Презумпция заказухи: почему в современной России даже Дудь не застрахован от обвинений в «джинсе»

И вот я не верю, что человека можно заставить говорить не то, что он думает. То есть не так. Заставить, конечно, можно, но для человека сама мысль о том, что его заставили что-то говорить, слишком невыносима, поэтому он выстраивает для себя сложную систему оправданий. Сергей Доренко в нашумевшей книге Петра Авена об этом сам подробно рассказывает — разумеется, он искренне мочил врагов Березовского. Он объясняет это так, что он тогда был человеком левых, чуть ли не коммунистических взглядов, и одинаково ненавидел всех олигархов и министров-капиталистов, ну а дальше уже детали, кого из них именно ему приходилось мочить.

Понятно, что это такое наивное самооправдание, и когда я его сегодня слышу от своих знакомых, работающих по Навальному или по Грудинину, я им скорее сочувствую, прекрасно понимая, что и я, окажись я в их положении, тоже легко бы объяснил себе, что я транслирую чужую точку зрения не потому, что у меня нет совести, а потому, что сам так думаю. Это вообще моя любимая тема — роскошь бескомпромиссности, я уверен, что все, кто сегодня живет по лжи, с удовольствием по ней бы не жили, но вот не могут себе позволить, и обидное в этом контексте словечко «ипотека» на самом деле вполне трагическое.

Но это, конечно, уже такой низкий жанр общественно-политического психоанализа, а в конечном итоге получается, что частные истории разных пропагандистов сливаются в один отвратительный фон, с которым приходится сосуществовать вообще всем. О новом расцвете политической заказухи — моя колонка для Republic.

Очевидно, историю явления стоит отсчитывать от рождения отечественного пиара, когда появился глагол «заносить» в его новом значении и когда коммерческая и политическая «джинса» спокойно жила и на первых полосах газет, и в новостных выпусках телевидения, и вообще везде, и чем больше ее было, тем сильнее была мотивация пионеров той прессы, которую уже в зрелые постсоветские годы стало принято называть качественной, но где теперь та пресса, а культура заказного текста, прежде всего политического, переживает теперь самый впечатляющий ренессанс. Высказывание чужого мнения под видом своего за деньги стало нормой, и даже популярнейший Юрий Дудь, приглашая в свое шоу очередного политика, сталкивается с презумпцией заказухи – зрителей интересует, сколько гость ему заплатил, а не содержание разговора.

Русская постправда замешена на деньгах. Реальную агитационную эффективность политической заказухи оценивать трудно – много ли сторонников того же Навального, которые, начитавшись заказных антинавальновских текстов, разочаруются в нем и станут голосовать за Путина? Но это и не нужно, гораздо более серьезный (и почти бесспорный) эффект достигается именно за счет того, что уничтожается сама по себе репутация независимого политического высказывания. Любое слово по умолчанию начинает выглядеть написанным под диктовку, а такому слову нельзя верить, оно ничего не стоит, а когда ничего не стоит слово, ничего не стоит и все остальное – в политике, в общественной жизни, вообще везде.