«Еще один гвоздь в крышке гроба Советского Союза»: Михаил Кожухов об Афганской войне, ее гламуризации и цензуре в те времена

Вы не были, да?

Нет. К сожалению, нет.

На самом деле тоже можно пошутить, поскольку в 1999 году вы ненадолго стали пресс-секретарем Путина, да, это такая загадочная история, страница вашей биографии. То есть, может быть, вы на самом деле чекист, просто не афишируете. Но понятно, что вы не признаетесь.

Это был 1985 год, да, год отъезда в Афганистан?

Да.

Скажите, вот тогда, я просто тоже уже помню по подшивкам, естественно, да, что был такой довольно резкий переход. До какого-то года горбачевского писали о том, как советские солдаты, не знаю, раздают еду, сажают деревья, строят школы, а потом вдруг оказалось, что это война. Вы застали период, когда нельзя было писать о войне, нельзя было писать о смертях, или уже сразу писали честно репортажи о той войне?

Смотрите, как раз переломным в этом смысле и был именно 1985 год. Это был год самых больших потерь в результате наших, с моей точки зрения, бессмысленных попыток взять Панджшер. Там было несколько очень тяжелых операций, и, может быть, с этим было связано решение чуть-чуть ослабить тиски военной цензуры.

Но тем не менее ни одна публикация не могла появиться в прессе без печати военного цензора и был очень строгий и четкий список того, что можно было, и того, что нельзя было упоминать. Когда я уезжал, мне объявили, что я могу официально в одной публикации упомянуть одного погибшего и одного раненого. Понятно, что при строительстве дорог никто не погибал.

Но самое интересное, что вот есть такая фраза, она лукавая, про то, что вот Советский Союз строил дороги. Он действительно строил дороги, домостроительный комбинат, хлебокомбинат и что-то еще, но в шестидесятых-семидесятых годах, да. Начиная с 1979 года никто уже ничего не строил.

Деревья сажали, наверно, все-таки действительно, Проханов дерево в центре Кабула и так далее.

Может, Александр Андреевич и посадил какое-нибудь дерево на каком-нибудь показательном субботнике. Нет, единственное, что я помню, действительно там были комсомольские советники, очень хорошие ребята, кстати. Как правило, это были первые, вторые секретари маленьких райкомов партии, которые уезжали советниками в провинции, советниками молодежной организации.

Наши, советские, да?

Да, хорошие парни. И кто-то из них действительно и школы строил, и на субботниках работал. Это было.

Слушайте, репортерский вопрос. Сколько времени, сколько дней или недель проходило от написания репортажа до публикации? То есть понятно, что это были не новости, да, это не было такое, что срочно в номер. Какой был интервал?

По-разному. Вот, например, когда было нападение на заставу на границе с Таджикистаном и журналистов из Кабула туда отвезли, я всю ночь писал и передал наутро, потому что понимал, что все коллеги делают то же самое. А иногда было побольше времени. Но все равно вот такие репортажные вещи об операциях я старался передавать побыстрее. Другое дело, что…

Это от «Голосов» зависело, наверно, да? Что они уже передали, да, что погибшие, и надо срочно писать? Или нет, не было такой связи?

Нет, это было просто такое желание как-то все-таки не превращать это в художественную литературу. Другое дело, что по разным причинам потом это могло валяться в редакции неделю или две.

В редакции, или в ГлавПУРе условном, или в Главлите?

Да, и в редакции, и в военной цензуре.

Слушайте, вот вы сказали про романтику свою молодежную. Я хочу уточнить, чем она была. Такая киплинговская история, поехать на войну и стать настоящим мужчиной, или все-таки действительно интернациональный долг, помощь братскому народу и так далее? Просто это же такой вопрос, на который до сих пор нет ответа. Люди верили тогда, что помогают братским афганцам, или было ощущение колониальной войны, допустим?

Вы знаете, это на самом деле вопрос сложный, потому что вот, скажем, была Куба. В восьмидесятых годах ни у кого, у меня, во всяком случае, не было уже никаких коммунистических иллюзий относительно нашей страны. Было понятно, что ничего не получилось.

По выражению Алексея Толстого, который считал, что большевизм ― это желание сделать мир чудом, мне было понятно, что чуда не получилось. Но тем не менее в душе жила надежда на то, что а вдруг вот у кубинцев получится, вдруг вот эти прекрасные бородачи все-таки смогут! Все-таки в большевизме и в коммунистической идее заложена вот эта почти религиозная вера в какой-то новый справедливый мир, где все братья.

И в какой-то степени у тех, кто писал: «Прошу направить меня в Афганистан», и у меня тоже, возможно, было вот это романтическое ощущение, переданное Михаилом Светловым в стихотворении «Гренада, Гренада, Гренада моя».

То есть буквально верили в социализм в Афганистане, да?

Не в социализм, нет, конечно. Но была какая-то общая заряженность от всего, что ли, идеологического воспитания, было какое-то ощущение того, что да, вот они хотят, вот они борются, там, значит, кровососы, а мы придем, поможем! Но от этих глупых иллюзий ничего не оставалось уже на следующий день в Кабуле.

На месте, да, иллюзии терялись? На месте, уже в Афганистане.

Да, да.

И вот скажите, у вас тогда какое было главное ощущение от войны? Бессмысленная, беспощадная, наш Вьетнам? Или все-таки надо было, несмотря на потери, несмотря на все?

Не надо было. Не может быть никаких сомнений у людей, у которых есть хоть немного серого вещества. Это была преступная политическая авантюра, которая обошлась колоссальными потерями для страны, во-первых, тысячами жизней, сотнями тысяч жизней афганцев и очень тяжелыми последствиями. Конечно, в какой-то степени афганские события стали еще одним гвоздем, который был вбит в крышку гроба Советского Союза.

Спасибо большое, что вы это сказали, потому что сейчас же идет такая героизация и гламуризация задним числом этой войны. Знаете, да, что Госдума решила, хочет, вернее, отменить решение Съезда народных депутатов Советского Союза о признании войны ошибкой, вот почему так? Почему сейчас ее так реабилитируют, войну? Потому что лобби афганское во власти или почему? Или потому что Сирия?

К сожалению большому, во власти нет лобби. К огромному сожалению, к моменту начала чеченской кампании в руководстве вооруженных сил не осталось практически ни одного афганца.

А разве Грачев не был афганец? Грачев.

Вот Грачев, к сожалению, был, и когда он волей обстоятельств стал министром обороны, он прекрасно понимал, что за ним не пойдут вооруженные силы, и он тогда сделал одно мудрое решение. Он позвал возглавить Генеральный штаб генерала Дубынина, которого военные считают самым выдающимся военачальником послевоенной советской истории, бывшего командующего 40-й армией, уже больного раком. И Дубынин сказал: «Ко мне», и боевые генералы-афганцы, мною очень уважаемые, взяли под козырек. Но Дубынин умер меньше чем через год, и никто из громовской команды не сработался с Грачевым, они все ушли к моменту начала Чечни.

Возвращаясь к началу вашего вопроса, потому как в раскрутку этой темы включилась пропаганда, ток-шоу, да, вот эти так называемые, мне показалось, что вот эта реанимация живых трупов афганских, вот всей этой чепухи про то, что если бы не мы, туда бы пришли американцы…

Да-да.

Они бы разместили там ракеты. Вот до того, как включилась пропаганда, мне показалось, что это инициатива Клинцевича или кого-то еще из тех, кто остался.

В пропаганде тоже есть Артем Шейнин, да, который там воевал. Соответственно, он же такой у нас символ ястребиных ток-шоу, да, человек, который всех хочет убить.

Я думаю, что это не его уровень. Так вот, мне показалось, что это заказ, что у власти заканчиваются патриотические аргументы, потому что уже никому не интересно, кто там кому на Украине Тимошенко, а кто кому Порошенко, все устали от этой темы, устали от сирийской темы. Нужны какие-то новые поводы порадоваться тому, какие мы крутые и хорошие и какие ужасные американцы.

Я, честно говоря, ожидал, что вот это решение Думы будет сегодня, но ошибался. Его нет. И даже сегодня было такое заявление Пескова, которое несколько дезавуирует перспективы принятия. Он сказал, что самое важное ― не забывать героев, павших там.

Это правда.

И это, по большому счету, правильно.

Да, но, слушайте, опять оказывается, что Кремль у нас самый сдержанный, самый, так сказать, не экстремист вот в этой властной сфере. Может быть, в этом тоже и есть смысл этой манипуляции.

Хорошо, если так.

Хорошо, если так, согласен. Спасибо большое. Тогда, наверно… Можно вас поздравлять или не та дата, с которой можно поздравлять?

Нет, вот я хотел сказать. Одну секунду, я позволю себе немножко.

Да, конечно.

У меня на стене висит вот такая бейсболка, на ней карта Афганистана, написано «Ветеран». Я привез ее из поездки в Афганистан несколько лет тому назад. Ничего более подходящего под рукой нет.

Хочу обратиться ко всем, кто считает себя шурави. Тут ни у кого не поднимется язык бросить тень сомнения в том, что они красавцы, молодцы, что они мужественные, прекрасные бойцы, гордо вышедшие под развернутые знамена, потому что все задачи, которые ставились перед армией, она достойно выполнила. И всех с праздником, всех с датой!

Пускай не судит однобоко вас кабинетный грамотей, да. Спасибо большое.