«Отрицание — торг — принятие» как национальная идея России: Олег Кашин возражает Алексею Серебрякову

«Сила, наглость и хамство» — Алексей Серебряков в интервью Юрию Дудю сформулировал свою версию национальной идеи для России. И та отрасль пропаганды, которая всегда стоит на страже оскорбленных чувств, привычно заскрежетала своими шестеренками так громко, что даже те, кто не смотрит Дудя и имеет самое приблизительное представление о Серебрякове, теперь знают, что Андрей Кончаловский осудил Серебрякова, Владимир Бортко осудил Серебрякова, Александр Панкратов-Черный осудил Серебрякова и даже Катя Лель осудила Серебрякова.

О национальной идее у нас вообще любят спорить и говорить, но какого-то качественного прорыва в этих разговорах за двадцать или даже больше лет не произошло — оппоненты Серебрякова чаще всего говорят, что наша национальная идея состоит в любви к родине, и это звучит очень слабо, потому что любовь это любовь, а идея это идея. Ну и к тому же Серебряков очень точно поймал главный секрет национальной идеи — это должна быть триада, три слова. Уваровское «православие, самодержавие, народность», и даже сталинское «ясный ум, стойкий характер и терпение» — самой устойчивой конструкцией всегда будет та, которая опирается на три точки, поэтому если кто-то хочет убедительно возразить Серебрякову, тому придется искать три слова, а их, кажется, ни у кого нет. Давайте поищем.

Самый знаменитый русский на этой неделе — керлингист Александр Крушельницкий, у которого в допинг-пробах нашли мельдоний, отобрали медаль и прогнали с Олимпиады. Крушельницкий — живое опровержение серебряковской триады, в нем нет ни силы, ни наглости, ни хамства. Сдал медаль, отказался от судебного разбирательства в CAS и уехал в Москву, и эта грустная развязка вместе с предшествовавшей ей медийной самозащитой — «ничего не было», «это недоразумение», «будем судиться», — укладывается в совсем другую общеизвестную формулу, в которой хоть и пять пунктов, но если чуть переставить запятые, то тоже можно сделать триаду: отрицание с гневом, торг с депрессией и принятие.

«Мы не можем больше усыновить никого». Алексей Серебряков о влиянии «закона Димы Яковлева» на его семью

Той же формулой описываются и затухающие колебания реакции российских официальных лиц на потери вагнеровских бойцов в Сирии, когда спикеры Кремля и МИДа последовательно рассказывали, что, во-первых, ничего не случилось, во-вторых, погибших всего пятеро, и в-третьих, десятки раненых направлены в российские больницы.

Отрицание-торг-принятие в наших условиях всегда сильнее и силы-наглости-хамства, и православия-самодержавия-народности, и вообще всего. Старая шутка про партию «Неуверенная Россия» будет актуальна всегда, и именно под знаменами этой партии по факту объединены все — от Путина до последнего оппозиционера.

Наступающая предвыборная весна будет сезоном всеобщего принятия неизбежности. Новые путинские шесть лет, о которых сейчас не хочется думать, пройдут все под теми же лозунгами — кто-то будет отрицать, кто-то торговаться, а кто-то примет и успокоится. Когда на очередные оппозиционные митинги выходит новое поколение активистов, этому принято радоваться, но стоит обратить внимание, что протестные поколения не суммируются — когда приходят одни, обязательно уходят другие, потому что направление у всех одно — к принятию, просто кто-то стартовал раньше, кто-то позже. Если бы действительно национальной идеей России были сила, наглость и хамство, то это была бы совсем другая страна — и я даже осторожно предположу, что она была бы лучше той России, которая есть теперь.

Актер Серебряков, живущий сейчас, как известно, не в России, тоже принадлежит к партии неуверенных — сейчас он находится в стадии отрицания, и это понятно, все эмигранты ищут доказательства правильности своего отъезда, но ни от торга, ни от принятия не застрахован и он — у нас самые радикальные ультрапатриоты всегда получаются из тех, кто долго живет не в России, потому что за необходимостью подтвердить правильность отъезда приходит необходимость найти идеальную альтернативу свинцовым мерзостям западной жизни, и если завтра Серебряков превратится в критика западных порядков и поклонника порядков российских, вряд ли кто-нибудь этому удивится. В одной модной книжной новинке этого сезона героиня вернулась из эмиграции в сталинскую Москву. Она говорит своим новым друзьям, что они не понимают, до какой степени уязвим русский человек за границей, а друзья молча и мрачно думают в ответ — за границей-то, допустим, человек уязвим, но у нас-то он обречен!

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.