«Это очень американская история и вовсе не против Путина». Иностранцы о своих впечатлениях от «Левиафана»

Макеева: Тэтчер, ваше бюро как раз занималось переводом «Левиафана» и даже титрами?

Майнс: Мы много работаем в российском кино. Писали не один перевод сценария, и субтитры к финальному фильму, который был на «Золотом глобусе», и сейчас будет через пару недель на «Оскаре».

Макеева: Трудно переводить это было?

Майнс: Крайне непросто, потому что есть определенная репутация российского кино в мире. Если мы идем в кино и там много диалогов – сразу понятно, что оно итальянское, если мы видим, что это чересчур тупая комедия или сплошная глубокая романтика, то это французское кино. И есть такая репутация российского кино в мире, что я смотрю что-то и ничего не понимаю – значит, оно российское.

Макеева: Что-то для себя каждый зритель должен понять, какое-то впечатление вынести.

Майнс: Сила «Левиафана», почему он так пошел хорошо, потому что главная история этого фильма совершенно универсальная. Это история борьбы человека с системой. В любой стране есть столкновение с властью, с городскими структурами, государственными, политическими.

Макеева: Это то, что понятно. А что непонятно? Что категорически американский зритель не сможет понять и воспримет как сюрреалистическую метафору?

Майнс: Нет, по поводу «я ничего не понимаю в русском кино» - это, скорее всего, плохой перевод. Ситуация не в творчестве. Я вижу в этом фильме историю, которую любой может понять, но когда я смотрю концовку, я понимаю, что это правда. Особенно в контексте этого времени, когда многие на Россию смотрят в мире с точки зрения довольно жесткой критики, посмотреть на человеческую историю и понять, что это похоже на правду. Да, это история, которая бы мало где в мире закончилась в такой степени. Такое сочетание, например, как «насилие над людьми за счет структуры» - это настолько глубоко заложено в этом фильме, что нельзя в этом сомневаться.

Макеева: Критики пишут четко, что это антипутинский фильм. Вы с этим согласны?

Майнс: Ничего абсолютно политического не вижу, я вижу историю про реальность в России на данный момент. Я не вижу политический рассказ Звягинцева, я вижу человеческую историю, насколько глубоко, где нет надежды. Если посмотреть на источник фильма, я думаю, многим было бы интересно узнать, что эта история родилась в Америке.

Макеева: В смысле?

Майнс: Можно почитать в новостях про этот фильм. Звягинцев увидел клип на Youtube про обиженного американца. Эта история закончилась тем, что американец взял трактор мега-боевой, снес полгорода, все административные здания губернатора и всех остальных, и сам себе выстрелил в голову. Это ужасная история.

Макеева: Может быть, этот американец был русским? Он вел себя по-русски в этот момент?

Майнс: Нет, это очень американская история. Человек, который взял власть в свои руки и высказался против власти. Он чего-то добился.

Макеева: Он умер, значит, он проиграл?

Майнс: А как мы это видим в «Левиафане»?

Макеева: Но это русский фильм. Я думаю, в американском кино герой должен побеждать, иначе это не американское кино.

Майнс: Это печальное состояние в российской реальности. Я, как среднестатистический человек, который даже выше среднестатистического, у которого много талантов, много имущества, у меня нет уверенности, что я могу что-то изменить. И здесь мы начинаем с истории, которая универсальна – борьба человека против системы, и заканчиваем чисто русской историей, где мы видим, что этот человек абсолютно лишен инструмента борьбы. У него веры нет.

Макеева: Тэтчер Майнс был с нами на связи из Санкт-Петербурга. Я попробую подключить еще раз Францию к этой беседе. Жан Робер, вы меня слышите? Вы посмотрели «Левиафан», вам понравилось?

Жуани: Да, очень понравилось. Очень черный фильм, но очень крепкий.

Макеева: Сейчас Тэтчер Майнс мне говорил, что это очень американская история, смотря как посмотреть, и у фильма есть своя история, как он возник, что американскую историю прочитал Звягинцев. Можно ли назвать в какой-то мере фильм «Левиафан» французской историей или это что-то совсем чужое для Франции и тем экзотичнее?

Жуани: Мне кажется, это, прежде всего, русский фильм. Нет героев в этом фильме. Даже сам адвокат, все надеются, что он спасет своего друга, а он влюбляется в его жену. В этом фильме нет никаких героев, никто не побеждает. Именно в этом очень черный и русский фильм. Очень похоже на пессимизм русской души.

Макеева: В ходе каннской пресс-конференции, когда этот фильм был презентован в Каннах, один журналист сказал, что герои фильма пьют водку как лимонад и стал спрашивать создателей ленты, является ли пьянство особенностью конкретной местности или отражает ситуацию в целом? Я к тому, что вряд ли можно воспринимать Звягинцева как российского диссидента, даже если в его фильме его герой, представитель власти, оказывается практически сатаной, но при этом происходящее в фильме… как с точки зрения иностранца, в данном случае француза, в фильме показана правда? Французский зритель посмотрит и подумает, что это преувеличение, это не так или поверит в то, что это так и есть?

Жуани: Нет, мне кажется, что французский зритель не наивен, он знает, что такое метафора, аллегория.

Макеева: Да? А сейчас мы показывали опросы, которые в течение недели делали наши коллеги в разных российских городах, и российские зрители от Владивостока до Калининграда отвечали, что так и есть, что это абсолютная правда. Это наша жизнь и мы так живем.

Жуани: Я согласен, так и есть. Сложности есть: коррупция, измена, алкоголь. Но не одновременно. Это все вместе одновременно такая неудача не существует, это невозможно. Этому человеку так не повезло, что невозможно поверить, что такое существует. Поэтому французский зритель принимает описание таких черт как коррупция, борьба с властями и т.д., но он понимает, что это просто символ, метафора.

Макеева: Один телезритель на выходе из кинозала сказал: «Очень опасный для российской власти фильм». Как вы считаете, этот фильм опасен для российской власти и чем?

Жуани: Проблема в том, что это антисистемный фильм. Он не против властей, в данном случае против местных неопределенных властей. Мы не знаем, наверное, эти люди не существуют. Но это система, это мафия, местные олигархи, коррупция и т.д. Поэтому фильм опасен для системы, а так косвенно для властей, особенно местных. Я не могу сказать, что я вижу в этом фильме прям такую критику в адрес Кремля, а просто критику в адрес целой системы.

Макеева: Сложно разделить систему и Кремль. Еще такой вопрос. И вы, и Тэтчер – не просто иностранцы, а русскоговорящие иностранцы, значит, вы интересуетесь Россией и русской культурой, русским языком. Нужно ли иметь какое-то отношение к России, чтобы заинтересоваться фильмом «Левиафан»? Или человек, который вообще один раз только видел Кремль по телевизору случайно, может посмотреть и тоже почувствовать, что это классный фильм?

Жуани: Да, конечно. Сценарий очень интересный, это очень хорошая операторская работа. И поэтому сам фильм очень красивый, несмотря на контекст. Он получил довольно хороший успех во Франции, несмотря на то, что это авторский фильм для нас, это не блокбастер. Поэтому я думаю, что любой человек, который не особо интересуется Россией, может идти на этот фильм и получить удовольствие с точки зрения искусства.