Впрочем, часы уже пробили пять с половиной лет назад. То сентябрьское утро, когда мы узнали, что в президентское кресло вернется Владимир Путин — я думаю, все его помнят, но я не думаю, что всем его нравится вспоминать. То утро — как его правильно описать? Вот осень, и у вас разбилось окно. Вы, конечно, вставите новое, вы уже позвонили стекольщику и заказали новое стекло, и послезавтра придет мастер и все исправит. Но пока окно разбито, а за окном дождь и холодно, и дома тоже холодно и сыро, и вообще, кажется, разрушено все, из чего состояла ваша жизнь, а не только окно.
24 сентября 2011 года действительно разрушился мир для очень многих, и я хочу, чтобы то время вспомнили прежде всего те, кто после того утра стал непримиримым, да или даже умеренным оппозиционером. После того утра многие стали оппозиционерами. А до него — не были. До него жизнь казалась если не прекрасной, то приемлемой. Над президентом, увлеченным гаджетами и соцсетями, одинаково добродушно посмеивались и прокремлевские активисты, и либеральные интеллигенты. Москва «Красного октября» тогда уже научилась себя чувствовать почти Манхэттеном, она читала в журнале «Афиша» про айфон и шансон, и там, между прочим, было написано, что у России шансона один президент, а у России айфона — другой. Это всех устраивало, и Дмитрий Медведев для очень многих действительно был той фигурой, которая существует как бы вне нечестных судов, полицейского насилия и даже телевизионной пропаганды. Политологи тогда много писали о «расколе тандема», и на этот раскол действительно был очень высокий спрос — слишком многим нравилось думать, что жизнь в России каким-то мирным, перестроечным путем вот-вот изменится до наилучшей степени.
Не делайте вида, что тогда не было надежд — были. И рокировка 24 сентября потому и так расстроила очень многих, что в то утро рухнули все надежды, связанные с именем Дмитрия Медведева. Сейчас они однозначно воспринимаются как наивные и необоснованные, но они были, и это имеет значение.
