«Эта война выдумана российским телевидением». Автор запрещенной книги «Аэропорт» о кошмаре Донбасса

Откуда взялись «фашисты на Украине», и почему Гиркин — «настоящий романтик русского мира»
15/04/2016 - 19:14 (по МСК) Михаил Козырев

Совсем недавно вышла книга о войне на востоке Украины «Аэропорт» Сергея Лойко. Книга охватывает период с «Майдана» до осады донецкого аэропорта. Автор — военный корреспондент Los Angeles Times, для которого командировка на Украину стала 25 поездкой на войну. Как это было? Почему только книга может описать весь кошмар войны, который, как говорил сам автор, прошел через его душу и глаза? Михаил Козырев спросил у самого Сергея Лойко.

Book-trailer к книге «Аэропорт»

составлен из фотографий автора Сергея Лойко 

 

Козырев: Сегодня у нас будет очень интересный разговор. Вот скажу какую мысль: когда ты находишься на близком расстоянии, и в контексте времени, когда происходят рядом с тобой какие-то глобальные катаклизмы, масштабные трагедии, уносящие судьбы людей, ты порой не осознаешь, что это сейчас рядом и до этого протянуть рукой. Любая война кажется очень далекой, странной, непонятной, и такой естественный механизм человеческого самосохранения, когда нам хочется отгородиться от просто самого знания того, что это происходит. Лучше про это не слышать, потому что это болезненно, это рушит какие-то собственные представления о том, что как же, на дворе 21 век, а тут люди вдруг превращают друг друга в месиво, и изрешеченные пулями тела лежат где-то на асфальте — об этом не стоит думать.

Потом проходит какое-то время, и это событие встает в контекст эпохи, и люди начинают его анализировать непредвзято уже, свободно от всей пропагандистской оценки и шелухи. И в этот момент свидетельства очевидцев этой эпохи приобретают особую важность. Я в связи с этим такого очевидца и пригласил сегодня в студию, это журналист, фотограф, автор недавно вышедшего романа про осаду донецкого аэропорта имени Сергея Прокофьева, Сергея Лойко. Добрый вечер, Сергей.

Лойко: Добрый вечер.

Козырев: Хочу сразу показать книжку. Был я в Одессе и читал там лекцию, и сразу им сказал: «Достаньте мне, потому что в моей стране этой книги нет в магазинах». Книга называется «Аэропорт», подзаголовок на обложке: «Главная книга о войне, которой не должно было быть, и о героях, которые хотели жить, но умирали». Я задам, наверное, самый очевидный первый вопрос: история книги. Как вдруг возник замысел, что нужно выйти за рамки текущих репортажей и объединить это в такую форму?

Лойко: Вот еще голландская книга. Она вышла 1 апреля в этом году. А это аудиокнига «Аэропорт». Но она не целая, здесь выборные куски с очень хорошей музыкой, читает Алексей Горбунов, потрясающий просто, мой любимый актер, он сам вызвался прочитать. А что касается того, как книга вышла. Как она вышла? Она, вы смотрели фильм «Alien»?

Козырев: Элей?

Лойко: «Alien», «Чужак»?

Козырев: Нет.

Лойко: Ридли Скотта «Чужой». Ридли Скотта и Джеймса Кэмерона — фильм «Alien». Там, помните, у них там все время это из груди вырывается. У меня так эта книжка вырвалась из груди, я уже не смог ее сдерживать, может быть, это как-то можно сравнить с родами, я не знаю, не рожал никогда до этого. Но книгу как-то так получилось, что очень похоже, что родил. Просто я был журналистом, Associated Press, английская TV-компания TVM. И потом работал больше 24 лет в Los Angeles Times. И я был на многих войнах, у меня было 25 командировок военных.

Козырев: На каких?

Лойко: В Ираке, в Афганистане, в Чечне тысячу раз, и в той, и в другой войне, в Румынии на революции, много, перечислять долго. Я говорю не о войнах, а о командировках, то есть это была моя 25 командировка. И я был там на этой войне каждый день. Один раз на месяц уехал, по независящим от меня причинам, потом вернулся и опять был на войне. И я, как журналист, высказался, я писал каждый день, я даже какие-то сумасшедшие американские премии за это получил, но я все равно испытывал неудовлетворенность от того, что я не могу рассказать все так, как я видел. Потому что все время в статьях своих, все время или я вставлял, или редактор любимое слово «якобы»: якобы русский, якобы вторглись, якобы война.

И я устал от этого слова «якобы», я хотел рассказать войну, о войне так, как я ее видел.  Ведь когда ты уходишь туда на войну, разговор с редактором, что редактор говорит? «Принеси хорошую статью, будь осторожен там». Что касается статьи, редактор говорит: «800 слов, 600 слов, 1200 слов». Я говорю: «Да там это, это». «Хорошо, 1500 слов». И как в 1500 слов рассказать о том кошмаре на ровном месте, о той войне, которая прошла через меня, через сердце, через глаза, и задела меня так, как никогда. Я думал, я уже ко всему привык, что мне как-то все...

Знаете, в Ираке сидишь, смотришь как по телевизору всю эту войну. Вышел на балкон, а там идет война напротив гостиницы, взрываются бомбы, там какие-то игрушечные американские солдатики бегают, какие-то черные люди от них убегают, которые должны были кончать жизнь самоубийством, они почему-то убегают, и ты на это смотришь, как будто у тебя билеты в партер или в бельэтаж. И так Афганистан — то же самое. Если не считать поноса, то все остальное тоже как в театре. А здесь я оказался внутри этого фильма, который никак не кончался, внутри этих сумасшедших декораций, посреди этих людей, все это выглядело, как в фильме Стивена Спилберга.

Козырев: «Спасти рядового Райана»?

Лойко: Да, в смысле декорации, настолько все это было креативно, талантливо, сломано, настолько были одеты все эти рыцари, которые, такое ощущение, они, как в фантастическом фильме, сошлись из разных эпох, из разных армий, потому что все у них было разное. И мне казалось, что выйдет Стивен Спилберг, я говорил об этом, скажет: «Снято!». Но он не выходил, не снимал, и эти актеры они умирали, и я понимал, что это не кино. И самое главное, Миша, любая война, про которую я читал или видел, там всегда было какое-то объяснение про ту и про другую сторону. Карабах Нагорный, в котором я был, или Ирак, или Афганистан. Здесь в этой войне все было предельно ясно, где свои, а где чужие, как до этого дожили, неужели на Россию нам плевать, как пел Володя Высоцкий в замечательном спектакле, который я однажды видел. И здесь одновременно все было ясно, и одновременно совершенно никакого смысла. Эта война была ни на чем не основана, она была выдумана российским телевидением.

Козырев: Я предлагаю вам, уважаемые зрители, посмотреть так называемый буктрейлер. Это ролик, который был смонтирован из фотографий Сергея Лойко как раз для выхода голландского издания. Автора саундтрека вы, наверняка, знаете. А так посмотрите то, о чем сейчас рассказывал мой гость, но еще и снимками, сделанными его собственной камерой.

Я хочу оговориться и попросить прощения у автора, потому что в трейлере этом используются фотографии такого сильного психического заряда с трупами и с расчлененными телами, что просто из-за нашей политики, принятой на канале, мы заменили их фотографиями тоже Сергея Лойко из этого же самого трейлера. Книга охватывает период, начиная с Майдана, и до квинтэссенции его — это осада этого донецкого аэропорта, которая длилась, как я понимаю, 242 дня. Почему вдруг аэропорт, свет клином сошелся именно на этом участке земного шара?

Лойко: В книге есть такой эпизод, в книге вообще 95% военных всех эпизодов, они построены на реальных фактах, они могут быть смещены во времени, в пространстве, но они случились, так или иначе. И там есть эпизод, когда герой спрашивает у другого героя: «А что вы здесь защищали? Вы защищали воздух, потому что аэропорт — это же не крепость никакая, аэропорт сделан из железа такого тонкого и стекла, и бетон». Это все разрушено было, все было искромсано, и в этом аэропорту не было ни одного места, где ты мог бы чувствовать себя в безопасности, пули, снаряды пролетали насквозь.

Козырев: Там еще совершенно невероятная вещь, которую сложно осознать, что на одном уровне, на одном этаже находятся войска одной стороны, а на другом, прямо под ними, находятся войска другой стороны.

Лойко: В этом смысле это была как какая-то дьявольская компьютерная игра.

Козырев: Шутеры — так называется.

Лойко: С шутерами, да. Хорошо, что я не был ее героем, не пришлось ни в кого стрелять, камера для этого не создана. Там несколько уровней было. Знаете, как в компьютерной игре: первый этаж — его занимают украинцы, второй этаж — украинцы тоже, десантники, на третьем этаже — так называемые сепары, в подвале — сепары.

Козырев: Сепары — это сепаратисты, да?

Лойко: Сепаратисты, да, так они их называют. И вокруг тоже были сепаратисты, но вся эта команда сепаратистов она, конечно, состояла из трех компонентов — это были непосредственно сепаратисты, местные какие-то жители, вооруженные до зубов Москвой, у меня в этом сомнения никакого нет. Это были такие дикие гуси российские, из которых единственным, пожалуй, таким действительно романтиком этого русского мира был этот удивительный человек Гиркин, а все остальные были обмануты, и все остальные были зомбированы, это были русские наемники. И третья составная часть — это российские войска. Я не буду говорить сейчас...

Козырев: Это то, что, во всяком случае, средства массовой информации в этой стране категорически отрицают до сих пор?

Лойко: Они могут отрицать, ведь очень долго мир думал, что солнце крутится вокруг земли. Здесь то же самое. Ведь сегодня был разговор такой про Ролдугина, и президент сказал, что это вообще он купил скрипку, продал скрипки за 12 миллионов долларов. И о чем был этот разговор? Там вообще нашли 2 миллиарда или что-то такое, просто этот разговор опять для внутреннего пользования, как дезинформация преподносится людям. То есть они не считают, что это и было про то, как Ролдугин какие-то скрипки продавал.

Так и здесь. Ведь по телевизору, а в России телевизор более дружит с населением, чем компьютер, и даже пока чем холодильник. Преподносились эти страшные мифы о гонении на русский язык, об ожидании какого-то поезда дружбы с вооруженными до зубов какими-то фашистами, в стране, где еврей Рабинович с удивительной фамилией на выборах президента набрал больше голосов, почти на целый процент, чем два так называемых лидера фашистов, о которых Кремль кричал, вместе взятых. И теперь у этой якобы фашистской хунты премьер-министр — еврей. О чем еще здесь говорить? Я говорю о дезинформации, поэтому эти люди, которые пришли в Украину, и люди, которые аплодировали этому здесь, оставаясь в России, и до сих пор с которыми нельзя говорить, будто им вставляют чип какой-то каждый раз в голову, когда ты заикаешься про Крым или про Донбасс.

Козырев: Вы общались непосредственно с «Правым сектором», с бойцами «Правого сектора» (организация, запрещенная Верховным судом России)?

Лойко: С организацией, запрещенной в России.

Козырев: Да, спасибо. Сейчас вы меня спасли. Кресло подо мной зашаталось уже, экран покрылся рябью. Совершенно верно, с организацией, запрещенной в России, общались?

Лойко: Да, конечно. Они были в аэропорту. Их было там в тот момент, когда я там был, я там был 4 дня, их было человек 15. Они совершенно ничем не отличались от остальных солдат. У них никакой символики не было какой-то фашистской или чего-то. Они выполняли те же самые функции, те же самые задачи. Более того, я вижу по российским...

Козырев: То есть это вообще беспочвенное обвинение, с вашей точки зрения? Потому что я, например, видел фотографии, в которых, опять-таки, ровно настолько, насколько купил, за то и продаю. Я видел фотографии, в которых у них, у нескольких людей и татуировки, и нашивные знаки были очень похожи на свастику. И, честно сказать, я уверен, что антисемитизм и какое-то обаяние нацизмом, оно есть как в России, так и в Украине. Может быть, это несопоставимые по масштабу вещи. Но, конечно, какое-то основание, чтобы раздуть из этого общий образ нынешней украинской власти, как власти, которая потворствует нацизму, какое-то основание для этого у людей, которые служат пропаганде в России, было.

Лойко: Это ложь от начала до конца. Знаете, если вы возьмете, просто на улице сейчас холодно, но подождите до июня, просто разденьте человек 100, там вы увидите 50 или 30, или 20 нацистских татуировок, а это ничего не значит юридически.

Козырев: И 80 ликов Сталина.

Лойко: Да, а на правой груди профиль Сталина, а на левой кто-то там в анфас. Так я о чем хочу сказать? Я попал в аэропорт, сначала я попал в эту организацию, которая в России запрещена. Я просто не знал, что это эта организация. Просто я сигналил, и они меня подвезли на джипе к себе в часть. Я говорю им: «Отвезите меня в аэропорт». Они говорят: «Мы не можем тебя отвезти, потому что у нашей организации, запрещенной в России, нет бронетранспортеров, нет танков и нет никакого крупнокалиберного оружия». В этот же вечер, сидя у них, я смотрю российское телевидение, где они рассказывают, как эта организация, запрещенная в России, бомбит Донецк. Это же все миф, все чушь собачья, это просто молодые ребята, патриоты, может быть, они где-то там могут прыгать или что-то такое делать, но это никакие не фашисты. Если какие-то фашисты вообще появились в Украине, то они появились благодаря России, благодаря политике Путина.

Козырев: Я был неприятно удивлен, когда один из первых законов, который приняла власть после побега Януковича, после избрания новой Думы, был этот закон по поводу того, что государственным официально становится украинский язык, и все должны его знать. Я уверен, что логически это абсолютно обосновано. Зачем нужно было его сразу делать? Это я не понимал. И у меня сложилось впечатление, что рост недовольства, и рост этих сепаратистских настроений в ДНР и в ЛНР возник во многом из-за того, что они почувствовали, что, очевидно, нас сейчас начнут притеснять и угнетать. Так это или нет? Прав я или нет?

Лойко: Во-первых, ДНР и ЛНР никакой тогда не существовало.

Козырев: Не существовало, я имею в виду на этих территориях, да.

Лойко: Когда был принят этот закон. ДНР и ЛНР, и так называемые протестные настроения появились, когда там появился Гиркин. Но Гиркиных у России, у Кремля, слава Богу, на весь Донбасс не хватило, ведь рядом была Запорожская область, рядом была Харьковская область, Днепропетровская область, Херсонская область, но там люди нормально живут, никаких настроений нет, они хотели вообще отгородиться. Просто у российской военщины не хватило запала, не хватило потенциала.

Козырев: Опишите, пожалуйста, это очень сильный образ книжки — этот человек по имени Дыркин, в котором, конечно, угадывается его прототип. Он такой прямо сочный, колоритный и, кроме того, главный герой еще и попадает к нему, попадает в его застенки даже. Выходит образ абсолютного социопата, человека патологически упивающегося возможностью вписать свое имя в историю, еще и получаешь наслаждение от пыток.

Лойко: Речь не идет непосредственно о прототипе. Этот герой такой комплексный, он создан от разных прототипов, пытки и все остальное. Дыркин в этом смысле — он такой настоящий романтик Русского мира на гране сумасшествия. И когда в Кремле поняли, что он начал играть свою игру, он превратился в Наполеона и в то время, как все остальные, бандиты более мелкого порядка что-то начали тут же отжимать — квартиры, дома, машины, туда шли танки, а обратно шли трупы и машины, отжатые в Украине, в Ростов. И Дыркин в этом плане стал с этим бороться, не Дыркин, а Гиркин, в моей книге он с этим борется, он становится всем неудобен, он требует ввода российских войск, но они уже там, зачем мне еще раз про это напоминать? Его снимают, его выкидывают, и он, как Наполеон, жалко кончает свою жизнь, идя пешком от границы до Ростова.

Козырев: Мне кажется, удивительная особенность этой книги, что в ней описывается то, что происходило по обе стороны фронта, потому что герой попадает еще и на территорию, которую контролируют, соответственно, эти самые, как их прозывают в книжке, сепары. Я хотел бы задать своему гостю вопрос о том, чем те люди, которые находились по одну сторону фронта, отличались от тех, которые находились по другую, и чем они оба были похожи, эти два воюющих контингента. Мы сейчас это все узнаем после короткой паузы.

Лойко: Я же сказал, что эта война была простая с точки зрения где добро, где зло. С одной стороны, это был вооруженный Майдан, который вынужден быть на Майдане даже 20 февраля, когда их расстреливали просто в упор, не было оружия, может быть 1-2 дробовика. Я провел на Майдане вообще бессонные дни и ночи, я не видел там автоматов, и до сих пор нет ни одной картинки кого-то с автоматом. Это был вооруженный Майдан в аэропорту, в том числе, в Украине вышли люди защищать свою независимость.

А с другой стороны, были эти обманутые непонятные люди. Одни приехали заработать, чтобы отдать кредит за холодильник, на сафари пострелять. Другие считали, что здесь фашисты с рогами убивают женщин и детей, и они при этом все время себя распаляли, они рассказывали друг другу страшные вещи, чтобы им было легче убивать, понимаете? Или легче идти в атаку, или что-то такое делать. И сейчас удивительная ситуация, интересно, что там сейчас происходит, потому что вчера 3,5 часа была пресс-конференция главного человека, он ни разу не сказал «Русский мир», ни разу не сказал «Новороссия». Они оказались в какой-то зоне, это опять такая чернобыльская зона в Украине.

Козырев: Отчуждения.

Лойко: Зона отчуждения. И что дальше там будет с этими людьми, как долго Кремль будет продолжать кормить их оружием, я не знаю.

Козырев: Вы пробовали с ними общаться? Вы пробовали какие-то аргументы? У вас же была возможность сесть с ними за один стол, ночевать под одной крышей. Вы могли какие-то аргументы попытаться что-то кому-то объяснить или вы не чувствовали себя обязанным, или просто не стали этого делать, потому что это было бессмысленно?

Лойко: Миша, я корреспондент, я пытаюсь что-то объяснить своим читателям на бумаге. А на войне я пытаюсь услышать и увидеть. Я же не пропагандист, я не должен был, как какой-то Ленин в Польше, кого-то пропагандировать. К сожалению, у меня не такая дикция, и я не могу произнести отчество министра Набиуллиной, но я не мог этого сделать, я был просто журналистом, я сейчас что-то пытаюсь объяснить, потому что вы меня спрашиваете о моих впечатлениях.

Козырев: Чувство жалости возникало по отношению к этим людям? Хотя бы к обманутым, глубоко заблуждающимся.

Лойко: Чувство удивления, отвращения, но самое главное чувство было — я пытался понять, что ими движет. Ведь среди них не было ни одного учителя, ни одного врача, ни одного инженера, это, в основном, я сейчас говорю не о регулярных российских частях, которые старались держаться в тени, а я говорю о тех наемниках. Я пытался понять, что ими движет, у каждого была своя история. Но эти люди, многие из них даже понимали, что они участвуют в шоу, что они участвуют в шоу, и это шоу — гражданская война. Никакой гражданской войны там нет и не было — это мое мнение. Там даже, хотя историки назовут ее российско-украинской войной, может быть, они правы, но мое объективное мнение, что это война одного человека против России, против Украины, против русских, против украинцев — вот что там такое было. И этому человеку сейчас, если не стыдно, то, наверное, страшно стало, и он перестал говорить о Русском мире.

Козырев: Я, как понимаю, я прочитал первую книжку, которая сейчас уже дополненная и исправленная, добавлены в нее какие-то главы, и вышла во втором издании, да?

Лойко: Она выходит во втором издании. Уже в Польше она выходит в новом издании, в Грузии, в Латвии, Эстонии, я сейчас полчаса буду перечислять, не буду, в Швеции, в Китае она выходит в новом издании. Ее редактировали, я не буду называть их имена, чтобы за ними не следили так же, как за мной, когда я пришел к вам в студию, вы знаете, да?

Козырев: Да. Зритель наш не знает, но Сергей пришел в сопровождении нескольких человек. Один из них даже ломился к нам в студию. В общем, они не представились, так можно сказать, но мы их не пустили.

Лойко: И два российских редактора самых лучших сами вызвались отредактировать книгу. И они нашли там все стилистические, какие-то структурные ошибки, они отредактировали. И потом я переписал главы, внес новые элементы.

Козырев: То есть в России выйдет уже это второе, если выйдет?

Лойко: Если выйдет. Вы знаете, один российский редактор, полный тезка известного лауреата Нобелевской премии, так сказал: «Это необъективная книга, в этой книге русские плохие, а украинцы хорошие. Может быть, — цитирую практически, — это пройдет в Америке, в Европе, но в России такая необъективность не проходит». У меня тут полно и хороших русских тоже. Сейчас я вам могу рассказать о них.

Козырев: Давайте послушаем один из фрагментов как раз, которые я буду слышать тоже в первый раз, как и вы, уважаемые зрители.

Лойко: Это фрагмент из 8 главы, новый кусок. Он построен на абсолютно реальных фактах, и все, что здесь написано, все имело место быть, но, может, диалоги какие-то по-другому придумал.

«В жаркий июльский полдень под Саур-Могилой, где украинские десантники четвертый день вели затяжные стрелковые бои, едва сдерживая превосходящие силы неожиданно перешедших границу российских войск, полковник Савиных, командир десантно-штурмовой бригады ВСУ — Вооруженных сил Украины, собрался было выслать группу спецназа, чтобы найти и вернуть в расположение раненого и убитого из его бойцов: разведка утром напоролась на засаду. Он ожидал, когда, наконец, русская арта перестанет работать. Они уже час метелили его позиции прямо с российской территории. В основном «Грады» и 152 мм гаубицы. Подавлять их арту было строго запрещено начальством.

– Ты что, Савиных, о**** совсем?! Это ж война будет! Война, б****, а не х*** собачий! Ты понимаешь это, полковник, своей дурной башкой? – орал в трубку генерал, так что пыль сыпалась с бетонного перекрытия блиндажа. – У нас АТО, Савиных! Понимаешь, АТО, е* его мать! Повторяю последний раз для особо, б****, находчивых! Е***** АТО! И больше ни х**! Как понял меня, полкан?

Полкан понял, что таким макаром от его бригады скоро ни мокрого, ни сухого места не останется. Но воевать было нужно, АТО или конь в пальто.

Как только русская арта кончила работать, зазвонил мобильние: «Жена! Прозвонилась-таки. Вот упрямая баба…».

– Привет, Саша. Как дела? – заговорила «упрямая баба» каким-то хриплым, когда-то знакомым, мужским прокуренным басом.

– Кто это?

– Не плачь, не горюй! Напрасно слез не лей! А лучше поцелуй, когда вернемся с лагерей… – бас в ответ пропел строки из незабываемой строевой их учебного взвода в Рязанском десантном.

– Эй, але! Кто это? Кто ты? — голос у Саши вдруг подломился.

– Саша, б****, это Колян, братишка твой боевой! Забыл, как мы в Рязани в учебке отжигали? Как в Саланге, в туннеле е*****, дохли-задыхались, кровью, б****, харкали, как ты меня выносил оттуда? Саша, это я, Коля!

– Колька! Колян! Живой! Ты как? Сто лет, б****! Как ты меня нашел? Блин, поверить не могу! Коля – брат! Ты где?

– Саша, слушай теперь внимательно. Я здесь, Саша, здесь. Перед тобой. У меня твой двухсотый и трехсотый раненый и убитый! Нужно перетереть. Водокачка разбитая на нейтралке. Шестнадцать ноль-ноль. Один. Без оружия. Конец связи.

Саша просидел все эти три часа, как вкопанный, не поднимаясь, не отдавая приказов. В голове проносилась целая жизнь. Почему-то особо вспомнилось, как бежали они целой ротой по белой песчаной лесной дороге возле Константиново, родины Есенина, как кубарем скатывались с крутого берега, скидывая на ходу сапоги, брюки, убивая все живое вокруг крутым запахом портянок — самым летальным отравляющим веществом в мире. Как бросались с криком, смехом и матом в прохладную, синюю-пресинюю реку, как все плыли вместе, но скоро повернули назад, и только Колян переплыл на другую сторону и валялся без сил на раскаленном песке...

И вот теперь их снова разделяла река. На этот раз не синяя-пресиняя Ока, а река смерти, где они стояли ее берегами... Друг против друга.

Без десяти четыре Саша выпил стакан водки, выкурил пару сигарет, взял непочатую бутылку, дал минометчикам координаты, оставил комбату пистолет и медленно пошел через линию фронта.

Они встретились в полуразрушенной, грубо сложенной из крепко побитого с тех пор пулями и осколками красного кирпича, насосной рядом с полностью разрушенной водокачкой.

Объятия… Память мурашками корежит спины. Стоя из горлышка выпивают бутылку, не поперхнувшись, не отрывая глаз друг от друга, не веря глазам. Этого не может быть! Этого, б****, быть не должно. Это, б****, ненормально.

Поговорили про жизнь, жен, детей, баб, зарплату нищенскую, неудавшуюся жизнь. Сами не могли это сформулировать, но подсознательно и того, и другого долбило, словно осколками по броне, одно и то же чувство — кто-то их предал, и выхода нет.

– Саша, я, собственно, чего пришел, – перешел, наконец, к делу Коля. – Давай меняться. У меня два твоих — двухсотый и трехсотый. Мы пацану первую оказали. Плечо. Сквозное. Будет жить.

– Коль, у меня сегодня с обменным фондом херово, — ответил Саша, почти испытывая неловкое чувство вины перед другом, что не убил и не ранил его людей.

– Хорошо, бери в долг. Потом отдашь…

Посмотрели друг другу в глаза. Взгляд у обоих был уже другой. Высокие берега безвременной реки-Оки их памяти покрылись снегом.

Каждый вызвал свою группу с носилками. Без оружия.

Одни принесли, другие отнесли к своим главный товар на войне — мертвого и раненого.

Через два дня уже Саша звонил Коле. Его люди подобрали убитого и двух раненых русских. Он был готов вернуть долг.

Все было, как в первый раз, только без водки, слез и объятий.

– Я ж тебе одного трехсотого отдавал, а ты мне двоих притащил.

– А я тебе с процентом возвращаю.

Ни тот, ни другой не рассмеялись шутке.

– Да, кстати, — сказал на прощанье Коля, словно что-то незначительное вспомнил. — Арта (артиллерия) сегодня работать будет. Ну, знаешь, три тысячи снарядов. С 22-х начнем. Ты прикопайся на всякий случай.

– Не успею, почти все позиции поменял, — мрачно ответил Саша.

– Хорошо, придумаем.

Всю ночь арта долбила по безлюдному черному лесу в километре от сашиных позиций. Коля поменял арте координаты, типа «по последним данным разведки…».

Утром, с другого незнакомого номера Коля получил сообщение: «Спасибо».

С тех пор они не встретились ни разу, не позвонили друг другу, а война продолжалась».

Козырев: Последний вопрос, Сергей. Как вас изменила эта война? И как вы живете сегодня со всем этим на душе?

Лойко: Тяжело, конечно, жить. Я все еще живу этой книгой, я много потерял на этой войне, очень много, слишком много, чтобы вообще. Может быть, поэтому я оказался там в аэропорту. Мне безумно неприятно, да просто возмутительно то, что до сих пор руководители моей страны говорят цинично: «Они постреляли — им ответили». Ребята, это война, уберите оттуда оружие, уберите оттуда танки, бронетранспортеры, сядьте за стол переговоров. Война продолжается, и война, которой быть не должно. Все, что могу сказать.

Козырев: Спасибо большое за то, что пришли. Это автор книги «Аэропорт». Я ее прочитал, это очень сильное впечатление, и я вам должен сказать, что, конечно, самое жуткое для меня, осознавая события, описанные в этой книге, в которой много героев, которые появляются буквально на несколько минут, просто такой яркий образ, там они выходят и умирают, что это происходит здесь и сейчас. 

Фото: aeroportloiko.com

Другие выпуски