Кашин и бегущие по лезвию-2018: для кого Навальный снял «Рыбку», кто на очереди после Дагестана и что будет с «красным олигархом»

Давайте представим, что в каком-нибудь самом большом, самом важном сейфе Кремля лежат папочки со сценариями на все случаи жизни. И среди них папочка, в которой собраны рецепты по борьбе с коммунистическим реваншем. Эту папочку собрали еще в начале девяностых, когда Кремль, очевидно, всерьез боялся коммунистической реставрации и противостоял ей не на жизнь, а на смерть. Словосочетания «Голосуй или проиграешь» или «Не дай Бог» именно в этом значении знакомы даже тем, кто в девяностые был ребенком или, как я, подростком — выборы 1996 года действительно были беспрецедентной мозгопромывательной кампанией, когда даже в развлекательных телепередачах или в желтых, совсем бульварных газетах каждый день появлялись материалы об ужасах коммунизма и о недопустимости прихода Зюганова к власти. Газету «Не дай Бог», которая не распространялась в Москве, зато десятимиллионным тиражом бесплатно расходилась по провинции, делали лучшие журналисты «Коммерсанта», и, чего, кажется, никто не знает, именно из этой газеты выросла знаменитая и очень уважаемая до сих пор благотворительная структура, которая сейчас называется «Русфонд», это вообще безумно интересный феномен — вот девяностые, провинция, жизнь там понятно какая, и никто тебе не поможет, и вдруг буквально с неба на тебя падает красивая цветная газета, разговаривающая с тобой таким задушевным языком, и ты понимаешь, что ты не одинок. И ты пишешь в эту газету письмо с просьбой о помощи, и ладно если ты фермер, и тебе нужен новый трактор, но чаще писали или нищие старики, или родители больных детей, или больные взрослые, которым негде взять деньги на операцию. И у людей, которые, в общем, шли против совести с этой наглой и циничной агитационной газетой, что-то зашевелилось в душе, и эти мешки писем в «Не дай Бог» у них не поднялась рука выбросить в помойку, а они создали фонд, который был призван связывать несчастных людей с теми, у кого есть возможность и желание им помочь.

Но это я отвлекся, просто девяносто шестой год в этом смысле — это до сих пор непревзойденный фестиваль самой грязной политической пропаганды. На только появившихся тогда музыкальных телеканалах с клипами шли бесконечные программы типа «Время назад», когда дикторы изображали тоталитарный ужас в России, в которой победил Зюганов. В «Поле чудес» у Якубовича кукла Ельцина выигрывала у куклы Зюганова. Актер Петренко по телевизору каждый вечер читал с выражением письма крестьян, переживших Голодомор, а на продовольственных магазинах висели стикеры с Зюгановым «Купи еды в последний раз».

Годы спустя я прочитал в интервью одного политтехнолога, работавшего на тех выборах, что реальная цель этой пропаганды заключалась не в том, чтобы объяснить обществу, насколько опасен коммунизм и лично Зюганов, а в том, чтобы показать, до какой степени безграничны возможности власти, и что, как бы ни проголосовал народ, президентом все равно останется Ельцин. Мне нравится эта версия, но и значение антикоммунистической пропаганды отрицать невозможно. И я верю, что папочка из девяносто шестого года до сих пор лежит в кремлевском сейфе, и ею пользуются.

Чего уже никто не помнит — думскую кампанию 2003 года, ранняя путинская эпоха, когда Кремль еще только завоевывал сохранившееся с девяностых политическое пространство. Тогда создали партию «Родина», которая должна была отбирать у Зюганова электорат, тогда на Болотной и других площадях каждую неделю собирались огромные митинги с бабушками, которые, размахивая красными флагами, проклинали Зюганова. Эти митинги устраивали братья Якеменко, на одном из этих митингов я обманом отобрал у одной бабушки красный флаг, до сих пор его храню как важный политический трофей той осени. В киосках продавалась фальшивая газета «Правда» с компроматом на Зюганова, и телевизор тоже пугал коммунистами — конечно, более вяло, чем в девяносто шестом, но пугал. То есть той папочкой из сейфа активно пользовались и в нулевые.

И сейчас можно представить, как выглядит эта папочка после двадцати с лишним лет активного пользования. Вся захватанная разными руками, жирные пятна на бумагах, какие-то листы вырваны, какие-то утеряны, все перепутано, и понять, зачем это все нужно и какой в этом смысл, уже невозможно. Но папочка по-прежнему обязательна к исполнению, и уже новое поколение политтехнологов, матерясь и кряхтя, разворачивает антикоммунистическую кампанию — как настоящую, только совсем вялую и бессмысленную. То, как сейчас пропаганда воюет с несчастным Павлом Грудининым, выглядит мало того что дико, но и необъяснимо. Зачем? Я пытаюсь найти ответ в колонке для издания Republic.

Злодеяния Павла Грудинина неисчислимы, и каждое заботливо протоколируется государственной или лоялистской прессой, надежно охраняющей покой страны от посягательств красного олигарха. До сих пор в таких выражениях и с таким накалом писали только о Навальном, но как только ЦИК объявил о начале президентской кампании и как только Навальный получил отказ в регистрации, все орудия моментально переключились на новую мишень и стреляют ежеминутно – Грудинин, Грудинин, Грудинин.

Когда они боролись с Навальным, это выглядело по крайней мере естественно – публичный враг Кремля, открыто претендующий на власть; конечно, надо его мочить, для того и существует пропаганда. Но здесь-то – КПРФ, системная партия, много лет и шагу не делающая без одобрения администрации, согласованный кандидат, спарринг-партнер, именно такой, какой и был нужен Кремлю, – чтобы и новое лицо, и нулевые амбиции, и перспектива набрать процентов пятнадцать, не больше. Пропаганда с него должна пылинки сдувать, а она с ним воюет. Приемы и методы, перенесенные в наше безвыборное время из того недавнего прошлого, когда выборы в России были настоящими, производят самое странное впечатление – еще чуть-чуть, и можно будет поверить, что Грудинин настоящий враг Кремля.

Самое смешное, ⁠что это вполне может быть одним из объяснений. ⁠Имея перед собой задачу имитировать напряженную предвыборную борьбу, кремлевские ⁠пиарщики не придумали ⁠ничего лучше, чем ⁠воспроизвести дискурс «Голосуй, или проиграешь» на безрыбье кампании 2018 года. Эти приемчики («обманутые Грудининым пайщики»!) не столько провоцируют ненависть избирателя к Грудинину, сколько активизируют коллективную память рубежа девяностых и нулевых, когда беспощадный черный пиар был обязательным свойством любой выборной кампании, и если сейчас он тоже используется, значит, и выборы сейчас настоящие, и исход их не предрешен, и надо волноваться, включаться, спорить, ждать и в день выборов бежать на избирательные участки.

Ну и, если не отходить от предвыборной и антикоммунистической темы — когда я смотрел, как мочат Зюганова в 1996 году, или как Доренко воюет с Лужковым,  для меня все эти люди из телевизора были, конечно, посланцами из того же мира, в котором живет, ну не знаю, Алла Пугачева. А сейчас того же Грудинина или Навального мочат многие мои хорошие знакомые, и это дает совсем другое ощущение — я ведь знаю этих людей, понимаю, как они устроены. Разумеется, им плевать на то, что у Грудинина где-то там счета или на то, что Навальный делает что-то не то. Но и в чистую продажность и цинизм я тоже не верю. Вот легенда этого жанра, уже упомянутый Сергей Доренко. Его тоже в те еще годы было принято считать абсолютно бессовестным человеком, которому все равно, что говорить в эфире под диктовку Березовского. У Акунина, который тогда только дебютировал, была такая не очень громко выстрелившая книжка «Сказки для идиотов», один из героев которой был как раз списан с Доренко, и он там был изображен как заложник, вынужденный говорить в эфире гадости про разных политиков, потому что его заставляют.

И вот я не верю, что человека можно заставить говорить не то, что он думает. То есть не так. Заставить, конечно, можно, но для человека сама мысль о том, что его заставили что-то говорить, слишком невыносима, поэтому он выстраивает для себя сложную систему оправданий. Сергей Доренко в нашумевшей книге Петра Авена об этом сам подробно рассказывает — разумеется, он искренне мочил врагов Березовского. Он объясняет это так, что он тогда был человеком левых, чуть ли не коммунистических взглядов, и одинаково ненавидел всех олигархов и министров-капиталистов, ну а дальше уже детали, кого из них именно ему приходилось мочить.

Понятно, что это такое наивное самооправдание, и когда я его сегодня слышу от своих знакомых, работающих по Навальному или по Грудинину, я им скорее сочувствую, прекрасно понимая, что и я, окажись я в их положении, тоже легко бы объяснил себе, что я транслирую чужую точку зрения не потому, что у меня нет совести, а потому, что сам так думаю. Это вообще моя любимая тема — роскошь бескомпромиссности, я уверен, что все, кто сегодня живет по лжи, с удовольствием по ней бы не жили, но вот не могут себе позволить, и обидное в этом контексте словечко «ипотека» на самом деле вполне трагическое.

Но это, конечно, уже такой низкий жанр общественно-политического психоанализа, а в конечном итоге получается, что частные истории разных пропагандистов сливаются в один отвратительный фон, с которым приходится сосуществовать вообще всем. О новом расцвете политической заказухи — моя колонка для Republic.

Очевидно, историю явления стоит отсчитывать от рождения отечественного пиара, когда появился глагол «заносить» в его новом значении и когда коммерческая и политическая «джинса» спокойно жила и на первых полосах газет, и в новостных выпусках телевидения, и вообще везде, и чем больше ее было, тем сильнее была мотивация пионеров той прессы, которую уже в зрелые постсоветские годы стало принято называть качественной, но где теперь та пресса, а культура заказного текста, прежде всего политического, переживает теперь самый впечатляющий ренессанс. Высказывание чужого мнения под видом своего за деньги стало нормой, и даже популярнейший Юрий Дудь, приглашая в свое шоу очередного политика, сталкивается с презумпцией заказухи – зрителей интересует, сколько гость ему заплатил, а не содержание разговора.

Русская постправда замешена на деньгах. Реальную агитационную эффективность политической заказухи оценивать трудно – много ли сторонников того же Навального, которые, начитавшись заказных антинавальновских текстов, разочаруются в нем и станут голосовать за Путина? Но это и не нужно, гораздо более серьезный (и почти бесспорный) эффект достигается именно за счет того, что уничтожается сама по себе репутация независимого политического высказывания. Любое слово по умолчанию начинает выглядеть написанным под диктовку, а такому слову нельзя верить, оно ничего не стоит, а когда ничего не стоит слово, ничего не стоит и все остальное – в политике, в общественной жизни, вообще везде.

Невозможно пройти мимо истории про Настю Рыбку, Дерипаску и Сергея Приходько. Я думаю, несколько дней потребуется американцам, чтобы понять, какой подарок им сделал Алексей Навальный с этим расследованием, потому что в российской политической этике, или даже элитной этике существует возможность проигнорировать сказанное, как они называют Навального, «этим персонажем», но расследование про Настю Рыбку объясняет, как именно может быть связан Пол Ма́нафорт с Владимиром Путиным, и это вообще-то самое существенное на сегодня доказательство русского следа в кампании Трампа, то есть российская сенсация делается мировой, и пост в блоге Навального, как реэкспортные «жигули», совершит путешествие через океан и обратно и зазвучит в России, я думаю, гораздо громче, чем даже прошлогодний «Димон». Это кино, в котором мы все живем, его могли бы снять братья Коэны, и, как бы дико это ни звучало, это в любом случае настоящий прорыв, потому что до сих пор кино про нас снимал покойный Балабанов. Россия встраивается в мировой контекст именно так — фарсово, на грани безумия, но это лучше, чем быть глухой мировой провинцией, до которой никогда никому нет и не может быть дела. В этом смысле последнее расследование Навального — не эпизод нашей политической истории, а часть глобального сюжета, в котором через запятую идут сериал «Макмафия», олимпийские скандалы и сопровождающий президентство Трампа новый маккартизм. Это захватывающее безумие в любом случае лучше, чем тоска стабильности, поэтому, как говорит один мой знакомый главный редактор, будем наблюдать. О Дерипаске и Навальном — моя колонка для Republic.

Очень тонкий и очень важный момент, жестко привязывающий ситуацию именно к 2018 году, когда даже оппозиционность должна иметь свои пределы: политик, еще вчера заявлявший о намерении бороться за пост президента, теперь обращается к президенту не как к своему оппоненту, а как к верховному арбитру, который должен принять справедливое решение. Он не распространяет на президента ответственность за неподобающее поведение чиновника, он аргументированно разговаривает с президентом, напоминая ему о старинном случае, когда именно за отдых с проститутками, оплаченными непонятно кем, был отставлен еще более высокопоставленный чиновник, и президент, который тогда еще не был президентом, принял в той отставке самое деятельное участие. Оппозиционер не призывает сейчас президента ни к чему, кроме последовательности. Чуть ли не впервые за все годы своей карьеры он выступает с подчеркнуто лоялистских позиций — ни в видеоролике, ни в сопровождающем его тексте нет ни одного выпада в адрес первого лица, все более чем корректно и почтительно.

Плохой сценарист, если бы он адаптировал этот сюжет к российским реалиям, добавил бы в него какого-нибудь экшна — маски-шоу ФСБ в офисе, срыв публикации разоблачения еще на стадии сбора материалов, и даже киллер с оптическим прицелом. И вот это было бы как раз совсем не убедительно и не правдоподобно, потому что, как мы понимаем, перед нами не первое расследование Навального, и ни одно из предыдущих не сопровождалось ни силовыми, ни тем более криминальными атаками, то есть здесь как раз все как обычно — Навальный должен выступить, и ему за это ничего не будет.

Четыре года назад я смотрел по телевизору сочинское открытие Олимпиады, и когда заиграло «улетай на крыльях ветра», у меня из глаз натурально брызнули слезы. Я не знал, что мне не хватало именно этого — чтобы мир видел, какие мы прекрасные, какая у нас великая культура, и какую мы пережили трагическую историю. Спустя четыре года эпизодом трагической истории стала сама сочинская Олимпиада, и сегодня если и хочется плакать, то уже от совсем других эмоций. Прилетевший на пхенчханскую Олимпиаду друг прислал мне фотографию с паспортного контроля из аэропорта — ничего особенного, просто отдельное окошко для участников Олимпиады, а что за этим окошком — тут пока можно догадываться, но тревог в любом случае больше, чем надежд. В эти дни я слушаю на автоповторе песню — «Они говорят, что нас загнали в яму, и милости просим к нашему шатру, где мы стоим торжественно и прямо и поем с мертвыми на ржавом ветру». Такой у меня олимпийский гимн, и я желаю всем «атлетам из России» выстоять на этом ржавом ветру. Это программа Кашин.Гуру, я Олег Кашин, всего доброго.