' style='fill:%23c4c4c4;fill-opacity:1'%3E%3Cpath d='M93.28-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.41-11.75zM98.5-57.4h2.52L94.7-45.67h-2.6l6.4-11.75zM103.78-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.4-11.75z'/%3E%3C/a%3E%3C/svg%3E)
При всех понятных минусах российской власти она, все-таки, чуть менее чудовищна, чем о ней принято думать в среде ее критиков, то есть Россия, конечно, не Швейцария, но она и не Сомали. Власть коррумпированна и несменяема, но говорить, что она не справляется вообще ни с чем, было бы несправедливо — справляется. Зимой страна не замерзает, не бывает голода, массовые задержки зарплат — это что-то скорее из девяностых, как и забастовки и социальные катаклизмы вообще. Оказавшись за границей, средний россиянин удивляется опаздывающим поездам, плохому интернету, дорогому и тоже часто работающему со сбоями общественному транспорту. Наверное, жизнь в России могла бы быть лучше, но все же она не настолько кошмарна, чтобы как-то излишне трагически к ней относиться.
Но при этом у российской власти, причем у любой — федеральной, региональной, муниципальной, — есть удивительное свойство, которое, как часто кажется, в конце концов ее и погубит. Непонятно, как правильно его назвать — спесь, чванство, как-нибудь еще; почему-то в голову приходят какие-то такие слова — старомодные, давно вышедшие из обихода, и, наверное, это не случайно, потому что в современном языке какие-то особенные слова, характеризующие спесь чиновников, просто не нужны. Мы просто говорим «чиновник», «власть», и это уже подразумевает хамство и пренебрежение людьми, никаких дополнительных уточнений не нужно, все и так понятно.
Это действительно удивительное и необъяснимое свойство, таинственный дефект власти, которая, в общем, все делает почти нормально, но ведет себя при этом так, как будто сама просит как можно скорее поднять себя на вилы. Набор мемов, в разное время придуманный чиновниками всех уровней, общеизвестен — тут и Медведев с «денег нет», и Шувалов с «это смешно, но люди покупают маленькие квартиры», и бывший глава Марий-Эл Маркелов, который обещал перекопать построенную дорогу, потому что жители ему недостаточно громко хлопали. И много чего еще вплоть до классического «Она утонула». Каждого из этих случаев можно было избежать, но почему-то никогда не получается — даже если все хорошо или, по крайней мере, терпимо, они обязательно что-нибудь такое скажут, не могут без этого.
Вот и сейчас — авария на теплотрассе на востоке Москвы, форс-мажор, ЧП, никто не застрахован, тут все понятно. Починить теплотрассу — это часы или сутки, работа трудная, но понятная, придут мужчины в касках и все сделают, механизм так или иначе отлажен. А другой механизм — его или просто нет, или он работает в минус. То, что делается несопоставимо проще и быстрее, чем реальный ремонт, не делается вообще. Поздний вечер и ночь, когда у людей отключилось отопление и вода — тут не нужно быть специалистом по связям с общественностью, чтобы сказать, что и мэру стоило бы приехать на место, и многочисленным аккаунтам мэрии в соцсетях, и многочисленным СМИ, принадлежащим городу тоже, наверное, стоило как-то включиться в процесс, чтобы люди, по крайней мере, не чувствовали себя брошенными. Вместо этого, как мы понимаем, была ночь абсолютной тишины, а героем следующего дня стал вице-мэр Бирюков, который сказал, что, во-первых, люди, которые пострадали в эту ночь, сами виноваты, что ходили, где не положено, и во-вторых, авария не была аварией, потому что в нормативных документах определение аварии не такое, как все привыкли думать.
Наверняка Бирюков говорит правду про нормативные документы — чиновники в таких вещах обычно не ошибаются. Но есть ощущение, что публичная активность чиновников тоже регулируется какими-то секретными нормативными документами, в которых прямо написано, что вести себя нужно так, чтобы граждане, не дай Бог, не подумали, что чиновник как-то по их поводу переживает и хочет им помочь. Это звучит как такая натянутая шутка, но вообще это вполне серьезная гипотеза — вряд ли мы имеем дело с ошибкой, российские чиновники это слишком разные люди, у них разный опыт, разный возраст, разное воспитание, и если они в критических ситуациях ошибаются совершенно одинаково, то это не ошибка, а сознательное действие, имеющее под собой какие-то рациональные причины. Может быть, у них есть социология, указывающая на то, что чиновник, идущий навстречу людям, воспринимается как слабый. Может быть, право на человечность проходит по категории популизма и запрещено, может быть, еще что-то. И в принципе, несложно представить себе, как Петр Бирюков, сделав свои заявления, возвращается домой, открывает шкафчик, наливает себе стакан водки и залпом выпивает. Домашние спрашивают — «Что случилось?» А он сквозь слезы отвечает: «Сегодня мне пришлось сказать, что люди сами виноваты, и что это не авария. А ведь людям плохо, а я мог их поддержать, но мне запретили и заставили хамить». И потом выпивает еще стакан.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
