Культуролог Владимир Паперный: американский национализм тоже очень неприятен, всплеск наблюдался после 11-го сентября

Макеева: Вы не удивляетесь событиям в Москве?

Паперный: Удивляюсь. Трудно было предположить, что такое здесь можно увидеть, но я готов к самым неожиданным поворотам.

Макеева: Это неожиданный поворот?

Паперный: К этому все двигалось, причем во всем мире. Это не чисто российский феномен. Мне национализм абсолютно чужд и враждебен, как американский, так и российский. Я считаю свою позицию правильной, которую я бы хотел навязать всем остальным. Я вырос в семье, где были православные бабушка и дедушка, которые работали в церкви, с другой стороны, были еврейские бабушка и дедушка, которые попытались порвать с этим, и для них русский язык и литература стали лучом света в темном царстве, а потом идеи коммунизма. Именно отрицание дедушки вызвало большой интерес. Я находился между тремя такими идеологиями – коммунизм, иудаизм, православие. Для меня идея принадлежности к группе с самого начала была враждебной.

Макеева: Что стало причиной вашего отъезда в Америку в 81 году?

Паперный: Я уехал из Советского Союза. Те, кто сейчас говорят, как хорошо было в Советском Союзе, это либо очень старые, либо очень молодые люди. Мы все понимаем, что это было. Полицейские государство. Я изучал архитектуру, но не мог поехать в Грецию, потому что не был членом партии.

Макеева: А дружба народов в Советском Союзе присутствовала?

Паперный: Существовал антисемитизм, с которым я практически никогда не сталкивался. Я все равно всегда был чужим. Для русских я был евреем, а для евреев я был неевреем, потому что у меня православная мама. Я был чужим для тех, и для других. Я половину жизни прожил в России, другую половину – в Америке. Но я не американец, хоть и гражданин. Я для них русский, а в России я не свой, потому что эмигрант и американец. Такая позиция вне всего моему духу близка. Последний раз я чувствовал принадлежность к группе, когда меня должны были принять в пионеры.

Макеева: В Америке поначалу вы чувствовали отторжение, дискриминацию? Что такое американский национализм?

Паперный: Американский национализм всегда зреет подпольно, но была вспышка после 11 сентября, когда все стали ездить на машинах с флагами и т.д. Несмотря на то, что мое сочувствие было на стороне жертв теракта, но вспышка национализма была мне неприятна и непонятна.

Макеева: Это все-таки национализм, а не патриотизм?

Паперный: Для меня нет принципиальной разницы. Одно – часть другого.

Макеева: Про Навального вы слышали? Насколько вы вообще интересуетесь политикой?

Паперный: Интересуюсь, много прочитал материалов Навального, проходил мимо кубов. Это один из немногих профессиональных политиков. Приятно видеть, когда человек знает, что делает, делает грамотно. Избирательная кампания была образцовой. Политика – занятие для меня не очень близкое, потому что политик не может быть абсолютно честным и искренним человеком. Политик должен свести вместе самые противоречивые группы населения, чтобы они проголосовали за него, поэтому ему приходится говорить неопределенными фразами. И Навальный это делает. Сначала он это делал очень грубо, сейчас – тонще. Но задача политика по определению заставляет его лавировать между полюсами, потому что иначе ничего не получится.

Макеева: Как культуролог можете дать определение сегодняшнему моменту?

Паперный: Можно привести миллион теорий. Есть теория солнечных пятен Чижевского, который говорил, что циклы солнечной активности в точности совпадают со всеми войнами и революциями. Видимо, наступил пик солнечной активности. С другой стороны, есть циклические процессы в истории. Я в свое время описывал 20-е годы и то, что потом  наступило в 30-40-е, которых я назвал «культура 1» и «культура 2». Наступает культура 2, но это не значит, что она будет такой же, как при Сталине. Но когда я читаю постановления Думы в последние годы, я вздрагиваю, потому что для каждого закона я тут же вспоминаю аналог из 30-х годов. У меня даже подозрение, что кто-то в Думе сидит и листает, какой бы еще закон из 36 года взять.

Макеева: Что такое национализм?

Паперный: Мне ближе всего позиция известного русского философа Владимира Соловьева, который сказал, что крайний национализм – это идолопоклонство, но национальное самосознание – это хорошо, национальное самолюбование – это хуже, а национальная исключительность, когда считаешь, что твоя нация лучше всех остальных, - это предпоследний шаг, а последний шаг – национальное саморазрушение. Я за то, чтобы любить свою родину. Я люблю Россию и Америку, я люблю русский язык. Я пишу по-русски и по-английски, но по-русски – с гораздо большим удовольствием.