Отрицание Христа и Мухаммеда стало преступлением. Что будет дальше?

Судья Хамовнического суда, судившая пять лет назад девушек из Pussy Riot, стала этаким ледоколом, пробившим путь для новых уголовных дел, таких, как дело Соколовского, и напрашивается вывод, что за пять лет в России стало больше мракобесия, ползучая клерикализация общества перестала быть ползучей, и по направлению к превращению России в православный Иран, о котором пять лет назад писали многие, в том числе и я, наша страна прошла внушительный путь.

И все-таки это преувеличение. Мракобесие 2012 года было наступающим мракобесием, агрессивным, жутким. Мракобесие 2017 года — прежде всего смешное, провинциальное и, кажется, отступающее. Пять лет назад слово Всеволода Чаплина, если вы его еще помните, звучало как инструкция из сталинского ЦК. Сегодня никакого Чаплина в патриархии нет, сам отец Всеволод что-то злобное пишет в фейсбуке, и его слово интересует только самых преданных поклонников. «Православной общественности» как субъекта общественно-политической жизни по сравнению с Россией пятилетней давности просто не существует — за эти пять лет мракобесие, запрещающее фильмы и срывающее выставки, успело стать светским, и на смену людям с хоругвями пришли «Офицеры России» и депутат Поклонская, которых Кремль регулярно, пусть и нехотя, осекает.

Церковь не выдержала конкуренции с профессиональными активистами, у них все получается лучше, и они оттеснили православную общественность куда-то далеко на обочину. Православная общественность пять лет назад казалась частью государственной машины; я помню молитвенное стояние с участием патриарха на пике дела Pussy Riot — это был настоящий казенный митинг с перепуганными бюджетниками и припаркованными на набережной автобусами. Теперь такое непредставимо, теперь все более камерно — в лучшем случае футбольные фанаты из «Сорока сороков» или байкеры, от которых все шарахаются. Тигр оказался бумажным, и это уже не получается скрывать.

Если бы пять лет назад власти Петербурга подарили епархии Исаакиевский собор, эта передача прошла бы спокойно — общество тогда понимало, что против церковного лома нет приема, и что сопротивление бесполезно. Сейчас ситуация с Исаакием стала для Петербурга тем же, чем для Москвы стали сносимые дома. Передать собор к Пасхе не получилось, речь уже идет о проведении общегородского референдума, который, очевидно, станет очередным эпизодом выяснения отношений между клерикалами и обществом — эти отношения выясняются сейчас постоянно, в том же Екатеринбурге, где судили Соколовского, жители города протестуют против строительства так называемого Храма на воде, и силы в этой борьбе кажутся, по крайней мере, равными.

И главное — ни петербургский, ни екатеринбургские эпизоды уже не производят впечатления большой всероссийской кампании по клерикализации, большого наступления патриархии. В обоих городах есть влиятельные митрополиты, и в обоих городах именно они, а не церковная вертикаль, выступают ударной силой со стороны церкви. То есть это уже не общенациональное наступление по всему фронту, а распавшийся фронт с несколькими локальными очагами конфликта, и как эти очаги гаснут, показало дело Соколовского — ну да, его и не оправдали, и не посадили, заодно снабдив бумагой, которую можно показать в любой стране как пригласительный билет к политическому убежищу. Соколовский, несмотря на сдержанность его речей после освобождения, производит впечатление победителя просто потому, что он модный видеоблогер, кумир подростков и вообще классный парень, а его оппоненты — чиновники в мантиях и рясах, у которых в любом случае очень спорное будущее. И даже то, что о Соколовском сегодня хочется говорить именно такими словами, без дополнительного пафоса — это уже лучшее доказательство такого сравнения между 2017 и 2012 годом, что православный Иран куда-то делся где-то посередине этих пяти лет. Вместо Ирана у нас все та же Российская Федерация, власть которой так долго вела свою хитрую игру с обществом, что в какой-то момент и правила, и цели этой игры оказались неизвестны, все запутаны и растеряны. Российская специфика — аппаратная, общественная, силовая, какая угодно, — оказалась сильнее всех. Эту специфику не победят ни те, кто хочет сделать из России Иран, ни те, кто мечтает о государственном атеизме. Не будет ни того, ни другого — не надейтесь и не бойтесь.

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора