ЛОБКОВ. Олимпиадохульство. Как церемония открытия Сочи-2014 поделила политиков и журналистов на русофилов и русофобов

10/02/2014 - 21:18 (по МСК) Павел Лобков

Павел Лобков, основатель сайта Breaking mad Залина Маршенкулова и публицист Александр Архангельский – о том, как продюсеры церемонии создали образ России без Путина и за что на них ополчились западные издания.

Почему, казалось бы, невинное шоу опять стало экзаменом на патриотизм?

Редактор сайта Breaking mad, известного своими крайне экзотическими новостями, Залина Маршенкулова и публицист Александр Архангельский – о том, как продюсеры церемонии создали образ России без Путина и за что на них ополчились западные издания.

Лобков: Вы к какому лагерю принадлежите?

Маршенкулова: Это сложный вопрос. Я принадлежу к людям, которые разделяют восторг от своей страны, своего народа и восторг государства.

Лобков: Когда вы в Твиттере написали, что вы гордитесь, вас начали троллить?

Маршенкулова: Я написала слегка ироничный твит на тему, какая разница, сколько миллиардов у тебя украли, если тебе разрешили немножко погордиться Россией. И эти слезы, которые невольно льются, когда ты смотришь на победы российских спортсменов, которыми ты гордишься, многие проливают слезы, даже циничные люди… Это объясняется тем, что все эти люди очень переживают за нашу страну, желают ей добра, но они относятся к этому как к празднику, но как к празднику на кладбище. Еще был твит, который стал резонансным: на мотив песни «Белые розы» - «рабские слезы»…

Лобков: Какую там историю сконструировали: убрали три войны, инновации поместили в 20-е годы, все было позитивно – такая Россия, о которой мы мечтали, где бы не было войн, революций, где крестьяне бы с энтузиазмом строили бы заводы. Нам дали мечту о России.

Маршенкулова: Именно что показали мечту о России. Чем мечта красивее, тем она дальше от реальности. От этого и слезы возникают. Если какой-то праздник не сильно отличается от твоего ежедневного бытия, то ты не будешь слишком диссонировать от этого. Я это воспринимаю, будто ты жил в рабской атмосфере, и тут тебе барин подарил пальто.

Лобков: К нас присоединяется публицист Александр Архангельский. Ваши впечатления, вы на чьей стороне?

Архангельский: Я на своей. Я не большой болельщик, но я с уважением отношусь к чувствам верующих в спорт. Я считаю, что есть простое правило: на похороны, свадьбу и юбилей приходи с цветами и улыбайся. Не надо с родственниками покойного обсуждать, хороший ли он был при жизни, не нужно разбирать с женихом и невестой, правильно ли вели себя их родители в юности.

Лобков: Если пользоваться этой аналогией, то, как свадьба организована, обсуждать все-таки нужно.

Архангельский: Потом.

Лобков: Открытие уже можно обсуждать. Какую Россию вы увидели в этом открытии? Нет трех войн, одна из них заменена балом, другая заменена какими-то рабочими. Эта концепция истории имперская, безоблачная и бесконфликтная, с одной стороны, с другой стороны, она очень виртуальная и легкая, купола Василия Блаженного парили как медузы. Правильно говорят, что Эрнст написал нам национальную идею.

Архангельский: Эрнст написал нам шоу по мотивам национальной идеи, и эта национальная идея, не очень похожая на реальную историю, мне очень нравится. Я не согласен с тем, что там нет Второй мировой войны, и это большая смелость постановщиков шоу потребовалась, чтобы превратить ее в танец, и не заменили балом Наташи Ростовой, а выразили через этот бал все самое существенное, что есть в русской войне и в русском мире. Но это не интеллигентская игра – это шоу, массовое действо. Там почти нет правителей. Есть Петр, но там с корабля на бал – эта метафора тоже просматривается, и подтексты иронические себе авторы позволили, но там есть русская культура, которая и есть существо русской истории. Не правители. Все политические процессы есть иллюстрация культурным прорывам. Революция есть иллюстрация к «Черному квадрату», война 1812 года есть повод для Толстого написать великий бал Наташи Ростовой, и, конечно, то, о чем написал сегодня Ревзин, что лентуловская авангардная игра с куполами, превращение архаического иконописного мастерства в авангардное явление там, конечно, использовались. Там для каждого, наверное, свое. Для меня это прекрасный мультимедийный ролик о русской азбуке.

Лобков: Чего я боялся больше всего – что пойдут Кирилл и Мефодий Русь просвещать, что на ладьях поплывут…

Архангельский: Ладьи были, Машков на ладье…

Лобков: … что будут обязательно кресты, будет много того, что в последнее время активно пропагандируется. Кровь, почва, мечи, довольно тяжелая эстетика – этого не было. Это потребовало определенного мужества от сценаристов?

Архангельский: И чутья эстетического, в чем создателям этого шоу не откажешь. Это карнавал на тему русской истории. Мы же закончим Олимпиаду ровно к Масленице. Вот мы туда и движемся.

Лобков: Могло быть хуже?

Маршенкулова: Могло быть, мне кажется. Все было сделано довольно неплохо, несмотря на СССР под ЛСД. Кто-то сказал, что это плохо. Наверное, нет. Что касается всей эстетики, в том числе имперской, я ничего против не имею.

Архангельский: Это не имперская эстетика. Это вольная, легкая, постмодернистская игра в прекрасные образы.

Лобков: Мне кажется, этот раздел вообще прошел по школьным стихам Некрасова «Железная дорога»:

Он-то согнал сюда массы народные. 
Многие — в страшной борьбе, 
К жизни воззвав эти дебри бесплодные, 
Гроб обрели здесь себе.

Прямо дороженька: насыпи узкие, 
Столбики, рельсы, мосты. 
А по бокам-то всё косточки русские... 
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?

Чу! восклицанья послышались грозные! 
Топот и скрежет зубов; 
Тень набежала на стекла морозные... 
Что там? Толпа мертвецов!

Такое огромное количество западных обозревателей стали смаковать подробности, описывать разнообразные мелкие и крупные недостатки. Это взрыв русофобии?

Маршенкулова: Я не думаю. У нас есть такая проблема, я думаю, на это и рассчитаны все спортивные достижения, шумиха, шоу, что человек сразу забудет обо всех своих проблемах, скажет, какой у меня хороший царь-государь, какая хорошая Олимпиада, как все замечательно. А все, кто ругают, они русофобы.

Лобков: Но с другой стороны, тренд есть. Если подобрать заголовки ведущих газет, в Guardian до сих пор на сайте номером один висит нераскрывшаяся звездочка. Кстати, на вашем сайте не было ни одной шутки про Олимпиаду.

Маршенкулова: Наверное, потому что я не хочу, чтобы меня каким-то образом причисляли к русофобам. У меня довольно острый сайт, не стесняющийся выражений и позиций. Например, там есть новость «РПЦ собирается бороться с аниме». Мне был не хотелось, чтобы на Олимпиаду падала какая-то тень.

Лобков: А что сработало? Внутренний цензор?

Маршенкулова: Я думаю, что не внутренний цензор, а мне не хотелось бы омрачать людям удовольствие от просмотра. Мне не хочется, чтобы все выглядело как русофобство. Мне кажется, любой открытый скепсиз…

Лобков: Главная история сегодня в Washington Post про бродячих собак.

Архангельский: Нас перестали любит, и есть за что. Раздражение на то, какой Россия себя предъявляет миру, нарастает у аудитории, не только у журналистов. И поэтому такой мощный повод по все стороны: и повод восторгаться, и повод ужасаться, и анализировать, и говорить о красотах – как Олимпиада как лакмусовая бумажка проявляет отношение.

Лобков: То есть надо признать, что нас не очень любят даже в этом постмодернистском варианте, Россия не пользуется большой симпатией. Читатели требуют от своих изданий, редакторы транслируют это журналистам, которые находятся на месте.

Архангельский: Главный заказчик в любой демократической системе – не политбюро, не Белый дом, не Кремль, а аудитория, находящаяся по ту сторону экрана. Это цензор гораздо жестче любого кремлевского политтехнолога.

Лобков: Я в некоторых твитах уже читал, что англичане всегда были особенно искусны в антироссийской пропаганде.

Архангельский: Если учитывать, что в Лондоне 400 тысяч русских, конечно.

Лобков: Вы не согласны, что в этот момент нужно забыть о ржавой воде, о звездочках, бродячих собаках и тоже вместе с премьер-министром подремать и увидеть сны о той России, которую бы всем очень хотелось построить, но за три президентских срока построить не удалось, пускай хотя бы будет такая?

Архангельский: Там нет последних трех сроков. Вообще это Россия без Путина. В этом шоу видится немножко другой образ, и это та Россия, которая может предъявить себя миру, не боясь, что ее не поймут. А это и есть Россия русских образов, а не Россия русских политиков.

Лобков: Я вообще за это все, потому что, если говорить о Серебряном веке, давайте посмотрим павильон Северной выставки в Париже в 1899-1900 годах – это же то же самое, что Олимпиада, при этом правительство выделило 5,5 миллионов золотых рублей на эту всемирную выставку. Это сейчас примерно то же самое что 50 миллиардов. Процветал Серебряный век. Был Ленский расстрел. Северянин писал о Ленском расстреле?

Архангельский: Нет. И что?

Лобков: То есть есть две реальности?

Архангельский: Есть.

Лобков: И сейчас мы это видим.

Архангельский: Конечно.

Лобков: Еще одна аналогия, которую можно привести, - это 1961 год. Было много неприятного, но давайте посмотрим, как народ встречал Гагарина. В этот момент дефицит белого хлеба, в Новочеркасске…

Архангельский: Нет, это 1962 год.

Лобков: Это ведь тоже другая Россия получается? Куча народа недовольна. Это похоже на нынешнюю Олимпиаду?

Архангельский: Это все-таки более масштабная вещь, чем Олимпиада. Это для всего человечества прорыв такой… Никита Сергеевич Хрущев, какой бы ни был, со всеми его ужасами, Сталина закрыл, «железный занавес» разрушил, поддержал полет человека в космос. А все остальное в нем – бесконечные минусы.

Лобков: В Китае была демонстрация массы: они выкатывали всю массу на стадион, показывая, что затопят собою весь мир. И везде очень позитивные оценки: это мощь, империя, технологии. Я уверен, там бродячих собак километров за 300 всех отстрелили, и никто об этом не сообщал. В этом есть некое лицемерие?

Архангельский: Есть. Мир вообще устроен лицемерно, удивляться нечего и считаться с этим не нужно. Если мы хотим, чтобы про нас говорили хорошо, мы должны не покупать полосы в Washington Post, а самих себя менять. Не предъявлять себя в красивых мультимедийных образах, но что-то внутри своей системы демонстрировать, что мы другие. На чем русский авангард взлетел? На том, что это самое архаическое, самое глубокое, непонятное, далекое, несовременное взял, вытянул и предъявил миру, описал его на том языке, на каком разговаривал тогдашний мир. Это значило, что Россия способна. Что потом получилось в 20-м веке, разговор другой, но она потенциально способна меняться. Если мы начнем себя немножко по-другому внутри вести, мы тоже войдем в моду. Китай моден в качестве грозной спящей силы. Как только эта спящая сила проснется, все схватятся за голову.

Лобков: И поздно будет писать ядовитые твиты.

Архангельский: Просто китайский интернет будет всюду.

Лобков: Зарина, а в чем разница, почему такой шквал критики Олимпиады, скрупулезного подмечания всех недостатков?

Маршенкулова: Причина, как всегда, не дают эти 55 миллиардов успокоиться в сравнении с другими. И недовольство в целом устройством государственным, тем, что происходит в стране. Оно выливается в том, что начинаешь придираться. Лично я не очень люблю это делать. Это выглядит по-желтому.

Лобков: В эти минуты очень страшно быть похожим на Дмитрия Киселева. Я никогда не ожидал появления желтых статей в изданиях, которым много лет, два века. Когда там это видишь, начинаешь думать, может быть, мы действительно такие ужасные.

Архангельский: Мы не самые симпатичные.

Лобков: Зарина, у вас самые адские заголовки всегда. Если учить Россию по вашим заголовкам, это не то что ад, а «адок», как теперь принято говорить. Я помню, была новость про Деда Мороза, который умер на корпоративе в Якутске.

Маршенкулова: Да, это одна из новостей про Деда Мороза. Еще было, что лошадь у Деда Мороза сдохла прямо на празднике. Это драматичные новости.

Лобков: Как вы их выбираете? Просматриваете официальные агенства?

Маршенкулова: Да, и региональные. Очень много интересного, замечательного всегда дают региональные СМИ, но они дают под заголовком, который не бросается в глаза, и это не идет в федеральную прессу. Это надо рассмотреть. Например, три товарища в Верхней Пышме убили четвертого, чтобы не платить за попугая. Таким образом получаешь эстетическое наслаждение от драмы бытия.

Лобков: Вас могут обвинить в очернительстве? Этого слова я давно не слышал, а услышал в эти два-три дня.

Маршенкулова: Ни разу не обвиняли. Все отзывы о том, что спрашивают, правда ли это. Реальность очень мало иногда отличается от выдумки, но она гораздо круче и красивее.

Лобков: Когда мы прочитали выдуманную новость о том, что человек, который отвечал за правую верхнюю шестеренку, найден мертвым, с комментариями полицейского, что все, кто изменяет России, кончают плохо, сразу повеяло 70-м годом, «холодной войной».

Маршенкулова: У нас же бывают и свои безумные новости, что запрещают игры, в которых убивают россиян. Это абсурд.

Лобков: Может быть, эта возня с духовными скрепами, с геями перед Олимпиадой, как оказалось, там этой истории-то и нет. И вся история, которая шла со стороны властей, привела к тому, что сейчас называется «олимпиадахульство».

Архангельский: Ужас, мне кажется, что там не столько было дело во власти, сколько в запущенной машине по порождению бессмыслицы. Когда Думе в реальности мало чем есть заняться, то есть есть мало вопросов, которые она реально может поменять, есть налаженная машина по штамповке законов, но бывают полезные законы, а бывают периоды времени, когда нужно чем-то заняться. И я уверен, что целый ряд законов, которые нам кажутся заказанными Кремлем, никем не были заказаны…

Лобков: Мне кажется, что Путину не хочется повторять слово «геи», потому что куда бы он ни пришел, его о них спрашивают. Я думаю, что он проклинает этот момент, когда подписал этот закон.

Архангельский: Эти самодеятельные художники в лице Мизулиной, Милонова и других…

Лобков: Что характерно, после церемонии свежие твиты были о том, что мы увидели Россию без Милонова, Мизулиной, Баталиной и Яровой.

Архангельский: Согласитесь, очень симпатичная Россия получилась.

Лобков: С другой стороны, была и другая критика. Третьяк и Роднина голосовали за этот закон против усыновления детей американцами, и им дали факел. И в этом увидели знак.

Архангельский: Я думаю, есть статусные спортсмены, которые после того, как завершилась спортивная карьера, превратились в политических функционеров. Они не стали хуже от этого как спортсмены. А как политические функционеры они не стали лучше от того, что у них замечательная спортивная биография. Отбирали людей с легендой – и в политическую систему, и в олимпиадном сюжете.

Лобков: Это ведь общемировая практика. Я не думаю, если бы Шварценеггер со своим ужасным английским не сыграл Терминатора, что он стал бы губернатором Калифорнии.

Архангельский: Согласитесь, что во время его губернаторства в Калифорнии начались веерные отключения электричества. Есть Шварценеггер актер, и он не хуже от того, что он губернатор Шварценеггер оказался губернатором Шварценеггером. Это две разные истории, которые, к сожалению, иногда совмещаются. Мы видим людей, которые принимали ужасающие законы, но они поднимаются по этой ступени, потому что они в прошли замечательные спортсмены.

Лобков: Зарина, понятно, что это главный арт-проект эпохи Путина. Это та Россия, которую он бы хотел видеть. Это проект, задача которого изменить отношение к России в глазах всего мира. Получится или не получится?

Маршенкулова: Мне кажется, нет. Этого недостаточно. Это может быть только какой-то ширмой на время. Когда она закончится, все останется по-прежнему. Здесь нужен ряд каких-то внешнеполитических решений, поступков, и внутреннеполитических.

Лобков: Сейчас же не так страшно, как в Москве 80-ого года. В Афганистане, по крайне мере, никто не воюет. Тогда был бойкот.

Архангельский: Бойкота нет, но я согласен с Зариной: сама по себе Олимпиада отношение к России в мире не переломит, а переменить может только та ситуация, при которой сказка, рассказанная нам Эрнстом, вдруг станет былью.

Другие выпуски