Возвращение Дзядко3. Борис Акунин: Дождь – больше не хипстерский московский канал, это бастион, который надо защищать

Филипп: Добрый день, в эфире программа «Дзядко3» в рамках марафона в поддержку телеканала ДОЖДЬ. У нас в гостях Григорий Чхартишвили. По случаю не самому веселому, но я хочу поблагодарить всех, кто мешает нормальному существованию телеканала ДОЖДЬ за эту возможность снова всех увидеть, снова с вами поговорить и, в частности, снова встретиться с Григорием Чхартишвили. Добрый вечер.

Акунин: Добрый вечер.

Тихон: Я, если позволите, начну. И начну с того же, с чего начинаю едва ли не каждый разговор в этой студии в рамках марафона. Для вас ДОЖДЬ – это про что? Про новости, про лекции, про трансляции?

Акунин: ДОЖДЬ для меня в разные времена про разное. Были времена, когда это был просто хипстерский московский канал, который можно было смотреть, а можно было не смотреть,  можно было поддерживать, а можно было не поддерживать. Сейчас это бастион, который надо защищать. Мы сейчас оказываемся в такие времена, когда уже мало говорить о праве на свободу слова, надо как-то это право защищать, действовать. Поэтому мне нравится, что телеканал ДОЖДЬ не сдается, то, что вы боретесь, то, что вы обращаетесь напрямую к телезрителям. Это правильно. Этот процесс, даже если окажется финальной главой существования вашего канала, может оказаться самым важным за всю вашу историю и стоит всего остального.

Филипп: Вас часто про это спрашивают, все на этот вопрос отвечают так, что ни одни аллюзии, ни одни параллели не работают, но не могу не спросить. Ситуация, которая сейчас складывается (в широком смысле слова) на Украине, в Крыму, и ситуация, в частности, с закручиванием свободных источников информации. Это ведь уже было?

Акунин: Все уже когда-то было, но все было по-другому. Поэтому я не люблю говорить про исторические параллели и аллюзии. Они не столько объясняют, сколько уводят в сторону. Мы с вами находимся внутри довольно ясной ситуации: на наших глазах авторитарное государство превращается в диктатуру. То, с чем может мириться авторитарное государство, с тем диктатура мириться не может. Поэтому я думаю, что ваш телеканал в результате благополучно додавят. Но это не наше с вами дело. Наше с вами дело – этому сопротивляться. И чем сильнее нажиму этой тупой костной агрессивной силы будем сопротивляться, тем сильнее мы будем ощущать чувство собственного достоинства, тем больше, в конечном итоге, мы сделаем, для общества и самих себя. Так мне кажется.

Тимофей: А как вам кажется, почему закручиваются гайки? Почему все только хуже?

Акунин: Я думаю, что это напрямую связано с какими-то внутренними процессами, происходящими в сознании нашего правителя. Он, видимо, подумал-подумал, решил, что нет, не нужна ему мирная эволюция, он хочет оставаться  правителем до конца своих дней. А все остальное проистекает уже из этого.

Филипп: Он плохо себя чувствует?

Акунин: Наверное. Мне кажется, что такие люди всегда себя плохо чувствуют.

Тимофей: А вам как писателю происходящее мешает? Или, наоборот, добавляет тем?

Акунин: Я очень встревожен, очень опечален. Сейчас все говорят про Украину. Мне, конечно, интересно, что происходит на Украине, но меня в гораздо большей степени захватывает то, что происходит сейчас в нашей стране, сегодня, и что здесь будет завтра. Нам с вами предстоит период, с одной стороны, очень тяжелый, с другой стороны, очень простой. Потому что самые важные вещи сейчас обнажаются, становятся простыми, на первый план выходят совершенно ясные понятия, такие как взаимовыручка, солидарность, самоуважение. Время компромиссов в такой ситуации невозможно. Компромиссы хороши, когда есть поиск гражданского диалога. Когда он прекратился, значит, надо быть бескомпромиссным. Это, с одной стороны, тяжело, с другой стороны, легко.

Тихон: Если говорить не про власть, а про общество, то запрос этого общества? Понятно, что сложно всегда об обществе говорить в целом, потому что общество разнородно, но, тем не менее, если говорить про большой запрос – большей части, меньшей части – как они друг с другом соотносятся и в чем  заключаются? Например, тот же запрос на альтернативную независимую точку зрения, независимый источник информации?

Акунин: Можно было бы об этом грамотно и компетентно судить, если бы все общество имело свободный доступ к информации. Поскольку  у нас большая часть общества кормится телевидением (не вашим), что они думают на самом деле, и что они будут, когда тряхнут головой  и скинут с себя эту химеру, сказать довольно трудно. Я не берусь фантазировать.

Филипп: Все говорят, что сейчас началась очередная новая веха, эра нашей страны и с помощью СМИ, прежде всего, телевидения, власти создают нового человека, заставляют человека думать так, как нужно. Какой человек получается?

Акунин: Никакой не получается и не получится. Это чистой воды туфта. Гораздо более талантливые и эффективные злодеи пытались выковать того человека, который им нравится. Долго это не продолжается. А уж в условиях нашей страны это точно будет до тех пор, пока держится нефть и есть на что платить пенсии и зарплаты. Потом это закончится. Мы все это отлично понимаем.

Тимофей: И что будет?

Акунин: Боюсь, что теперь мирного эволюционного развития не будет. Не хочу каркать, но дело идет… Видимо, этот режим может смениться только насильственным путем. Или это будет дворцовый переворот, или это будет социальный взрыв.

Тихон: С другой стороны, мы ведь все последние годы видели, что основным принципом российской политики (во всяком случае, на мой взгляд) является ее невероятная нелогичность. И какие-то перескоки из одного тренда в другой тренд все время мы наблюдали собственными глазами.

Акунин: Дай Бог, давайте надеяться на чудо. У меня особенных надежд не осталось, но я хотел бы ошибиться. Я чего больше всего сейчас боюсь? Я больше всего боюсь, что я не успею вручить свой вклад телеканалу ДОЖДЬ и про него объяснить. Он требует объяснений.

Тихон: Напомню нашим зрителям, что всю эту неделю мы вас просим поддерживать нас, на самом деле поддерживать нас самих, потому что, поддерживая телеканал ДОЖДЬ, вы поддерживаете не конкретных его сотрудников и не какие-то обезличенные эфирные конструкции, вы поддерживаете свой доступ к свободному телевидению и к независимой редакционной политике. Поэтому заходите tvrain.ru/sos, покупайте бейджи, товары в нашем интернет-магазине. Вот вклад Бориса Акунина. Расскажите, что у вас.

Акунин: Когда звонил ваш продюсер, сказал: «Принесите книжку с автографом». Я подумал, что это будет нечестно. Что я должен отдать что-то такое, что мне будет по-настоящему жалко, и что существует в единственном, уникальном экземпляре. Поэтому вот вам мой вклад, надеюсь, что он принесет вам пользу. Я с этим расстаюсь с сожалением. Это не просто винчестер. Это винчестер из фильма «Турецкий гамбит», реквизитный. Здесь выгравировано «Турецкий гамбит». С этим винчестером (или с таким же) бегал и стрелял Эраст Петрович по башибузукам. А здесь монограмма «ГЧ» – «Григорий Чхартишвили». Прошу это, во-первых, рассматривать как символ сопротивления – до последнего, даже если нет патронов и у вас в руках реквизитный карабин. Во-вторых, скажите, ощущает ли телеканал ДОЖДЬ поддержку и солидарность со стороны федеральных телеканалов, от коллег по цеху?

Тихон: К огромному сожалению, в последнее время мы или в эти дни, в поддержку ДОЖДЯ, мы ощущаем поддержку федеральных телеканалов, но телеканалов Украины. В частности, от телеканала «1+1», «Интер», «Громадьске телебачення» и огромного числа СМИ. Российские федеральные телеканалы почему-то не замечают происходящего.

Акунин: Тогда прошу рассматривать этот карабин еще и как поддержку от «Первого канала», потому что «Турецкий гамбит» снят на его деньги. И даже если «Первый канал» не собирался вас поддерживать, теперь ему придется это сделать.

Тихон: Вы уже сказали, что исторические параллели не любите, но тот самый человек, которого мы упоминали и который многое определяет в том, что происходит с нами, любит если не исторические параллели, то любит (создается такое впечатление) видеть себя в какой-то исторической перспективе. Что будет через 50 лет в учебниках истории?

Акунин: Я думаю, что я этого уже не прочту, а вы, надеюсь, прочтете. Я надеюсь, что через 50 лет этот период будет вспоминаться как период роста российской цивилизации, как ее переходный возраст к чему-то более взрослому, достойному.

Филипп: Эти годы не зря?

Акунин: Абсолютно не зря. Более того, я глубоко уверен, что это долго продлиться не может.