Кашин и политический зашквар: «позорище» Алисы Вокс, спор Познера с Кремлем и скрытый смысл Путина за роялем

Главное политическое событие недели напоминает нам об Оруэлле — на этом политическом событии большими буквами написано, что оно не имеет никакого отношения к политике, и это, конечно, такое образцовое двоемыслие, потому что массовый митинг против скандального решения властей будет политическим событием вне зависимости от того, что говорят политики. А они, конечно, политики, которые этот митинг организовали. О конфликте вокруг участия в этом митинге Алексея Навального и говорить нечего. Это уже не имеющая отношения к сносу московских домов именно политическая интрига, позволяющая спорить и о лидерстве в этом протестном движении, и о возможных обязательствах его лидеров перед московскими или федеральными властями.

В свое время я участвовал в оргкомитете первого митинга на Болотной, и эти скандалы производят впечатление такого ремейка нашумевшей в прошлом истории. В том оргкомитете тоже огромную роль играли журналисты, которые старались дистанцироваться от опытных политиков и в итоге сами оказывались политиками, причем гораздо более спорными, чем ветераны протестного движения. Вспомним хотя бы скандальные переговоры с мэрией, когда Алексей Венедиктов, по его знаменитому выражению, принес в мэрию «вискарь». Вот даже надпись на заднике сцены — «Москва против реновации» — кто ее придумал, почему не написали «против сноса»? «Реновация» — это сам по себе очень манипулятивный термин, навязываемый мэрией, потому что «снос» звучит зловеще, а «реновация», то есть обновление — оптимистично. И «Москва против реновации» — ну написали бы еще «Москва против прогресса», тем более что это был бы такой смешной каламбур с названием партии Навального, все бы обсуждали.

Журналистка Екатерина Винокурова, которая была одним из организаторов этого митинга, давно враждует с Навальным — там что-то глубоко личное, вначале Катя много лет добивалась у Навального интервью, а он публично и довольно невежливо ей отказывал, а потом у них случилось уже личное столкновение на выборах в Костроме, когда на Винокурову напали местные титушки, она убежала от них в штаб демкоалиции, которую возглавлял как раз Навальный, и там ее стали не утешать, а всячески обижать и шутить на ее счет, она до сих пор об этом вспоминает и обижается, ну и можно представить, как она относится к Навальному лично. Он относится к ней так же, но что простительно эмоциональной журналистке, то выглядит дико в исполнении серьезного политика, и когда Навальный обвиняет Винокурову в том, что это она позвала полицию, которая вывела его с семьей с этого митинга — это было бы некрасиво, даже если бы было правдой, но это еще и неправда, Винокурова в этот момент была на сцене, и на видео видно, что Навального прогоняет другая заявительница митинга Татьяна Кособокова, то есть прогоняют его полицейские, а Татьяна просто говорит, что выступать будут только те, кого согласовали заранее.

И еще раз напомню, что это был митинг, который его организаторы называют неполитическим. В своей колонке для сайта Репаблик я пишу о политической составляющей сюжета с так называемой реновацией.

Возможен ли вообще успешный протест, когда неизвестно, кто за ним стоит? И самый неприятный ответ на этот вопрос – да, возможен. Но в том случае, если за неизвестно кем стоит известно кто, то есть когда реальное массовое недовольство становится инструментом для разрешения каких-то аппаратных конфликтов. Атакуемая сторона известна, это Сергей Собянин, но атакующей стороной может быть кто угодно в общем из не очень длинного списка потенциальных врагов Собянина во власти. Снос московских домов – самая яркая общественная проблема этого года, а может быть, и нескольких лет, и чем она ярче и масштабнее, тем сложнее ее разделить на «девелоперскую» (кто будет сносить, кто будет строить, кто будет тратить деньги и какие это будут деньги) и политическую составляющую и еще труднее понять, какая из составляющих окажется весомее. Пока никто ничего не строит и не сносит, кажется, что дело все-таки в политике – предвыборный год, искусственно созданное общественное напряжение, воронка, в которую постепенно втягиваются все, кто только может быть втянут, – от Собянина до Володина, и даже Навальный, долго державшийся в стороне, теперь тоже в этой воронке. Если так будет продолжаться дальше, то можно вообще ничего не сносить – то, что власть назвала реновацией, пока меняет облик не Москвы, а российской политики.

И похожая история — политическая агитка, призывающая держаться подальше от политики. Клип бывшей вокалистки «Ленинграда» Алисы Вокс «Малыш». Это, конечно, позорище, но с другой стороны, а что ей еще делать, если после песни про лабутены она ушла из «Ленинграда», это уже больше года назад, и за этот год ее сольная карьера очевидным образом не сложилась, она что-то поет, а никто не слушает, неинтересно. И в этом смысле политический демарш — это ровно то, что ей нужно для камбэка, когда-то ведь и сам Шнуров, еще до своего триумфального возвращения в наше время, спел песню «Химкинский лес», которую тоже все ругали за политический заказ, но, судя по всему, заказа там не было, просто у Шнурова есть чутье, а Алиса Вокс — его ученица, и я думаю, опыт «Химкинского леса» был для нее одной из причин, по которой она согласилась спеть эту песню.

Заказчиком песни Дождь называет близкого к Владиславу Суркову бывшего кремлевского чиновника Никиту Иванова, я склонен в это верить. В прошлой жизни мы с Никитой Борисовичем были знакомы и даже вместе работали, его главная историческая заслуга — это, конечно, «Русский образ», известный теперь как политическое крыло нацистской организации БОРН, причастной к политическим убийствам, а в последние годы команда Иванова, как и многие ветераны сурковского Кремля, превратилась в политическую элиту Новороссии. Леонид Симунин, которого в суде по делу БОРНа называли кремлевским куратором этой структуры, в Донецке работал министром энергетики, а Павел Карпов стал героем новостей, когда Надежда Савченко опознала его как человека, который после того, как ее взяли в плен, вез ее в Россию. В общем, на таком фоне продюсирование музыкального клипа смотрится  вполне по-вегетариански — как говорится, а мог бы и ножичком.

Понятно, что спетый Алисой Вокс призыв не ходить на митинги ни на кого не подействует, но сам факт, что в моду опять входят политические песни, мне нравится. Аполитичность российского общества в нулевые была все-таки очень нездоровым явлением, и именно ей мы обязаны многими гадостями, которые принесло то время. И если теперь политика становится мейнстримом, это уже признак нового времени. Не факт, что оно будет лучше старого, но здорово, что что-то меняется. Об этом моя колонка для DW.

Строго говоря, не имеет значения, сама Алиса решила обрушиться на оппозиционеров или ее об этом попросили и дали денег. Сам факт, что теряющий популярность артист обращается именно к политической, а не какой-то другой тематике, выглядит как очередное свидетельство политизации российского общества. И даже не только как свидетельство, но и как самостоятельное политическое событие: мы видим, как еще один абсолютно аполитичный до сих пор человек втягивается в политическую дискуссию. А пространство, в котором политика возможна, становится больше еще на одну Алису Вокс. И здесь уже не имеет значение, сама она или не сама придумала спеть эту песню, и даже сам посыл песенного текста - не важно, антипутинская это композиция или пропутинская.

На каком-то этапе власть была заинтересована в массовой аполитичности, да и бытовой комфорт нулевых для большинства россиян был важнее любых политических споров. Можно вспомнить, как в 2005 году тогдашний замглавы кремлевской администрации Владислав Сурков впервые встретился с рок-музыкантами. После той встречи один из ее участников рассказывал, что чиновник обещал им материальные блага не за то, чтобы они агитировали за Путина, а просто за то, чтобы они не делали вообще никаких политических заявлений. Тогда Кремлю была нужна аполитичность, сейчас ему нужна политизация.

Семь лет назад, когда Путин впервые публично сел за рояль, это выглядело как очередной его имиджевый эксперимент — желтая «Калина», стерхи, амфоры и так далее. Но со стерхами он больше не летал, а за рояль время от времени продолжает садиться, вот и на этой неделе в Китае тоже сыграл «Московские окна» и «Город над вольной Невой». Мы обсуждали этот эпизод с моим любимым редактором Максимом Ковальским, и он сказал, что важно иметь в виду время написания обеих песен — 1962 и 1963 год, время обострения советско-китайских отношений после развенчания культа Сталина и накануне китайской «культурной революции». Если бы я был китайцем, то я бы тоже, конечно, с лупой изучал обе песни, пытаясь найти в них скрытый смысл, но в нашей традиции было бы правильно делать точкой отсчета человека, то есть Путина в данном случае. Очевидно, ему нравится играть на рояле. Очевидно, ему нравится производить впечатление просвещенного правителя, живущего в мире прекрасного. Я помню, как журналисты газеты «Жизнь» явно с подачи Кремля сыграли на очередной путинской пресс-конференции в такую игру — фотограф пришел с сильным объективом, и пока все снимали Путина, этот фотограф снимал его блокнот, и когда увеличили снимки, то оказалось, что в блокноте Путин задумчиво писал по памяти четверостишия Омара Хайяма. Не чертиков каких-нибудь, а мудрые стихи.

Но если ты играешь в просвещенного царя, то можно и заиграться. Когда царь играет на рояле, главный герой этого сюжета — не сам царь, а его свита, которая, замерев, стоит вокруг и делает вид, что ей это все жутко нравится. Кстати, вот вспомните, как на днях Путин на встрече с правительством говорил, что американцы, обвиняющие Трампа в передаче секретов, тупые и политические шизофреники, и какие были лица министров в зале — на них был такой восторг и умиление, что просто без кастинга бери их всех и снимай в экранизации сказки про голого короля. И когда именно такие ритуалы коллективного восторга становятся основой аппаратной культуры, это делает неадекватной всю власть. По-моему, именно этот процесс мы сейчас и наблюдаем. Об этом я пишу в своем обзоре событий недели на сайте «Сноб».

«А Путин все играл и играл». В эти семь лет уместились две войны, Олимпиада, как минимум один политический кризис, если считать таковым Болотную, теракты, выборы, громкие убийства, чеченские новости без счета, расцвет «Роснефти» и «Ростеха», усиление группы Школова — а Путин все играет и играет. Странное увлечение, которое в обычной (то есть если бы на его месте был условный Макрон) реальности вызывало бы умиление публики, стало жутковатым свойством застоявшегося времени. Пустая комната в каком-то китайском дворце, чей-то (Пескова?) айфон, иногда попадающий в кадр, неумелые «Московские окна» и последующее объяснение, в котором за деревянными фразами наигранного смущения легко читается космическое самодовольство: «Не могу сказать, что я играл, я просто нажимал двумя-тремя пальцами на клавиши в ожидании нашего китайского друга и партнера». Путинские 17 лет при всем понятном их воздействии на российскую историю стали еще и невиданным экспериментом над психикой советского мужчины, помещенного в исключительные условия. Странная привычка к публичной игре на пианино — один из тех результатов этого эксперимента, которые видны со стороны, а сколько еще есть того, о чем мы пока не знаем, но прочитаем в мемуарах охранников или поваров и ужаснемся.

Когда на Украине все начиналось, я со многими разругался, потому что не одобрял массовых восторгов по поводу украинского государства, так называемой АТО и прочих вещей, которые начались после майдана и присоединения Крыма. Наверное, поэтому сейчас чувство глубокого удовлетворения мне приносит то, что Украина вышла из моды, и восторги по ее поводу остались, наверное, только у тех россиян, которые сдуру или от безысходности уехали в Киев и вынуждены делать вид, что им все это нравится — когда каких-то артистов не пускают на границе, когда отключают Дождь, борются с «дочками» российских банков или, как сейчас, когда запрещают самые популярные российские сайты и соцсети. Если бы запрет «Вконтакте» и «Одноклассников» случился три года назад, мы бы сейчас прочитали много одобрительных текстов, написанных российскими либералами, а сейчас таких текстов нет, и вообще — если мало кто говорит вслух о разочаровании, это не значит, что нет разочарования, часто молчание выглядит красноречивее всего. Три года назад у меня была статья о том, что на Украине происходит конфликт советского и постсоветского, и хотя украинская кампания десоветизации располагает к тому, чтобы считать несоветской именно украинскую сторону, я призывал не обращать внимания на внешние факторы и судить по каким-то более основательным вещам — вот эта народная наивная вера в молодую демократию, в Запад и прочее против мрачного постсоветского цинизма — мне кажется, в этом конфликте русские увидели себя, какими мы были тридцать лет назад, а украинцы увидели себя, какими они будут, но, очевидно, не поняли, что они видят. Я рад, что сейчас скептический взгляд на Украину становится в России мейнстримом в том числе и в той среде, которая была лояльна Украине в начале конфликта. Об этом моя колонка для издания Репаблик.

Понадобилось три года и несколько тысяч трупов, чтобы формула «виновны обе стороны» перестала звучать как анекдот, чтобы доверие к украинской пропаганде в российской антипутинской среде снизилось до уровня доверия к российской пропаганде и чтобы антипутинские россияне перестали воспринимать постмайданную Украину как страну победившей демократической мечты. Сегодня даже бесценный с точки зрения официального Киева «безвиз» не встречает восторгов в Москве, а ультрапатриотические речи «новых украинцев» встречают отпор даже самых либеральных их московских друзей.

И хотя сохраняется вероятность того, что перед нами не более чем ситуативная реакция на конкретные украинские обстоятельства, хочется верить, что у этого разочарования более глубокая природа и что нынешнее поколение российской либеральной интеллигенции, пусть и не отрефлексировав это как следует, наконец-то подвергло ревизии советскую шестидесятническую концепцию «вашей и нашей свободы». А после – поняло, что «наша» и «ваша» свобода никак не связаны и что нас может интересовать и волновать только наша, а чужой свободой если и стоит интересоваться, то только с той точки зрения, как она влияет на жизнь наших соотечественников, оказавшихся под ее властью. 

Не мог не пройти мимо полемики Владимира Познера с Кремлем и патриархией об атеизме — Познер спросил, будут ли теперь сажать атеистов, ему ответили, что не будут, и все довольны тем, какой содержательный диалог вышел. Несколько лет назад, когда Познер назвал Госдуму Госдурой, все были в восторге, и примерно тогда же звезда либеральных медиа Андрей Норкин ушел в патриоты, все удивлялись, и я, думая об этом, понял вдруг, что побег Норкина и успех Познера связаны между собой. Норкин — один из немногих ветеранов «того» старого НТВ, который никогда не шел ни на какие компромиссы с властью и на протяжении многих лет оставался ведущим именно критически настроенных к власти СМИ, будь то старое RTVI или Коммерсантъ FM. Уже весь уникальный журналистский коллектив разбрелся по государственным телеканалам, уже все всё забыли, а Норкин, как капитан тонущего судна, стоял на мостике — и что? Все равно символом телевизионного свободомыслия всегда будет Познер, каким бы компромиссным он ни был, а если так, то никаких принципов на свете нет, и надо бежать туда, где теплее и сытнее — я думаю, логика именно такая.

Нынешний эпизод с Познером и атеизмом показался мне достаточным поводом, чтобы порассуждать о феномене Познера. На сайте Znak.com.

За что Познера принято не любить — понятно. Человек, сделавший карьеру в советском пропагандном ведомстве и, чуть ли не единственный из всех ветеранов «того» Гостелерадио, сохранивший и упрочивший свои позиции в пропаганде постсоветской, но остающийся при этом не записным негодяем, над которым можно только смеяться или негодовать по его поводу, а удерживающийся в рамках «приличного человека». Да, со всеми поправками на специфику места работы и присущие ему ограничения, но тем не менее никто не станет спорить, что Познер всегда был и остается самым последовательным и убежденным либералом-западником, совмещающим свое западничество со службой системе, цели и ценности которой в любом случае никогда не совпадут с его собственными ценностями. 

Это несоответствие между ним и системой — преимущество и проклятие, причем проклятие в большей степени, потому что к очевидным упрекам в лицемерии и приспособленчестве всегда будет добавляться еще один, может быть, самый весомый: ему разрешают не соответствовать, то есть все, что отличает его от обычного околокремлевского медиаветерана, и атеизм, и марихуана, и «Госдура», — все это снабжено выданным еще в позапрошлой жизни мандатом ЦК. И если кто-нибудь, да тот же Киселев, вдруг захочет встать рядом и сказать: «Да, господа, я тоже выращивал на даче чахлые штучки, а потом курил их, и в Бога я не верю, и Америку люблю сильнее, чем Россию», — то его остановят еще до того, как он откроет рот, а Познера не останавливают, а напротив, радуются тому, какой он непохожий на всех — настоящий американец или француз, но при этом наш, советский. Начальство радуется, а люди с другим представлением о границах допустимого компромисса за это Познера и не любят.

Когда у Алексея Навального случилась вся эта история с глазом и загранпаспортом, сразу в нескольких СМИ — понятно каких — и в блогах — тоже понятно, каких — вышли одинаковые тексты о том, что Навальный не так прост, как кажется, и, скорее всего, работает на Кремль. Все это выглядело как классическая заказная кампания, когда сразу многие авторы вдруг начинают одинаково мыслить и излагать свои одинаковые мысли одинаковыми словами. Некоторые авторы этих текстов молчали или неловко оправдывались, некоторые говорили, что это просто совпадение, а сами они просто действительно не любят Навального и пишут о нем от души. Разумеется, нет такой формулы, которая исчерпывающе объясняла бы этот феномен — нет, не каждый текст против Навального заказной, просто некоторые люди действительно пишут тексты под диктовку, и каждый случай заслуживает внимания. Несколько лет назад знакомые из одной газеты передали мне темник или как правильно назвать инструкцию о том, как правильно расставлять акценты в статьях. Я опубликовал эту инструкцию у себя в соцсетях, ко мне пришли ругаться редакторы тех газет, которые были упомянуты в этой инструкции, и было очень смешно наблюдать, как они замолкали по мере появления в их газетах текстов, написанных по той кальке, которую я показал. Единственная газета, которую я обвинил ошибочно — это были габреляновские «Известия», для них как раз тогда создавались особые правила, я об этом еще не знал, и, в общем, с тех пор мы не общаемся с тогдашним главредом «Известий» Александром Малютиным — хочу сейчас перед ним извиниться за тот старинный эпизод. В этом была моя ошибка — универсальных формул в медиа не существует, и когда у нас говорят о заказной журналистике, всегда имеют в виду одну из крайностей — одни говорят, что у нас заказуху пишут все, другие — что ее не пишет никто. И то, и другое — неправда, и плохо, что споров об этом меньше, чем стоило бы. Но вообще непонятно, как об этом спорить, если каждый спор заканчивается тем, что все начинают обвинять друг друга. Собственно, когда обсуждали тексты о Навальном, в спор вмешался знаменитый Альфред Кох, который написал, что я сам ругаю Навального по заказу Кремля. Ну ок.

В своей колонке для радио Свобода я ни с кем не спорю о заказных статьях, а просто пишу, что они зло. Может быть, так будет эффективнее, не знаю.

По крайней мере, сегодня, когда я читаю объяснения авторов одинаковых колонок про Навального, которые пишут, что им никто ничего не заказывал, и они действительно давние и последовательные критики Навального, то примеряю их оправдания на себя и понимаю: если бы мне пришлось так оправдываться сейчас, когда мне под сорок, я бы не выдержал и, не знаю, расплакался бы от стыда.

Тексты часто бывают сильнее и умнее их авторов, заказные тексты – всегда сильнее и умнее тех, кто их пишет. Заказной текст устроен так, что в нем всегда даже не между строк, а поверх их написано огненными буквами, что этот текст инициирован и оплачен заинтересованной стороной. И это даже не вопрос репутации, это вопрос кармы, метафизики. Однажды поверив, что у тебя есть право торговать своим мнением, ты совершишь над собой необратимое насилие и навсегда останешься его жертвой.

Я не люблю сайт «Горький», мне он скажется слишком партийным, но на днях с его подачи я купил и прочитал вышедшую недавно биографию художницы Зинаиды Серебряковой, которую написал Павел Павлинов. В рецензии на «Горьком» моя старинная подруга Мария Семендяева ругает эту книгу за то, что в ней слишком много внимания уделено семье художницы, и за рассказами о ее великих родственников теряется сама Серебрякова. Я не уверен, что если в семье все художники, то можно адекватно рассказать только об одном, не имея в виду других, но сильнее всего меня поразил не ее брат Евгений Лансере, который уже в советские годы доделывал вместо нее дизайн интерьеров Казанского вокзала, и там, где Серебрякова должна была рисовать аллегорические фигуры разных стран, а Лансере сделал панно о сталинской политике дружбы народов. Сильнее всех меня удивил внук Серебряковой Иван Николаев — он наш современник, преуспевающий российский художник, на станции метро «Достоевская» все видели портрет Достоевского на стене — вот это он делал, и в книге упомянуты его главные живописные работы, картины «Смерть бомжа» и «Нищие в Сочи». И это, конечно, такое кино на тему «Что с нами стало» — «Смерть бомжа», это звучит особенно пронзительно если представлять себе именно картины Серебряковой. Это программа Кашин гуру, я Олег Кашин, всего доброго.