем, чтобы насолить Западу, но китайцы совершенно спокойно навязывают свои условия. На высшем уровне это тоже проявляется?

Кобзев: Тонкое замечание. Если вы улавливаете, значит, глубоко смотрите. Действительно это позиция старшего и младшего брата. Дело в том, это тоже любимый пример, в китайском языке отношение братства, оно не симметричное, там или ты старший брат или ты младший брат.

Медведев: Делить будем по-братски или поровну.

Кобзев: Это совершенно для Китая формула. Они были младшим братом, теперь они автоматически стали старшим, и свысока они начинают немножко показывать свою силу. Ну а мы даем им возможность это делать. Ведь насчет газа еще в 2011 году приезжал предыдущий председатель Ху Цзиньтао. Он был в Кремле, должен был быть подписан этот договор. Ну как же так, высшее лицо приехало, и ничего не подписали? Это значит, аппарат не сработал.

Медведев: Да, китайцы гнут свою линию. Мы не знаем всех подробностей, но «Сила Сибири», по-моему, чудовищно невыгодна для России, в самом лучшем случае мы выходим на нулевую рентабельность. И пока что заканчиваем свои деньги на строительство газопроводов.

Кобзев: Это я комментировать не могу, поскольку не экономист, тем более цифры не объявлены официально, это все высчитывается как-то вот так вот. Мне кажется, что политически это важный шаг. Дорога ложка к обеду, ложка может быть не серебряная, но к обеду, яичко может быть маленькое, но к христову дню.

Медведев: Китай готов с Россией дружить против Запада, как мы надеемся? Или там гораздо более тонкая политика, и есть та линия, красная линия, дальше которой Китай не пойдет в своем противостоянии с США? Грубо говоря, структура экономических интересов, структура стратегических интересов насколько привязывает Китай к Западу?

Кобзев: Так исторически получилось, что Китай во время реформ оказался финансово и экономически привязан к Западу. Но это же не естественное состояние, это же неправильно. Конечно, он этими связями должен был быть привязан к России, мы с Китаем естественные, как Инь и Ян, мы естественные союзники.

Медведев: Естественные чем? Мы же финансов не дадим на китайскую модернизацию. Что мы можем? Сырьевой придаток к китайской модернизации?

Кобзев: А зачем китайцам финансы, если у них самый большой золотовалютный запас в мире, который надо тратить сейчас, что они и делают, потому что это мыльный пузырь, который зависит от Штатов. Надо обязательно вкладывать эти деньги в Россию, получать здесь прибыль. У нас сырье, у нас огромная территория. У Китая деньги, лишние деньги, и у Китая огромные трудовые ресурсы.

Медведев: Вы сейчас практически прописываете тот сценарий, которого так боятся наши геополитически озабоченные товарищи: у нас сырье, у нас ресурсы, у нас территория, у Китая люди, у Китая деньги. Фактически прописывается сценарий такого мягкого захвата российских территориальных, сырьевых и человеческих ресурсов китайской стороной

Кобзев: Нет, никакого захвата быть не может.

Медведев: Проникновение.

Кобзев: Я многократно слышал эти взгляды, я решительный противник. Более того, я печатал свои мысли по поводу китайских трудовых армий, я продолжаю настаивать, чтобы обязательно вводить китайские трудовые армии и создавать инфраструктуру. Это просто смешно, если мы из Китая чугун и всякое такое сырье возим по всему миру через Африку куда-то в Хельсинки, когда у нас есть недостроенная нормальная железная дорога. Ну это просто смешно.

Медведев: То есть построить железную дорогу, китайский транзит?

Кобзев: Построить нормальную железную дорогу, это дело китайцев в России. Как они проникнут? Слушайте, это невозможно, есть колоссальный опыт присутствия китайцев во всем мире, в Америке в частности. Кто построил американские железные дороги, вот это чудо цивилизации американской? Китайцы построили.

Медведев: И Транссиб тоже во многом китайцы в Забайкалье китайскими руками.

Кобзев: Ну конечно. Почему же нет?

Медведев: Причем я помню, что китайцы были чуть ли не самые трудолюбивые, потому что брали китайцев и японцев, у Распутина я читал, у него большое исследование «Сибирь, Сибирь». Там он пишет, что японцы разбегались, не могли работать в Забайкалье, а китайцы там копали и копали.

Кобзев: Это действительно особенности национального характера, китайцы для весомых, грубых, зримых инфраструктурных проектов, а японцы уже для тюнинга, для доводки мелкой. Там они лучше китайцев.

Медведев: К вопросу о железных дорогах, меня впечатлило фантастически, что Китай,  как страна 21 века, дорогу, которую они в Лхасу построили, в Тибет. Железная дорога, по-моему, полторы тысячи километров на высоте чуть ли не пять тысяч метров, она проходит через Тибетское плато. Вакуумные вагоны, изолированные, с давлением внутри воздушным, автоматические станции – это, конечно, фантастика, что они там сделали.

Кобзев: Это фантастика во всех смыслах. Это удивительное сочетание технологического решения, создание рабочих мест, и одновременное решение геополитической задачи. Эта оторванность Тибета…

Медведев: Вопрос, который мы с вами не раз обсуждали при наших встречах. Ну что такое у Китая есть, что они так последние 30-40 лет сумели оседлать волну модернизации, что они превратились в промышленный пояс всего мира, что они за очень маленькие деньги, по-моему, за 4 миллиарда долларов, строят железную дорогу, когда мы строим за 10 миллиардов дорогу Адлер – Красная поляна? Какой элемент китайской культуры так позволил Китаю мощно выстрелить в этом цикле модернизации?

Кобзев: Как всегда отвечаю своими любимыми словами: история и культура. У Китая колоссальный опыт построения капиталистических отношений. Капитализм – это не изобретение Запада, такого типа городские капиталистические отношения существовали в Китае тысячи лет назад. У Китая колоссальные человеческие резервы, люди, которые привыкли к решению задач в сложнейших, нечеловеческих условиях, люди, которые умеют работать в нечеловеческих условиях, и не забыли это. Потому что Китай – рекордсмен не только по экономическому росту, но и по количеству страданий, выпадающих на душу населения в мировом масштабе. Готов это с цифрами доказывать.

Медведев: И сегодня и сейчас?

Кобзев: Да, конечно.

Медведев: Что вы имеете в виду?

Кобзев: Я имею в виду, что самые трагичные события 20 века в максимальном масштабе прошлись по Китаю. И во время Второй Мировой они потеряли больше людей, и Вторая Мировая война началась именно там – Япония вторглась в 1931 году, оттяпала у них Маньчжурию. И мировая конструкция рухнула, потому что Япония потом вышла из Лиги наций, и этот центр управляющий перестал управлять, а Гитлер только повторил этот подвиг. И культурная революция с миллионными жертвами. Ни в какой другой стране мира ничего такого ужасного не произошло при том, что там тоже происходили ужасные вещи. И это все люди вытерпели, потому что они претерпевали такое тысячелетиями, потому что китайская цивилизация проходила эти циклы и восстанавливалась.

Медведев: А откуда у них такой сильный запас прочности? Он в обществе заложен, что китайцы, как ящерице отрубаешь хвост – и все это снова отрастает? Глядя на китайцев за рубежом, как моментально они самоорганизуются, как прорастают чайна-тауны, рестораны, как налаживаются цепи и связи поставок. В России, по-моему, и мечтать об этом никогда не приходится. Мне кажется, что у них очень сильны кооперативные стратегии.

Кобзев: Совершенно верно, самый социальный народ. Социальность, в огромной степени наработанность механизмов социальной жизни за счет сближения людей, тесноты, это же не горцы, которые с одной горы на другую, не слышать голоса – и при сближении начинается агрессия. Это люди, которые могут, прижавшись плечо к плечу, не возбуждаться агрессивно, а наоборот сотрудничать. Это веками отработанный социальный механизм.

Профессиональные китаисты считают, что это один из главных опытов, который можно заимствовать из китайской истории. Это огромный генетический материал, огромные территории, это уже континент. Мы говорим «страна», но это же не страна, ее можно с Европейским союзом сопоставлять. Масштабы, большие числа. Огромное разнообразие.

Медведев: А стратегическое планирование? Вспоминая 1949 год, все крутится в голове, что был план «Д», план Дэн Сяопина до 2049 года. Он по-прежнему действует?

Кобзев: В каком-то смысле да. Но если посмотришь на эти планы, это очень любопытно, они выглядят, как какие-то абсолютно банальные вещи, это просто здравый смысл. Конечно, здравый смысл продолжает действовать. Вы подняли очень справедливо одну тему – тему планирования. За счет такой структурированности государства: однопартийной системы, вообще государственности, проникающей в поры отдельного человека, конечно, Китай может быть регулируем с большей эффективностью. В этом смысле мы не найдем такого континента, ну да, есть Евросоюз, но все-таки понятно, что есть общее планирование, но оно такое гораздо более слабое, чем в Китае.

Медведев: А Китай меняется? Я регулярно смотрю, есть этот всемирный обзор ценностей, и там отслеживается, как страны меняются в отношении ценности выживания, ценности самовыражения, ценности секуляризма, ценности религии. Там отслеживается на 20-летнем периоде, Россия сильно изменилась, очень сильно Восточная Европа, Западная, а Китай остается практически на месте. Эта китайская точечка в пределах стратегической погрешности ходит. Они что, действительно сохраняют некое ядро ценностей, что при коммунизме, что сейчас при капитализме, в основном не меняясь?

Кобзев: Вы знаете, да. Действительно такой феномен существует, и он обусловлен устройством общества очень любопытным для нас. С одной стороны, нам говорят о большом разрыве между бедной крестьянской массой, продолжающей жить небогато, и элитами. Среди них много миллиардеров, они вышли на мировой уровень, капиталисты в партии.

Так вот китайцы имеют колоссальный опыт урегулирования отношений не только по горизонтали, но и по вертикали. Нет этой смертельной зависти или, как говорят китайцы, болезни красных глаз, по отношению к тому, кто находится наверху. Потому что вся система обучала людей считать, что вот экзаменационная система наверху, значит, он умнее. Он достоин не потому, что у него деньги или принцип крови работает, и он там, а наоборот, он своими личными заслугами достигает этой позиции и получает привилегии социальные и экономические. Этот опыт стабилизирует общество и продолжает действовать. Мао Цзэдун не скрывал, что он наследник империи, этот имперский принцип возобладал.

Кстати, я напомню о том, как действуют исторические механизмы, в связи с наступлением праздника 1 октября завтра. Китайская армия народная освободительная вступила, по-моему, в январе еще в Пекин 1949 года. А объявили 1 октября, то есть прошло довольно много времени. И это не случайно, причем выяснилась неслучайность по прошествии десятилетий.

Когда началась кампания критики Линь Бяо и Конфуция, выяснилось, что главный герой китайской истории – это одиозный император Цинь Шихуанди. Так вот в китайской традиции новая империя, новая династия начиналась с объявления нового календаря. И тогда бывало календари связывались с началом Нового года. Привязка к Новому году в 10-ом месяце была как раз при первой Китайской империи при Цинь Шихуанди в 221 году до новой эры. То есть был послан сигнал, что мы так же в октябре открываем новую эру, новую династию, и наш герой, наш предшественник, которому мы следуем, это тот самый Цинь Шихуанди, который, как ни странно, сейчас стал героем масс-культуры.

Медведев: Тот вопрос, который мы вынесли в самое начало нашей передачи. Будет ли 21-й век столетием Китая, как 19-й был столетием Великобритании, 20-й – столетием Америки?

Кобзев: Конечно, будет. В этом убедиться очень легко, даже не надо смотреть на цифры. Надо или заглянуть в учебник истории, или надо съездить в Китай и почувствовать эту энергетическую атмосферу порами. Фибрами своего тела. Она разлита в воздухе, ее чувствуешь. Вот еще один пример: прилетая в любой провинциальный аэропорт, мы видим, что он лучше наших центральных.