Кашин и запредельный ад: чисто кубанское убийство, Навального ставят на паузу, а у сына Патрушева папа — Путин

Главное событие этой недели — то, что происходило в кубанском поселке Псебай, где местные подростки изнасиловали и зверски убили мать пятерых детей Наталью Дмитриеву. Как криминальная хроника превращается в социальную — ну, на эту тему есть много книг и фильмов, и понятно, что каждый раз соавторами трагедии выступают не только непосредственные убийцы, но и окружающая среда — власть, как полицейская, так и политическая, общественные нравы и общественное представление о справедливости, и несоответствие между этим представлением и тем, как все происходит на самом деле. Я уже как-то вспоминал нашего историка Владимира Козлова, много лет возглавлявшего Росархив и открывшего, без преувеличения, для мировой исторической науки, потому что до него этим никто не занимался, тему народных волнений в СССР в пятидесятые и шестидесятые; Новочеркасск с танками и массовым убийством протестующих был только предельным воплощением социально-политического контекста тех лет, когда сплошь и рядом, особенно в местах межнационального напряжения любой конфликт мог закончиться сожженным отделением милиции или разгромленным райкомом. Я, может быть, слишком привязан к советской тематике, но трагедия в Псебае действительно в какой-то момент выглядела как прямая цитата, ну не знаю, из русского восстания в Грозном в 1958 году — тоже открытый гроб с изуродованным телом, тоже массовые похороны и потом народный сход, и вот кажется, что эти люди действительно начнут сейчас все громить и наводить свою справедливость, но в российских условиях уже возникли какие-то механизмы аварийного торможения, и на фоне слухов том, что убийцы останутся безнаказанными, началось федеральное вмешательство, Бастрыкин прислал в поселок своего генерала, глава поселка ушел в отставку, ну и все как-то вернулось в мирное русло за исключением того, что вот этот эпизод какого-то запредельного ада — он теперь навсегда с этим поселком, да и не только с ним. Как-то принято оставлять эти вещи за пределами пристального внимания, но если рядом с тобой существуют люди, способные, извините за этот натурализм, намотать убитому ими человеку кишку на ногу — ну разве может от этого не быть не по себе?

И здесь предметом спора, предметом неопределенности, конечно, становится такой вопрос — это что-то системное или эксцесс, связанный с патологиями конкретных маньяков,  которые сходят с ума без привязки к окружающему контексту. И версия про маньяков, конечно, несопоставимо более удобна — ну, озверели конкретные люди, обезумели, никто не застрахован. Никто не застрахован — да, наверное, но конкретная Кубань не застрахована в большей степени. У Краснодарского края уже есть, и она не вчера сложилась, совершенно четкая и однозначная репутация, соавторами которой в равной мере выступают и Цапки с Цеповязами, и судья Хахалева, и безымянные казаки, которые именно там откровеннее всего подменяют собой закон, с чем сталкивались многие местные и приезжие оппозиционные активисты и журналисты. Кубань-матушка — это славянская Чечня, по многим признакам уже обогнавшая оригинальную Чечню, особенно если учесть, что оригинальная за последние годы уехала дальше всех в сторону тоталитаризма, а тоталитаризм много чем плох, но чем, если так можно выразиться, хорош — тем, что там кто попало не вырывает кишки случайным прохожим, это противоречит всем принципам тоталитаризма, потому что при тоталитаризме насилие локализовано в пыточных камерах и застенках, а по улицам обычно можно спокойно ходить.

И тому, чтобы считать убийц из Псебая обычными маньяками-психопатами, как раз мешает то, что слишком часто Кубань доказывала свою репутацию страшного места. И если маньяк убивает там, где царит безнаказанность, то ключевое слово тут — «безнаказанность», а не «маньяк». Поэтому убийство Дмитриевой — это чисто кубанское убийство.

О Бастрыкине сейчас говорят, что он вот-вот должен уйти на пенсию, забрав с собой и сам Следственный комитет, который вроде бы вернут в прокуратуру, русского ФБР не получилось. Но вот как раз на это положение хромой утки, в котором находится Бастрыкин, сейчас, наверное, и можно надеяться — если убийцами действительно были дети каких-то важных людей районного масштаба, ну или даже краевого, пускай федеральные следователи с ними разберутся. Ну в самом деле, это не убийство Немцова, и не кавказские какие-нибудь дела. Не Турчак в конце концов. Это просто кубанское село и простые кубанские люди — хотя бы на таком уровне российское государство может повести себя так, как того требует его же закон? Я слабо в это верю, конечно, но убийство такое жуткое и бессмысленное, что прямо хочется, чтобы Наталья Дмитриева не осталась неотмщенной.

О кубанском убийстве — моя колонка для издания Repuiblic.

Прозвучит цинично, но все было бы проще, если бы стороны противостояния в Псебае различались между собой по этническому принципу; тоже, конечно, ничего хорошего, но, по крайней мере, понятная, пусть и неразрешимая проблема – есть свои, есть чужие, прямого столкновения по множеству причин не хочет никто, и все так или иначе исходят из того, что нужно сосуществовать в рамках официальной многонациональности. А тут если и славянская Чечня, то старая, докадыровская, межвоенная, в которое все одновременно и свои, и чужие, и даже линию разграничения провести невозможно. На уровне слухов консенсус в первые дни выстроился в направлении влиятельных родителей, писали даже, что папа самого зловещего подростка однажды спас в горах жизнь федеральному вице-премьеру, и этот факт биографии страхует его от любых неприятностей на поколения вперед. Такие вещи обычно не подтверждаются, но более существенным кажется, что в них хотят верить, потому что это делает картину случившегося, по крайней мере, объяснимой, а если нет никакого вице-премьера, и если денег у родителей «тех самых» подростков плюс-минус столько же, сколько и у всех в среднем по поселку – как это тогда классифицировать, гражданская война?

Заданный вопрос подразумевает какой-то ответ, но его дать некому, потому что вообще-то нет, в этом поселке не случилось ничего, что делило бы жизнь общества на до и после. Кубань останется Кубанью, и жизнь останется прежней, и нет никаких оснований думать иначе. Просто изуродованная женщина в открытом гробу выглядит так жутко, что об этом убийстве получится забыть не сразу, а только через день или два. Виновники убийства, которые устроят всех – недоукомплектованная полиция (ночью на весь поселок дежурит единственный участковый), негорящие фонари и кафе «Ивушка», в котором наливают несовершеннолетним. И соцсети, обязательно соцсети.

Дмитрий Патрушев во главе Минсельхоза. Нас, конечно, давно не удивишь такими династиями, но министров в них до сих пор не было, Патрушев первый как минимум за сто лет, и это вообще историческое событие. У России в эти сто лет вообще огромная проблема с преемственностью и наследованием. Вы все прекрасно помните эти картинки — американская правнучка Сталина с синими волосами и пирсингом, опустившаяся Галина Брежнева, танцующая пьяная на столе в каком-то притоне, сын Хрущева, которому как бы повезло, он стал американским профессором, но это тоже совсем не наследование, а наоборот — победа в конфликте с пережитым им лично и всей его семьей крушением всего, когда пришлось начинать жизнь, в общем, с нуля. Недавно в фильме про Собчака, который вот-вот выйдет и, я думаю, станет большим событием, я видел Александра Коржакова, такого деградировавшего военного пенсионера в трениках — а мы ведь помним, как этот человек был без преувеличениях хозяином России, регентом при недееспособном первом лице, и такие люди должны проводить старость в каком-нибудь замке в Альпах, а не на даче под Тулой. И я думаю, и сам Путин, и все, кто его окружает, уже давно озабочены вопросами персонально своего дальнего будущего, в котором нет вообще никаких страховок от катастрофы, потому что ни деньги, ни активы не могут ничего гарантировать, сегодня они есть, а завтра куда-то все делось. Ну вот как в книге «Время Березовского», которую этой зимой все читали.

И понятно, что первым направлением экспериментов с вечной властью и вечным могуществом будут дети, буквально родные дети, те, ради которых, наверное, все всегда и делается. Есть вот этот штамп про детей гангстеров, которые закончат университеты и построят настоящую Америку, и он кажется вполне убедительным, я даже писал когда-то об этом, причем на примере не людей из власти, а наоборот — ну вот есть династия оппозиционеров Гудковых, есть старый чекист Геннадий, который по многим пунктам выглядит отпугивающе, и есть его совершенно прекрасный современный и прогрессивный сын Дмитрий, к которому любых вопросов гораздо меньше, чем к папе. Такая нормальная эволюция.

И даже о сыновьях Чайки, об этих одиознейших мужчинах из расследования Навального, я, да и не только я наверняка, слышал от людей, как-то с ними пересекавшихся по работе, что с ними гораздо проще, чем с какими-нибудь другими окологосударственными бизнесменами, все проблемы решаются быстро и эффективно, они понимают, что нужно делать — и да, наверное, они по всем пунктам лучше своего знаменитого папы. Ну и с другими сыновьями так или иначе то же самое. Поэтому кто не хочет революций, кто боится катаклизмов, пусть для них это будет хорошей новостью — сменится поколение, хозяевами страны станут дети нынешних хозяев, и все станет лучше эволюционным путем.

Новость эта хорошая, только фейковая. Потому что нет, это не смена поколений, а такой очевидно рукотворный эксперимент, который касается не поколений, а группы — одной, довольно узкой, и что бы ни происходило внутри этой группы, с окружающим миром она соприкасается только в одной точке, и эта точка называется Владимир Путин.

Не из рук отцов, а из рук Путина эти молодые люди получают свои должности. Тут нет никакой передачи власти или денег от поколения в поколение — это скорее кадровое обновления окружения Путина, которое и остается его окружением, не становясь при этом какой-то самостоятельной сущностью. Какими бы молодыми они ни были, их сила все равно в Путине, и это значит, что молодой Патрушев ничем не отличается от старого — и тот, и другой будут в силе только до тех пор, пока есть Путин, а без него ни за старшего, ни за младшего поручиться нельзя. Они не будут нужны следующей власти, даже если ею станет назначенный самим же Путиным преемник. Поэтому не нужно обобщений про поколения — смена поколений выглядит иначе, и все попытки вмешаться в естественный процесс, как говорится, ручками, обречены. Об этом моя колонка для Republic.

Мажорство предполагает что-то легкомысленное и заведомо обреченное, когда человек потому и наслаждается жизнью, что знает или догадывается: это все не навсегда и надо успеть, пока папа в силе. Здесь же речь идет о людях, отцы которых знамениты и влиятельны, но в карьерном смысле папа у них совсем другой и один на всех, общий – Владимир Путин. Это доказывается даже формально: уже есть как минимум два прецедента, когда отцы уходили на фактическую пенсию, но ни на судьбе Сергея Иванова-младшего, ни на судьбе Петра Фрадкова судьбы отцов не отразились никак, потому что не отцы же их ставили на «Алросу» и Промсвязьбанк. И не родной отец, которого по всем признакам и слухам также скоро ждет пенсия, а другой отец, общий и главный, сделал теперь Дмитрия Патрушева не просто министром сельского хозяйства, но первым министром-сыном, тараном для карьерного потолка, ограничивавшего перспективы группы сыновей до сих пор. 

Эти сыновья ⁠уже не укладываются в определение детей номенклатуры. Они сами ⁠номенклатура, они не прожигают жизнь, а строят ее, они принимают ⁠решения и, надо ⁠полагать, несут за ⁠них ответственность. Но все же в сравнении с другими людьми своего класса они имеют несколько принципиальных эксклюзивных особенностей. Их коммуникативные возможности внутри власти заведомо выше возможностей «простых» людей из номенклатуры – министр экономики Максим Орешкин или новый министр связи Константин Носков принадлежат к тому же поколению, что и Дмитрий Патрушев, и как минимум министерство Орешкина более сильно и влиятельно, чем министерство Патрушева, но у Орешкина нет возможности позвонить в любое время суток секретарю Совета безопасности РФ и о чем угодно его попросить, а у министра сельского хозяйства такая возможность есть, и она делает Минсельхоз почти силовым министерством. «Простого» министра, как показывает пример Алексея Улюкаева, при необходимости можно посадить в тюрьму. Министра в ранге сына так просто не посадишь, и это значит, что министр-сын обладает известным иммунитетом в сравнении с «простыми» министрами. Особое положение сельскохозяйственного министра (по крайней мере, пока он единственный в правительстве министр-сын) уже сейчас меняет обстановку в правительстве и создает в нем новые возможности для потенциальных конфликтов.

Такая, кажется, самая массовая посадка активистов Навального, административные сутки, как правило на месяц или около того, получают один за другим чуть ли не все люди, так или иначе связанные с Фондом борьбы с коррупцией, причем речь идет не только о потенциально опасных для власти уличных героях, способных собрать митинг и повести за собой толпу, но и о людях, что называется, инфраструктурных — административный срок получила Кира Ярмыш, пресс-секретарь, задержали юриста Ивана Жданова, и как-то понятно, что идет какая-то совсем откровенная кампания, цель которой — чтобы на время футбольного чемпионата на свободе не было вообще никого, кто может устроить что-нибудь несанкционированное.

Мне, скажу откровенно, кажется манипуляцией, когда говорят, что этих людей сажают за твиты или за репосты. Это все-таки не простые блогеры, это люди, реально работающие в Фонде борьбы с коррупцией и реально имеющие отношение ко всем его начинаниям, в том числе и к митингам, то есть среди них просто нет никого, чье участие в организации митингов исчерпывалось бы их анонсами в соцсетях. Но что отдельно бросается в глаза — до какой же степени легко, оказывается, одним нажатием какой-то волшебной кнопки переключить «он» на «офф». Щелк — и мы видим самую впечатляющую оппозиционную организацию, причиняющую власти, очевидно, много головной боли. «Щелк» — и никакой организации нет, все сидят в спецприемнике, все тихо и тоталитарно. Как бы прямо противоположные друг другу картинки, но что между ними общего — и «свободная» версия этой картинки, и «несвободная» созданы одной и той же рукой.

Когда власть, реализуя какие-то свои нужды, может поставить на паузу всю активность оппозиции — это значит, что и сама активность оппозиции основана только на доброй воле власти. «Их сажают» и «их не сажают» — одинаково существенные новости, потому что в обоих случаях речь идет об управляемом процессе, в котором, в общем, все понарошку. Почему это важно — потому что субъектность. Здесь она есть только у власти. Обычно оппозиция существует в зазоре между тем, что власть может себе позволить, и тем, чего власть хотела бы, а тут зазора нет, просто — он/офф.

Когда потребуется, опять будет митинг «Он вам не Димон» или «Он вам не царь», а кому это потребуется — об этом, наверное, лучше вообще не думать, чтобы не превращаться в конспирологов и параноиков. Людям, которые сейчас в спецприемниках — конечно, сил, скорейшей свободы и всяческих удач. Эти сутки, которые соединяются в недели и месяцы — вероятно, самое неприятное, что сопровождает их деятельность, но, чего уж там, они сами приняли такие правила игры и играют по этим правилам. Осуждать их за это не стоит, но понимать — точно нужно. Ну и ключевое слово — все равно «игра», на этом я настаиваю.

Об арестах активистов Навального — моя колонка для Republic.

С понятной поправкой на несопоставимые масштабы — все это чистый «Архипелаг Гулаг», первая глава. Руслан Шаведдинов ехал на работу и пропал, нашелся в полиции, выяснять его судьбу поехала Кира Ярмыш, которую, когда она добралась до отделения, тоже немедленно задержали. Сергея Бойко схватили во дворе его дома, посадили в автобус, повезли неизвестно куда. Сергея Ухова забирают, когда он гуляет с ребенком на руках, ребенок плачет, Ухова уводят. Александру Маслову полицейские ждут у кабинки туалета в аэропорту — сейчас она выйдет, и ее тоже заберут. Уже на записанный монолог Соболь наложены фотографии юриста ФБК Ивана Жданова — его задержали, пока Соболь снимала свое видео, Жданов вышел за шаурмой, а там полиция.

Чаще всего в административных материалах фигурируют твиты с призывом выходить на улицу 5 мая или даже с намеком, что надо выходить. Но «посадили за твит» — это такая манипуляция, которой охотно занимаются и сажающие, и сажаемые. Если человек работает у Навального и если роль человека в организации навальновского митинга исчерпывается единственным твитом — значит, человек плохо работает; понятно, что на самом деле быть активистом и тем более сотрудником Навального — по умолчанию быть организатором митинга «Он нам не царь». Другой вопрос — в какой организации вообще нуждается митинг, который на самом деле не митинг (ни трибун, ни ораторов, ни даже конкретной точки, в которой следует собираться), а что-то вроде протестных прогулок, бывших в моде во времена упадка Болотной, и вся организация такого мероприятия, в общем, и состоит в интернет-агитации, то есть буквально в твитах. Такая двусмысленность идеальна для любимого российской властью избирательного правоприменения, основанного не на букве и не на духе закона, а на политической целесообразности.