«Надеюсь, большие папы говорят нам не все». Владимир Бортко о своем новом фильме и войне

Почему фильм лежал год на полке и только сейчас выходит на телеэкран, Павел Лобков спросил у самого режиссера Владимира Бортко.

Лобков: Почему фильм год лежал на полке и только сейчас выходит на экраны? Владимир Владимирович, есть ли закономерность?

Бортко: Конечно, есть закономерность. Хотя бы потому, что это не 4-серийный, а просто кино, которое идет на экранах. Во-вторых, не я это объявил, а объявили в СМИ, а как это будет – еще неизвестно.

Лобков: Трейлера даже не смогли найти.

Бортко: Его и нет. Фильм не закончен в течение достаточно большого периода времени.

Лобков: А из-за чего? Вроде, тема такая патриотичная.

Бортко: А вы откуда знаете?

Лобков: Я читал книжку Любимова. Там с иронией, кажется.

Бортко: Нет, книжка Любимова была в 80-х годах, она послужила толчком к этому, конечно, но это резко изменилось несколько от этого. Перенос действия в прошлое лето в Лондоне нашего агента, шпиона, это меняет ситуацию резко. Ибо, знаете, кто такой шпион?

Лобков: Это разведчик.

Бортко: Да, конечно. А что за профессия? То есть по жанру, почему это вызвало такую штуку.

Лобков: То есть сознательно кто-то положил на полку?

Бортко: Да подождите с полкой. Я рассказываю интересные вещи. По жанру это производственная драма. Есть фильмы о врачах, есть о ученых, о космонавтах. А про шпионов не было. Кто такой шпион, что он за человек? Вот у хирурга в руках скальпель, у шахтера – отбойный молоток. А у этого что? Причем у любого: нашего, китайского, американского – шантаж, подкуп. Это его профессия, его этому учат. Каким же нужно быть человеком, чтобы всю жизнь врать, выдавая себя за другого, живя с тремя женами, поскольку задание такое. И при этом считать себя нормальным человеком. Это очень сложная профессия, про которую я хотел рассказать. Производственная драма о шпионах.

Лобков: В одном из интервью вы говорили, что была  некая цензура. В чем она выражалась?

Бортко: Эта цензура удивила моих коллег, с которыми я делал это кино, что они даже сняли с фильма титры. Один я остался, а нас было трое.

Лобков: Чего они испугались?

Бортко: А вдруг если посмотрит самый главный разведчик и ему не понравится. А с меня-то какой спрос? Никакого.

Лобков: Сейчас, наоборот, по-моему, есть установка на героизацию этой профессии.

Бортко: Там нет никакой героизации.

Лобков: Вообще есть героизация, вы же видите палитру, о чем снимаете?

Бортко: Неужели вы хотите получить от меня ответ, который сами заранее придумали? Его нет, он другой и очень простой. Когда Штирлиц, пользуясь обманом и всем остальным, обманывая Мюллера – это все понятно, все хорошо, мы понимаем, что у него четко свои и чужие. А как у нас, когда здесь в телевидении резко другое направление, а тут есть Первый канал, вы резко отличаетесь друг от друга, не проведешь четкую линию добра и зла. А ему нужно верить во что-то. Он занимается ужасными вещами, значит, ему нужно настолько верить в то что он делает. А верит ли он? А я верю? А вы всегда верите в то, что вы делаете?

Лобков: По большей части.

Бортко: Вот и он по большей части, и я по большей части. Именно это и дает флер неуверенности, нерешительности. Представляете, сейчас наш агент, действующий прошлым летом в Лондоне или в Швейцарии, на Ближнем Востоке, в Москве – это интересно.

Лобков: Вы показываете шпиона без идеалов? У Джона Ле Карре тоже были шпионы без идеалов.

Бортко: Да, это с Джоном Ле Карре тоже перекликается. Поэтому это вызывает естественную реакцию у моих коллег. Я хотел фильм о Сталине делать, мне даже заплатили за этот сценарий, я его написал вместе с шестью докторами наук. И где он?

Лобков: Вроде, наоборот, сейчас Сталин на каждом углу.

Бортко: Оказывается, нет. Потому что было так: 70% плохое, 30% - хорошее.

Лобков: А кто эту процентовку определяет?

Бортко: Неважно, кто. Я имею дело не с людьми, которые мои друзья и с которыми я имел дело достаточно много, а с организациями. Организация решила так.

Лобков: Какая организация?

Бортко: Телевидение, например, или ТТТ. Там нет персоналиев.

Лобков: То есть Никите Сергеевичу Михалкову ваш фильм не понравился?

Бортко: Почему? Он его не смотрел. Он не имеет к этому никакого отношения. Он сам по себе, а организация сама по себе. Я его понимаю прекрасно.

Лобков: То есть формируется у людей некоторая цензура внутренняя, как должен выглядеть настоящий шпион.

Бортко: Как им кажется, да. Чтобы не разрушать светлый образ разведчика, стереотипно сложившийся в мозгах нашего зрителя.

Лобков: Сейчас мы видим целую войну шпиономании. Светлана Давыдова, мы знаем о многих других случаях, государственная измена, поправка к закону.

Бортко: Это не имеет никакого отношения к тому, что я делаю.

Лобков: Я понимаю, я спрашиваю вас уже как депутата Госдумы. Это так получилось, что вдруг появилось такое количество шпионов или это то же самое, что культивировалось в 50-е годы?

Бортко: Мы с вами воюем.

Лобков: Сегодня закончили, вроде?

Бортко: Нет, мы закончим тогда, когда подпишем мирный договор и перестанут хотя бы стрелять, а сейчас стреляют. И мы в какой-то степени принимаем в этом какое-то участие.

Лобков: Вы верите в то, что Светлана Давыдова – шпион?

Бортко: Откуда я знаю, я с ней не беседовал. Я могу это знать? Война идет, и тут сразу мгновенно все становится совершенно по-другому.

Лобков: А как вы считаете, сегодня война кончилась? Владимир Путин сказал, что нет наших российских войск, некого оттуда выводить.

Бортко: Официально нет, конечно.

Лобков: А танков тоже нет официальных или неофициальных?

Бортко: Я не знаю. Но официальных войск там нет – это правда. Что касается, что будет далее. Самый главный вопрос, когда мы с вами хотим развести наши войска – а кто будет это определять? Кто будет следить за этим?

Лобков: Военные эксперты.

Бортко: Там есть такие?

Лобков: Так вот, ОБСЕ – военный эксперт.

Бортко: А что, эксперты там сильно помогают? Там должны быть между ними какие-то люди, тогда это будет на что-то похоже. То, что я сейчас говорю – это мое личное мнение, не имеющее никакого отношения ни к Думе, ни к КПРФ. Меня позвали сюда как частное лицо. Второе, для них важно закрытие нашей границы вместе с ними.

Лобков: Для них – это для кого?

Бортко: Я имею в виду украинцев. Это произошло? Нет.

Лобков: Произойдет, бумага есть.

Бортко: Слава Богу, если произойдет,  то тогда недолго протянут «ДНР» и «ЛНР». Теперь дальше, котел. Рассказывал наш президент, они там сидят в котле, они будут выбиваться оттуда, а те их будут вызволять – это что, конец всему? Нет. И у меня большая надежда, что, слава Богу большие люди нам не все сегодня сказали. У меня только на это надежда. Потому что если это все, то это просуществует ровно как и в сентябре. Но у меня большая надежда, что они 16 часов сидели и о чем-то договорились, о чем мы с вами не знаем. Только это внушает мне надежду.

Лобков: А как вы считаете, Владимир Путин обрел лавры миротворца? Может быть, он теперь рассчитывает на Нобелевскую премию мира вместе с Порошенко?

Бортко: Я к нему отношусь очень просто. Я считаю, что нашу страну скрепляют две вещи: существование Владимира Владимировича Путина, потому что без него все мгновенно и сразу рассыплется, и второе – это наши доблестные внутренние войска и все остальное. Ибо наша страна скрепляется очень плохо. Советской власти мы обязаны идеей: мы строили советскую власть и делали одного человека. И как ни странно, эта глупая идея помогла нам выиграть войну. Гитлер думал, что мы развалимся, но нифига подобного. Сейчас, что произошло – воспиталось поколение от 1917 по 1941 год, которое было зомбировано, но оно выдержало войну и не развалилось. То же самое, что происходит сейчас на Украине. Вдруг мои друзья начинают говорить дикие вещи, оказывается не прошли даром 23 года, их зомбировали, смотри, какие результаты.

Лобков: Вы сейчас об ослаблении обеих сторон? Идеологическое ужесточение и шпиономания на Украине…

Бортко: Я не говорю, что там ватники проклятые или какие-то укры. Нормальные люди, просто несколько заблуждающиеся.

Лобков: Владимир Владимирович, как вы считаете, сегодняшний день можно назвать историческим?

Бортко: Да, в какой-то степени по результатам. На что я надеюсь? Что нам с вами в эфире рассказывают не все, как говорят ваши коллеги из «Эхо Москвы». Нам рассказывают не все. 16 часов они провели недаром, о чем-то они говорили. Если только то, что мы сейчас знаем – а чем это отличается от сентября? А ничем. Я думаю, что из ничего и будет ничего, как сказано в пьесе Шекспира «Король Лир».