Лекции
Кино
Галереи SMART TV
Путь от землекопа в Израиле до директора группы «Браво»
Максим Лейкин о тонкостях фарцовки в девяностые, Жанне Агузаровой и пяти минутах, перевернувших жизнь
Читать
53:35
0 21327

Путь от землекопа в Израиле до директора группы «Браво»

— Как всё начиналось
Максим Лейкин о тонкостях фарцовки в девяностые, Жанне Агузаровой и пяти минутах, перевернувших жизнь

В гостях у Михаила Козырева — Максим Лейкин, заместитель управляющего клуба «ARTель Бессонница, бывший директор группы «Браво». Он рассказал о тонкостях фарцовки в 90-х, работе землекопом в Израиле, клипах перевернувших его жизнь и о том, как «сломал дверь и душу гражданке Жанне Агузаровой».

Добрый вечер, драгоценные зрители телеканала «Дождь». В эфире программа «Как все начиналось», меня по-прежнему зовут Михаил Козырев. Мы пытаемся внести краски в радугу девяностых, чтобы у вас создалась картина, какая в ту пору была жизнь. И как вы уже, наверное, привыкли, в свою программу я приглашаю не только те лица, которые известны всем, но еще и тех людей, которые делали эти девяностые, которые собственно создали сам шоу-бизнес в том виде, в котором мы его сейчас знаем, правда, сильно видоизменившемся. Вот один из таких гостей у меня сегодня в студии. Я с удовольствием вам представляю человека, с которым связана гастрольная, концертная жизнь нескольких выдающихся коллективов, от «Браво» до «Морального кодекса», ну и просто своего близкого друга, еще и футбольного специалиста, ныне человека, который обеспечивает яркими международными звездами в области танцевальной культуры клуб «Артель Бессонница». Его зовут Максим Лейкин. Добрый вечер, Макс. Спасибо, что пришел.

Добрый вечер.

Давай начнем прямо с конца восьмидесятых, начала девяностых. Питер, никому не известный молодой человек зарабатывает астрономические деньги. Это, знаешь, такое, Питер, точка, восьмидесятые, точка, фарца. Такое название нашего кино. Расскажи, пожалуйста, как оно было.

Ну, знаешь, в определенных кругах я был очень известный человек, можно похвастаться. Все достаточно банально. Родом я из Ленинграда, из Веселого поселка, кто в Ленинграде, знает это место. Родился на улице Дыбенко и пошел в школу, специализированную английскую №13, на Искровском проспекте.

У меня тоже была специализированная английская школа №13. Только в Екатеринбурге.

Представляешь, это можно отдельно рассказывать, как это получилось, но как только, лет в 11, я стал этим заниматься. Ну и вот, в итоге, лет 11 мне было в году 1981, соответственно, к году 1987-1988 я уже был достаточно…

Серьезным человеком.

Серьезным человеком у гостиницы «Москва», которая находится на Староневском, и там прошла вся моя молодость, до 1990 года.

Надо объяснить зрителям, что такое вообще «фарца», почему она возникла, что это за феномен такой.

Понимаешь, в трех словах, в сером советском тогда настоящем, хотелось каких-то всплесков эмоций. И если ты знаешь английский язык и можешь членораздельно объяснить иностранцам, чего ты от них хочешь, в детстве имея горсть значков, чуть постарше, имея шкатулки, кроличьи шапки и всякие другие прибамбасы, черную икру и командирские часы, то переход от первого ко второму, он достаточно перспективен. И очень по тем временам достаточно хорошо все зарабатывали.

Продавали это все иностранцам и получали на руки твердую валюту?

Твердую валюту, которая дальше уходила полякам, контрабандистам, узбекам, и всяким разным-разнообразным.

А у них что?

А у них просто рубли. Принцип простой — купил за столько, продал подороже. А что между этим, какая разница, ты продал шапку или икру, или что-то еще, или просто купил у кого-то, перепродал дальше. Вопрос только твоей состоятельности, наличия у тебя денег и твоего статуса в этом обществе джентльменов удачи.

Слушай, а где ты стоял на социальной лестнице, по сравнению со среднестатистическим советским человеком? Ты был богат, подпольный миллионер?

Я тебе так скажу, мы зарабатывали очень хорошие деньги. Начиная с 1980, прорыв был в восьмидесятые. Это всегда было очень рискованно, почему этим все не занимались, потому что это было очень рискованно. Ты меня хорошо знаешь, у меня тормозов не было никогда, и думаю, вряд ли будут. Поэтому я, естественно, поняв, что есть такая тема, и с нее можно нажить, остальная мораль и прочие условия советского социалистического обществе меня уже просто не интересовали. Да, я состоял на учете в милиции, да, у меня были приводы. Да, три недели, почти месяц, я отсидел в СИЗО, но меня ничего не останавливало, потому что я знал, что все будет в нашу пользу.

Вас винтили?

Ну, не винтили, потому что у меня уже были такие отношения...

Начал рано общаться с правоохранительными органами?

Да, они просто меня все знали с детства. Гостиница «Москва» открылась в 1980 году, а с 1981 я у нее появился. Соответственно, все охранники правопорядка меня знали с 10 лет. Кличка у меня была «Максимка», потому что я был маленький, маленького роста. Сейчас я метр девяносто, а был маленького роста. И поэтому, в силу того, что меня все знали, и опять же, если человек не мертвый, я с ним договорюсь, как говорили и говорят до сих пор. Соответственно, в какой-то момент все это просто встало на такие хорошие фундаментальные рельсы и стало приносить кучу денег и кучу проблем.

Что пользовалось особым спросом у иностранцев?

Ты знаешь, все. Просто вопрос в том, какие иностранцы. Итальянцы покупали командирские часы и икру, финны просто меняли деньги и покупали водку, болгарское Мальборо, французский коньяк, просто из-за разницы цен.

То, что у них дома стоило астрономические деньги?

Французский коньяк Реми Мартин или Камю стоил 35-45 рублей бутылка у нас. Кто это купит? Я только и покупал, и компания. А там это стоило 400 марок, и по 100 марок это просто улетало, как и водка, как и шампанское. Мы даже же финнам продавали, не поверишь, резиновые лодки. Они же все рыбаки, а телескопические удочки, которые у нас стоили 10 рублей, там стоили по 300 марок. То есть на разнице всего во всем можно было наживаться. А потом, когда началась перестройка и гласность, и к нам хлынул поток американцев, то там просто пошло все в ход: кроличьи шапки, шкатулки, часы, флаги СССР, ну все, понимаешь, людям интересно было все. В силу того, что я уже знал английский язык как русский тогда, я мог спокойно все объяснить. И опять же, мы были стационарны, мы бомбили только у одной гостиницы, соответственно, нам было доверие. Люди нас постоянно видят, понимают, что мы им не втюхиваем какую-нибудь пакость или подделку. Соответственно, я тебе так скажу, что финны уже знали опять же меня с детства, приезжали. Я, естественно, подкупал всех руководителей групп, из ведущих компаний туристических, потому что руководители групп у американцев, у англичан и французов были одни и те же, у итальянцев. И они знали, что приезжаешь в Москву, там есть я. Я им договаривался, какие-то подгонял сувениры, какой-то у нас был свой чендж, соответственно, они отдавали мне всех туристов на растерзание, говорили, что этот человек, у него все в порядке, все правильно, и проблем никаких не будет. Так и получалось, ну, а дальше уже дело техники.

Скажи, пожалуйста, какие самые странные клиенты у тебя были, покупатели? Можешь вспомнить? Специфические, может быть?

Самые странные? Да ты знаешь, как тебе объяснить, публика была… Чем дальше этим занимаешься, тем глаз у тебя становится наметаннее, и важно, допустим, разгружается группа из автобуса, извиняюсь за сленг.

Я как раз его и жду.

Когда bus разгружается, четко просечь по людям, кто получше одет, получше выглядит, и самое главное, нужно всегда было бомбить пенсионеров. Потому что пенсионеры, они не только себе покупают, они покупают детям, внукам, подругам, у них у всех есть деньги. А американские пенсионеры, это просто, знаешь, мы их называли «нафаршированные удавы», потому что у них желаний и денег было много. Как правило, в Россию, в СССР тогда, это было недешевое удовольствие, соответственно, публика ехала нормальная. А понимаешь, какая ситуация, пойми такую вещь, для меня, ты знаешь, деньги всегда второстепенны, мне в этой истории нравился риск, адреналин, общение. Понимаешь, у меня в 1986 году была такая подборка музыки, которая даже сейчас людям снилась. У меня за кроличьи шапки, в то время, вдумайся, у меня был The Smiths, Frankie Goes to Hollywood, Aztec Camera, всевозможные сборники. Все, что люди даже не знали, что это такое, а у меня уже был и Clash, и Madness, и я в музыке очень хорошо разбирался. Понимаешь, я с американцами говорил на одном языке, я понимал, что в топе, что не в топе. Естественно, я тогда купил себе AKAI, видик, естественно, у меня был и Panasonic, даже, по-моему, 999, нет, это Sharp был три девятки, не помню. То ли Panasonic 999, то ли Sharp 777, но что-то такое. У меня был двухкассетник, по тем временам по музыке я тоже был упакован как надо. Соответственно, и все, что было хорошее в музыке, то есть, как я когда-то рассказывал, мое сознание фундаментально поменяла одна история. В трех словах, я залез в финскую линию, потому что знал финнов, когда был маленький, в 1982-1983, поменял им жвачку на значки. А финн не знал, холодно было, он говорит, присядь. Ну я, знаешь, растекся в велюровом кресле, кока-кола, я с ним в хороших отношениях был, мы дружили, что называется. И он поставил, смотри, говорит, что сейчас самое модное в мире музыки. И он поставил мне тогда, вот до сих пор перед глазами, представь, сижу с банкой, в финской линии, велюровое кресло…

Финская линия это что?

Это финские автобусы. Автобус по-фински будет «linja». Международный автобус, линия. Ну и сижу в линии, в велюровом кресле, растекся, и он поставил клип «Билли Джин» и «Триллер». Вот я это посмотрел… А представляешь, 1982 или 1983 год… А еще, как сейчас помню, это была зима, питерская, холод, серость, а тут такое… Я посмотрел эти пять минут, с перерывами, и я для себя решил, что нужно все приложить, все усилия, чтобы вот это для меня было ни каким-то, какой-то «Тайной третьей планеты», а чтобы это просто стало для меня музыкой. Потому что я это посмотрел, пришел в школу, стал всем рассказывать. Говорю, ребята, представляете, есть такой артист, так танцует, такие клипы. И люди слушают меня, говорят, ты что, дурак, что ли, что с тобой случилось? Ты вообще о чем говоришь? Я говорю, да вы не понимаете, вы понимаете, что есть другое? Понимаешь, какая ситуация, я не против там, чтобы кто-то выступал, но когда понимаешь, что есть, с чем сравнить, и я это видел. А еще какая подача — сидишь в хорошем автобусе, с банкой кока-колы, смотришь это, в хорошем качестве. Понимаешь, эти десять минут, просто я когда вышел, решил для себя, все, плевать, что за это будет, меня на учет в милицию поставили, забирали несколько раз, мне уже было все равно. Я для себя поставил целью сделать так, чтобы жизнь моя была прекрасной.

Не прожита зря.

Да. Я тебе скажу, что люди приходили ко мне, даже когда иностранцев я домой приводил, у меня дома The Smiths, INXS, AR.I.EM, такие были, все, что было передовое в мире музыки тогда, у меня было все. Вся новая волна, Simply Red, и я до сих пор считаю, что это лучшая музыка в мире, на свете, не было, я думаю, и не будет. Опять же, это мое субъективное мнение, но музыка восьмидесятых, помимо…

Питер Гейбрил, Eurythmics…

Все было. Кстати, про Eurythmics. Есть музыка восьмидесятых, для меня, естественно, это еще Doors и T. Rex , вот эти два коллектива, все остальное уже второстепенно, Eurythmics. А еще, понимаешь, когда у тебя есть деньги, а деньги-то у тебя есть, а куда их тратить-то? Юрмала-Ялта, с девицами? Москву мы не переносили органически, мы же ленинградцы, у нас Москва считалась, ну типа Москва-Москвой, поэтому все москвичи ездили в Сочи, так получалось, а мы все ездили в Ялту и в Юрмалу. Ну, естественно, в Таллин. Потому то в Таллин приезжал паром «Георг Отс» с финнами, а в Таллине людей, которые бомбили, было немного, они такие, примитивные были, и денег у них особо не было. Мы просто приезжали своей бригадой, этот «Георг Отс» разгружали, бумагу на карман, и текать.

Вот ты говоришь, бригадой. А кто был в твоей бригаде? И как сложилась судьба этих людей потом?

Ты знаешь, был человек из моей школы. Если честно, Миша, сложилось все достаточно трагично, потому что, забегая на сегодняшний день, из тех людей, с кем я начинал и с кем мы крепко зарабатывали, нас было человек 20, а кроме меня, в живых осталось человека 2. Потому что девяностые, а публика у нас была, включая меня, как тебе объяснить, мы были такие...

Неприостановленные...

Из разряда — чужого не надо, но свое не отдадим. И поэтому по любому вопросу был конфликт, и конфликты такие, что было в руках, то в ход и шло. Это одна сторона. Потом, так тебе скажу, что большинство просто убили, в том числе и моего близкого партнера, не буду именами, неважно, кто знает, тот и так знает. Наркотики тоже появились, к сожалению, от героина очень много у меня людей, Питер, одно слово, от героина много людей сошло с дистанции.

Скажи, пожалуйста, в какой-то момент из этого всего, в общем, четкого пути к успеху, ты уехал в Израиль? Как это произошло?

Произошло потому, что когда в 18 лет у тебя слишком много денег, определенной власти, и реально, проснулся, доехал до «Москвы», на шведский стол сел, со всеми перетер, уже рублей 300-400 заработал. Представляешь, какие это деньги в 1989-1990 году? Соответственно, потом уже вся эта тематика стала обрастать бандитами, мы, естественно, принципиально никому ничего не давали. Начались конфликты.

Вас пытались отодвинуть от гостиницы «Москва»?

Нет, нас ничего не пытались. Знаешь, отодвинешь нас… Никто нас не пытался отодвинуть, но наезжали. Я тебе так скажу, смешной случай, дошло до того, что я практически жил в гостинице «Москва», я и весь мой коллектив, потому что мы в таких контрах были со всем городом, с разными-разнообразными, что реально я только чувствовал безопасность на этой территории. Представляешь, приехал когда в 1995-1996 году в Питер, по Невскому иду, говорю, слушайте, а что это такое новое здание? Мне говорят, Максим, ты что, дурак, что ли? Оно еще в девяностом было. А я реально, я не был там, потому что с центровыми был в контрах и туда не ходил. Ну и получилось так, что, с одной стороны, конфликты с братвой, с другой стороны, конфликты уже… Понимаешь, когда люди в 18 лет могут обналичить миллион рублей за пару недель, перенести в валюту, когда у нас уже там всякие поляки, и прочие, такие уже пошли масштабы серьезные. Был такой у нас удар, удар имеется в виду обмен, когда я со своим товарищам покойным поменял всю зарплату финнам, которые строили гостиницу «Астория». Сейчас уже прошло 25 лет, можно сказать, представляешь, мы в удар поменяли 68 тысяч марок. Это по тем временам, ты даже не представляешь, что это такое, 68 тысяч марок, мы заплатили за это где-то триста с чем-то тысяч рублей.

То есть вы начали перерастать тот уровень, который позволен был?

Да, а в силу того, что развития никакого нет, мы как бы стали вариться в собственном соку, денег много, какая-то халатность, с этим не так… Ну и в какой-то момент, органы, они же тоже зарплату получают не просто так, не всех ты купишь-продашь. Соответственно, что это за дела, у «Москвы» какие-то малолетки крутят-вертят, скупают-перекупают, нам на хвост стали садиться. Потом мы вошли в открытый конфликт, и весь январь 1990 года я просидел в СИЗО на Каляева. Потом вышел, но как ты сам понимаешь, в 18 лет когда у тебя это происходит, вышел еще с большим рвением. И кончилось дело тем, не буду вдаваться в подробности, одного моего партнера закрыли, и я тоже был под следствием, свидетелем. Но я понимал, там мне люди подсказали, понимаешь, у тебя уже были приводы, ты провел какое-то время на Каляева, плюс у тебя были мелкие приводы за то, что тебя принимали с валютой. И по тому советскому законодательству есть такое, когда не могут… Раньше были другие законы, предъявлялось в течение 72 часов, свидетели и прочее. Другая была база под то, чтобы подвести человека, чтобы закрыть его. Сейчас все по-другому, а тогда было так. И поэтому, когда не могли человека просто в лоб закрыть, то была такая тематика — за умысел. То есть, если у тебя есть административные нарушения, а у меня были, меня с пятью долларами раз поймали, со ста марками, по мелочи.

И ты понимал, от греха подальше надо…

Я понимал, у меня повестка была на 4 мая, и я понимал, что меня закроют. А я что, ну закроют, думаю, нашли дурака. А я просто пришел домой, собрал вещи, поехал на вокзал, купил билет, заранее купил, Ленинград — Будапешт, и только меня и видели. И Первого мая, как раз пока праздник, думаю, там все куролесят, а я втихаря рванул в Будапешт. И 3 мая уже ходил по Будапешту. Правда, я до 3 мая, дал 10 рублей проводнице, что-то знаешь, измена колотила, поэтому я простоял в тамбуре до Чопа. Потому что думал, вдруг кто-нибудь меня сдал, чтобы с поезда не сняли. Потому что у меня была подписка, не то чтобы подписка о невыезде, но я должен был прийти, боялся, что могут сыграть со мной какую-то неприятную штуку-дрюку. Я дал ей, чтобы она, говорю, ты держи в тамбуре дверь открытой, если что, я спрыгну с поезда.

А как в Израиль? Оттуда?

В Будапеште пришел в израильское посольство, благо, знаешь, тех, кто кушает мацу, узнаю я по лицу, и свидетельство о рождении у меня было с собой. И еще я тебе объясню, почему я оформил выезд в Израиль, я тебе объясню. Я просто стал как Ихтиандр неуловимый, потому что кто бомбил, тот поймет. Потому что, когда ты оформляешься на постоянное место жительства куда-то, то первое, от тебя отстает армия, тунеядство, которым меня страшно доставали, и самое главное, тебе дают официальную валютную декларацию на 161, или на 141 валютный рубль. Представляешь, я мог спокойно, бомбя иностранцев, совершая валютные операции, иметь легально на руках 160 долларов. Знаешь, что это? Тебя просто не поймать, самое главное, ты можешь давать сдачу иностранцам, ты можешь спокойно оперировать этими делами. То есть ты просто неуловимым мстителем становишься, в какой-то момент организация Стройбух, что за бред там, малолетний еврей устроил такое, что ни гостиница «Москва», а какой-то заговор.

В Израиле ты встретил Вову Месхи?

В Израиле, я тебе скажу, я приехал, представь себе ситуацию, после всех куражей у гостиницы, с иностранщиной, Ялтой, Юрмалой и Таллином, я оказался …

В кибуце?

Да нет, я оказался в центре абсорбции для одиноких эмигрантов в городе Нацерет-Иллит. Знаешь, я такой человек, ты меня знаешь, я и депрессия — это вообще несовместимые вещи. Но дело было в том, что я пришел, посмотрел что-то кругом, лег, помню, в кровать, и неделю просто так, какую-то еду себе купил и неделю лежал, смотрел в потолок. Думал, что я сделал? Да лучше бы закрыли меня к бесу, хоть на родной земле. Я такой человек, я считаю, человек должен жить там, где родился. У меня нет такого, знаешь, Израиль, не Израиль, Европа, Америка, Австралия. Знаешь, у меня свои принципы жизненные, я подумал, что я сотворил? А тогда же не было дипломатических отношений, обратно не уехать. И такое состояние было душевное поганое, а самое страшное, я понял, по советским меркам у меня денег было море, я это все перевел в доллары, вывез технично, все как надо сделал. Но я понял, ну и что? Такое количество денег, которое, знаешь, начать гусарить, закончатся через…

Недельку?

Ну, через пару месяцев. Понимаешь, а никого ты не знаешь, ничего ты не умеешь, образования у тебя нет. Мне как раз было 19 лет, думаю, что за бред. И я такой, знаешь, из категории думал-думал, долго запрягаю, потом быстро еду. Я просто узнал, что есть такой курорт Эйлат, такой клондайк на территории Израиля. Я рванул туда, помыкался, жизнь эмигрантская — врагу не пожелаешь, на самом деле. Потому что в те времена, кто и сейчас живет, не дадут соврать, ты русский, раз ты русскоязычный, ты русский, неважно, еврей ты, хоть ты негр, хоть ты кто. Русский и русский, эмигрант, еще такой один, и все мои былые заслуги…

Обнулились?

Обнулились. А люди как-то на меня смотрели непонимающе, потому что я по питерским меркам был супермодным, у меня ребики шеститысячники были, синий, красный, все найк, дельта форс, все, что модное было, два пилота серьезных, инспектора, все это было. И они так смотрели на меня, я не был похож на такого классического одуванчика, приехавшего с какой-то Жмеринки или откуда-то из-под Львова. Что-то не то. Одним словом, я свалил в Эйлат. А что можно делать в Эйлате? Убирать гостиничные номера? Это не для меня, и все такое прочее. Второй момент, думал, что-то криминальное. А что криминальное? Там, знаешь, похитрее меня публика. Поэтому, знаешь, я понимал, что ничего хорошего не получится, надо выжидать. А как выжидать, денег нет, куража нет, а тогда ведь у меня, знаешь, девицы, иностранщина, все такие движения позитивные были, музыка. А тут просто, никому не нужен, еще и один. Что делать? И я устроился землекопом.

Вот это неизвестная для меня страница биографии.

Ну, да, я короче говоря, понял, что нужно как-то упасть на дно, и со дна подниматься. Поэтому я устроился…

Залечь на дно в Эйлате?

Не залечь, просто начать жизнь с нуля. Понять, что все мои былые заслуги в прошлом, и никому это не интересно, никакого рационального зерна от этого нет. И я устроился землекопом в строительную компанию, как сейчас помню, «Хайгаль». Она тянула коммуникации с одного места, около Эйлата, строился новый поселок, коттеджного типа, а перед тем, как что-то строить, тянутся коммуникации: вода, канализация, телефон, кабель. И я работал землекопом, с шести утра до шести вечера на 45-градусной жаре, в компании бедуинов и прочей швали со всего мира. Мы, не соврать, за 10-15 шекелей в час, с лопатой, экскаватор копает, а мы, чтобы песок не осыпался, он глубоко копает, там не так сыплется все. Но мы делали, допустим, пески же подвижны, видишь, даже термины помню, и поэтому каждые 5 метров делали углубление, туда заливался бетон, делалась такая опалубка, через нее пропускались трубы. Все же пластмассовое, насчет того, что пески двигаются, чтобы они не порвались, каждые 5 метров делалось такое углубление, заливается бетон, через него пропускаются трубы, чтобы просто они не деформировались. Вот чем я занимался.

Насколько ты протянул долго?

Ты знаешь, я из той категории, ты знаешь, терпеливый я, одним словом. Мне это, на самом деле, в жизни потом очень помогло, потому что уж дальше, уж ниже, по-моему, не упасть. Землекопом, за 15 шекелей в час, и часы не нужны. Израиль же близко с экватором, поэтому, шесть утра — солнце встает, двенадцать — оно над тобой, в шесть оно заходит. Часы не нужны, ты спокойно смотришь свой рабочий день. Я там научился всякую делать шакшуку, всякую жрачку такую, которую в пустыне можно только есть.

Шакшука, я должен объяснить зрителям, это израильская яичница.

Это не израильская.

Арабская?

Нет, это не арабская и не израильская. Блюдо из яиц стран Магриба.

Хорошо, это очень правильная формулировка. То есть яйца, помидоры, специи.

Там такая технология, которую до сих пор все мои друзья, и мама, и все, кто меня знает, они меня просят сделать, потому что я ее делаю просто от души. И получается у меня очень круто, качественно, потому что я за полтора года, когда у тебя особо денег нет, хумус, пита, вот эта тематика, и кофе с хавайджем, такие травы. Потому что там на самом деле воду особо не попьешь, в жару там есть определенная специфика, это нужно пить и есть именно так, иначе ты просто в жару не выдержишь, потому что надо же работать.

А кофе на песке?

Нет, мы на газовой делали такой турке. Зато я был поджарый, представляешь, с лопатой, у меня мозоли были…

Как у шахтера.

Я был как Геракл. Анекдот на эту тему знаешь? Рабинович, вы случайно не шахтер? Пауза. Я принципиально не шахтер. А я оказался, ну оказался, скажу честно, в принципе, я считаю, это полезно.

Полезная страница в жизни.

Это полезно, потому что вот тебе пустыня, вот тебе лопата, вот тебе оклад. Не хочешь — иди куда хочешь. А хочешь чего-то добиться в жизни, хочешь просто себя внутри закалить, перебороть… Понимаешь, какая ситуация, все-таки в то время я немножко был по-своему оборзевший. По Питеру такой был, все как мне надо, все было на кураже, все в мою пользу. Некому было меня остановить вообще никогда. А тут, понимаешь, тут не люди остановили, тут тебя ситуация остановила. Вот это палящее солнце, песок и лопата. Три составляющих. Хочешь, плачь, у тебя даже слеза не упадет на песок, потому что она не долетит, высохнет по дороге. И жизнь тебе говорит, дружок, хорош.

Осторожно…

Как вы познакомились с Вовой Месхи, и как вдруг неожиданно возникла идея заниматься концертной и гастрольной деятельностью?

Достаточно банально. В то время, пока я работал землекопом, я стал еще подрабатывать в порту учетчиком приемки разгрузки кораблей, в порту, работал там я. А в силу того, что денег особых не было, и где встречаются все мигранты, там есть определенная служба помощи и прочее, даже не помощи, с точки зрения финансовой, а с точки зрения что там люди кто-то пособие получает, кто-то какие-то документы оформляет. Там я познакомился с Вовой, и мы с ним стали вдвоем снимать квартиру. Я работал землекопом и в порту, а Вова, будущий совладелец «Райс-ЛИС'С», работал в прачечном комбинате, полотенца складывал. И понимаешь, какая ситуация, отдушин таких было немного, душевных, но основным было прочтение всевозможных, дурацких абсолютно, несуразных и жутких по качеству эмигрантских газет. Потому что, что еще делать двум…

Искателям приключений.

Двум на то время, знаешь, да, искателям приключений. И как сейчас помню, прочитав в газете «Спутник», что Агузарова поет в каком-то ресторане «Черное море» в Лос-Анжелесе, мы перешли к тому, что… Кто чем занимался? Я, понятно, чем занимался, а Вова, у них был кооператив «Лира», и он в Киеве делал всевозможные концерты. И он говорит: «Слушай, давай попробуем сделать, все-таки русских тут много, давай попробуем сделать какие-то мероприятия». Сейчас отмотаю чуть-чуть назад, кстати, я еще когда в Ленинграде, чтобы ты понимал, я был на концерте «Браво» с Агуаровой в 1986 году, в СКК, я музыкой всегда интересовался. Я был на первом концерте «Наутилуса» в БКЗ «Октябрьский» . Ты знаешь, я знаком со всеми участниками группы «Наутилус Помпилиус».

Со Славой и с покойным Ильей.

Со Славой и с покойным Ильей, потом, забегая вперед, ты узнаешь почему. И я им рассказывал, что я был на их первом концерте. Я был на концерте Eurythmics с Гребенщиковым в 1988 году. Я был на четырех концертах группы «Кино», то есть я очень интересовался. Я ходил на все концерты «Аукциона», в ЛДМ, тогда в Питере был подъем Рок-клуба и всего, что с ним связано, там куча была групп и т.д. и т.п. Я говорю: «Слушай, Вова, давай...». И в какой-то момент… А еще у меня с тех времен, была такая банальная история, заезжает на «Москву» группа из Штатов, и у одного из гостей, тоже жизнь, он приехал с бабушкой, подрезают чемодан со всем шмотьем и со всеми делами, документами и всей петрушкой. Мы в холле их начинаем окучивать, смотрю, человек сидит и плачет, двадцатилетний. «Что случилось?» — говорю. Он говорит: «Представляешь, подрезали чемодан. Да черт с ними, с деньгами, у меня есть. Там паспорт. Что я теперь буду делать». Я говорю: «Да что ты в самом деле! Подожди. Ты с бабушкой? Купишь у меня пару-тройку лакеров, всем верну сейчас».

Что такое лакеры?

Шкатулки. Она говорит: «Да я все куплю, только...» Паспорт сделайте.

Я догадывался, кто это сделал. Я говорю: «Пацаны, это мой родственник. Деньги и то, что подняли, это ваш табаш. Верните только документы и шмотье, то есть что вам не надо». Они говорят: «Ты отвечаешь, что все будет в порядке? Без ментов?». Я говорю: «Ну что, я… Да, я еще сотка — вам подгон, босяцкие». Они говорят: «Ну все, пока». И я человеку все, единственное, я ничего в руки брать не стал, я говорю: «Оставьте, за «Москвой», там стоит». Я говорю: «Иди. Твое?» Он говорит: «Мое». — «Забирай». — «Тут документы. Максим, дружище, спасибо».

Какое это отношение имеет к…?

Объясню тебе. А потом этот человек, я с ним познакомился... И еще у меня был случай в Ялте, то же самое, там в Ялте я помог одному американцу, просто мы сдружились. И эти люди, потом они учились в Стэнфордском университете. Такая же была история в Ялте. И эти два человека потом стали серьезными банкирами, и я как-то в Израиле с ними списался, они мне сказали: «Максим, если тебе нужны будут деньги, ты нас тогда выручил, обращайся к нам, мы тебе легко поможем». Плюс, у меня тоже были определенные деньги, я им набрал и говорю: «Слушайте, я в Тель-Авиве, хочу делать мероприятия». Они говорят: «Максим, сколько тебе надо денег?». Короче говоря, мы с Вовой переехали в Тель-Авив, предварительно найдя Агузарову, вызвонив Женю Фридлянда, тогда он был директором группы «Браво», и мы решили сделать десятилетие группы «Браво» в Израиле. Это был такой промежуточный момент. А до этого мы решили откатать, просто чтобы зарекомендовать себя, мы сделали достаточно успешные пять концертов Бориса Гребенщикова в акустике в Израиле. То есть это было в июне 1992 года, а в декабре 1992 года мы стали делать «Браво» с Агузаровой. Думали, что просто заплатили людям деньги, и все пошло и поехало.

Не тут-то было.

Не тут-то было. Можно, наверное, еще часа три рассказывать, как я выуживал, не я, как мы все выуживали Агузарову из Америки в Израиль. Но чтобы ты понимал, это на самом деле можно часа два рассказывать, потому что там были такие хитросплетения. Был момент такой, что ее увезли в Сан-Диего, на границу с Мексикой, мои друзья, потому что она так их довела, сказали: «Если ты сейчас не поедешь в Израиль, мы тебя просто в Мексику бросим, паспорт заберем, сдохнешь тут на нейтральной территории». Чтобы ты понимал, приезжает самолет из Лос-Анжелеса, Лос-Анжелелес — Тель-Авив. Выходит…

Соответствующий контингент.

Выходит соответствующий контингент, разных-разнообразных, верующих и не очень, а Агузаровой нет. Уже «Браво» приехали, они репетируют, все, концерты все проданы, то есть все хорошо, все в порядке. Агузаровой нет. Я такой стою и думаю, что-то не то. Вдруг смотрю, идет такой человек, а у меня уже все-таки глаз-алмаз, еще с питерских времен, идет такой человек, не то Моссад, не то внутренняя какая-то разведка: «А кто встречает Агузарову?». И тут я говорю: «Я». Они говорят: «Пойдемте». Ну, думаю, приехал. Понимаешь, начинаю сразу себя как-то подготавливать, что может быть. Я в силу того, что, понимаешь, когда с детства занимаешься чем-то нелегальным, у тебя уже в голове как компьютер, у тебя уже тысячи вариантов ответов, вопросов, ты начинаешь уже гонять, подготавливать себя физически к тому, что сейчас будет какой-то такой серьезный диалог, а мне говорят: «Вы понимаете, какая ситуация, вот Агузарова, вот ее билет туда и обратно, все прекрасно, виза в Израиль, все замечательно. У нее виза американская, все в порядке. Но вы понимаете, она говорит, что она прилетела из Китая в Тель-Авив…

Прилетев при этом из Лос-Анджелеса.

Да, чтобы ты понимал, когда в Израиль прилетаешь, тебя спрашивают, кто вы, что вы, целая такая история, вопросов, когда проходишь границу. А она утверждает, что она из Китая, и в этом порядке. Тот говорит, понимаете, молодой человек, она не может, этого не может быть, потому что она прилетела из Лос-Анджелеса, и между Израилем и Китаем нет дипломатических отношений. Рейсов просто оттуда нет. Вот тут я выдал, понимаешь, когда ты с детства бомбишь, у тебя всегда есть ответ, даже на такой вопрос. Я говорю, понимаете, опять же, тут нужно грамотно…

Ну, скажи, что ты сказал?

Во-первых, я уже на иврите хорошо говорил: «Поймите простую вещь». Он такой: «Что?» Я говорю: «Она очень известная певица, и ей свойственны перепады настроения». Он такой, ну, раз певица, артистка… Вы считаете? Да, зачудила, примерещилось, пришло такое наваждение в голову. Вот чтобы ты понимал, в Израиле это прокатит. Он говорит, забирайте ее, и я ее раз, и вывез. И дальше, не стал на эту тему дальше разговаривать, взял — и все. Прошли эти мероприятия шикарно, в дальнейшем мы еще сделали гастроли «Наутилуса Помпилиуса», фантастические просто. Знаешь, когда делал мероприятие, стоял сам, аж лень было деньги с кассы снимать, просто не мог оторваться от концерта «Наутилуса». Потому что мы сделали им всего четыре концерта, Иерусалим, Хайфа и два Тель-Авива подряд, потому что один продали сразу, и все. Сделали концерт Гребенщикова, потом ..

Давай остановимся на Агузаровой. Вот тот исторический тур, в котором должны были участвовать все солисты, и Сюткин, и Роберт, и …

Это 1998 год?

Да. Расскажи мне, какие сложности у тебя с артисткой были в этот момент.

Чтобы ты понимал, до этого тура был еще тур в 1993 году. Вот мы сделали в Израиле, сделали в Москве. Там тоже были накладки с выездом, как ты понимаешь, но благополучно все разрешилось. Но тут был путч и прочее, поэтому все это благополучно свернулось. Потом была следующая наша встреча, а мы с ней в таких были немножко контрах, потому что она достаточно свободолюбивый и властный персонаж, а тут я такой нарисовался, все по-моему. Мы с ней пересеклись в туре «Голосуй или проиграешь» в 1996 году. 1998 год, 15 лет группе «Браво», давайте опять делать. Я говорю, ребята, понятно, что надо делать, но непросто будет. Они говорят, естественно, все говорят, «Райс-ЛИС'С», Женя, представители от Лисковского, говорят, Максим, а это был уже 1998 год, а я был с 1995 директором «Браво», уже имел достаточный вес и авторитет в директорском и продюсерском обществе. Они говорят, ну что ты, в самом деле, что ты, не разберешься, что ли, с ней? Ну, давайте. В принципе, еще раз тебе говорю, надо так надо. Я говорю, Женя, будем делать? Женя говорит — будем.

Хавтан?

Естественно. Я же без него как, тут он все решает, на самом деле. Я говорю, будем, все. Мы сделали пробный концерт у моего, к сожалению, покойного товарища Михаила Жуковского, был такой клуб «Таганка» в Иваново. Битковой концерт, битковой, Агузарова, все супер. Мы сделали такой пробник, уже тур готов, сколько там, 15 городов, я говорю, давайте сделаем пробник, чтобы просто утрясти программу. А мне, понимаешь, как тебе объяснить, я человек достаточно внешне, может быть, безумный, но я под все всегда подвожу какую-то базу, какой-то план действий. Чтобы ни происходило, всегда нужно, знаешь, шаг назад и фундамент. И получается ситуация, давайте, говорю, пробник сделаем, а про себя думаю, посмотрю, как что пойдет, что будет говорить.

Все проходит на ура?

Все проходит на ура. Это было 7 марта 1998 года, или 6 марта. Мы приезжаем в Москву, и уже на подъезде к Москве она говорит: «Тур этот, сдался мне этот тур», начинаются какие-то такие телодвижения, нездоровые. Мы так с Женей переглянулись, он так говорит — тихо, все. На следующий день у нас концерт, как сейчас помню, в «Пропаганде» был, и мы должны с утра улетать в тур. Из «Пропаганды» мы расходимся, мне там надо забирать, уже как бы ночь на дворе, вечер на дворе. Звонит Женя и говорит: «Максим, такое дело, позвонила Агузарова и сказала, что никуда она не поедет, вся эта идея ей не нравится, плевать она на всех хотела. А самое главное, просила передать тебе, что в этот раз ты ее никуда не отправишь, и хотела она тебя, знаешь, во все места». Я говорю: «Женя, вопрос». Он говорит: «Что делать?» Я говорю: «Давай так, ты даешь мне полный карт-бланш? Вот завтра в восемь утра мы улетаем, да?» — «Да». — «Вот как я ее привезу в восемь утра, никого не касается. Но в восемь утра она должна быть в аэропорту». Он говорит: «Максим, я все понимаю, чего ты меня агитируешь, потому что мы на всякий случай позвонили организаторам тура. Они говорят, ребята, да не проблема. Вот расходная смета на тур, без Агузаровой он не интересен, люди будут возвращать билеты и прочее, поэтому верните бабки, да и никуда не летите. Но там такая сумма, что…»

Не очень хочется ее возвращать.

Нам пришлось бы полгода, знаешь, петь субботники, чтобы весь этот лавандос отдать тем, кому нужно. Короче, он говорит, Максим, я все понял, делай, что хочешь. Но понимаете, какая ситуация, делай что хочешь…

В ящике ее расчлененной привезти нельзя? Надо, чтобы она еще жива была?

Поверь, мне очень хотелось это сделать, но это опять же, 1998 год, я с 1995 директор, я за три года тут уже оброс всем, чем можно. Понимаешь, тут моя стихия была, девяностые, это прямо, знаешь, то, что доктор прописал, по мне. Да я и сейчас себя хорошо чувствую. Думаю, что делать-то? Был у меня один товарищ, он как бы и сейчас есть, жив-здоров, который, знаешь, когда такие супернестандартные ситуации, потому что, кого подтягивать, начинаешь думать, что мне делать. Я единственное, поставил засаду у ее дома, она дома, у меня сидел человек, который пас ее, свет горит. Я говорю, делай что хочешь, если будет выходить, хоть удавку ей на шею набрось, но она не должна выйти из дома. Чтобы сидела. Он говорит: «Сидит». Звони сразу, что как, дал ему мобильный телефон, благо, кстати, имел не один, для всяких дел. Я поехал, тогда, знаешь, было самое модное место, ресторан «Эльдорадо», там можно было встретить все, что хочешь, от блатных до артистов.

Кого угодно.

Сижу себе и думаю, что делать, что делать, что делать. Для таких ситуаций у меня был человек, когда знаешь, я ему звоню, а он закончил институт определенных спецслужб, но в силу того, что оступился, как только его закончил, оттуда ушел, занимался всякими своими делами, но при этом всех знал. Я говорю: «Вован, ты мне нужен, приезжай». Описываю ситуацию, а он был близкий мой друг, мы с ним в принципе дружили и друг другу помогали, и прочее. Он говорит, Леич, да вообще не проблема. Просто не проблема. Я говорю, в смысле, не проблема? Он говорит, сейчас сколько времени? А время было где-то часов девять. В двенадцать дня заступает на смену дежурный по Москве, мой товарищ в определенной структуре. Мы легко ее оттуда доставим куда надо. Я говорю, а что мне делать? Он говорит, сейчас делать ничего не надо, водки закажи, да пожрать, тусанем нормально. А, нет, тут единственный момент, он то ли заканчивал в двенадцать, то ли начинал в двенадцать? Наверное, заканчивал. Честно, просто не помню. Не люблю врать, поэтому не помню, этот момент я упустил.

Меня интересует наутро что происходило.

Я тебя подготавливаю.

У нас просто времени остается мало.

Вот, значит, приезжает этот человек, я ему описываю ситуацию. Он говорит, вот тоже мне, история. А понимаешь, Агузарова, сам факт, я говорю, понимаете, я так их технично подвожу, понимаете, будете иметь отношение к истории, пятнадцатилетний тур, и прочее.

Великая артистка, певица.

Они говорят, Леич, давай-ка закусону, водочки, туда-сюда. Мы накатили хорошо, а меня, знаешь, ничего не берет, потому что время-то падает, время-то течет со скоростью большой, а вопрос пока не решается. На самом деле, в душе я понимал, что все нормально будет. Короче, картина следующая. Пять утра, а я в пять утра договорился за ней заехать. В пять утра я, Вован, этот человек, подъезжаем к ее дому, и он звонит в звонок, домофон. Та, как ни в чем не бывало, здравствуйте. Представляешь, пять утра, здравствуйте. Я думаю про себя, ага, то есть понимала. Он — майор такой-то, откройте дверь. Она — вы майор такой-то? Он — да. Да пошли вы…. Туда. Он говорит, замечательно, теперь я при исполнении, ничего не составит труда нам. Короче, мы звоним соседям, здрасте-здрасте, такая-то ситуация, те не то что открыли дверь, дверь сама аж распахнулась. Звоним мы уже в дверь, естественно, тишина. Он говорит, открывайте дверь, иначе мы будем… Короче, мы начинаем выносить дверь. Я уже в таком бешенстве, говорю, я тебя, мышь, все равно привезу, а она орет, она понимает, что я там, мат-перемат.

А она что, она как реагирует? У нее в доме квартиру ломают. Как она, что?

Что-то визжит там. Для меня уже та ситуация, что уже все равно, что она там говорит. Короче, через минут 15 кто-то вызвал милицию. Приезжает милиция, а в этот момент то ли она позвонила Жене, я уже не помню, как, и в этот момент Саша Кузин, барабанщик, самый древний из «Браво», и Женя, поднимаются. И представляешь, картина, мы молотками, что есть, мочим эту дверь, приехал наряд милиции, а те просто достали свои корочки, чудеса, и говорят, вы молодцы, туда сообщите, что здесь спецоперация, и будьте в нашем распоряжении, давайте помогайте.

То есть наряд милиции на вашей стороне оказался?

Естественно. И короче, таким коллективом мы эту дверь через час мучений, она открывается. Единственная просьба, та уже поняла, что кикос, а Женя поднимается с Пашей, видят эту картину, два музыканта.

Мы пойдем…

Мама дорогая, все все понимают. Я говорю, ребята, поймите правильно, за справедливость работаем, пожалуйста. Кое-как ее собрали, она там упиралась, визжала, как поросенок. Мы ее запихнули в машину, я готов был ей мешок на голову одеть, знаешь, как в «Кавказской пленнице». Запихнули и доставили в аэропорт Быково. И самолет взлетел, я облегченно вздохнул. Знаешь, самолет летит, напряжение, понятно, потому что эти люди до трапа нас привезли, мы взлетали, я еще видел, они на полосе смотрели, провожали. Кстати, между прочим, настоящие друзья, до сих пор мы дружим, и дай бог им здоровья. Взлетели, представляешь, какое настроение, я глаза закрыл, такой десятисекундный легкий нервный сон, и вопль истошный: «Где здесь стоп-кран? Я хочу выйти!». И я ничего умнее не сказал, слышишь, ты, понимаете, здесь прямой эфир, не хочу людей оскорблять, некрасиво, но я ей такую фразу сказал, что она просто затихла до конца полета. У меня слюни текли, брызги из глаз и звезды. Короче, я ей выдал. Но забегая вперед, скажу, что случилось две вещи. Из Самары она сбежала, потому что в Самаре, кто был, там аэропорт Курумоч, он большой такой, неудобный, длинный. У нас был чартер свой...

Это был первый концерт, в Самаре?

Это был четвертый. Был в Волгограде, второй был вАстрахани, потом был в Тольятти, а потом в Самаре. Из Самары мы куда-то летели, сейчас уже не скажу куда, почтенная публика, простите, и мы идем на чартер, и тут посадка на Москву. И она начинает просто посреди зала орать — убивают, грабят, это все Лейкин негодяй, никуда я не поеду. Такую истерику закатила, естественно, подлетела милиция, отправьте меня в Москву, меня хотят взять в заложники. Бред такой понесла. Я говорю, слышишь, ты, курица, давай быстро в самолет. Она говорит, никуда я не поеду, видите, как он со мной разговаривает. Слово за слово, а милиция, там какие-то сержанты, старшины, увидели ее и меня.

В общем, выбор пал на нее.

Короче, выбор пал на нее. Мне сказали, молодой человек, мы все понимаем, но тут не Москва, вас просто сейчас арестуют, и все. Ну, и на этом…

Тур закончился? То есть он продолжился, но только без нее?

Мы в следующий город полетели без нее, по-моему, Ростов это был, но уже там было напряжение. И последнее. Проходит какое-то время, мне звонок, здравствуйте. Хорошевское УВД, на вас заявление поступило, от гражданки Агузаровой, придите. Я звоню туда, говорю, ну слушайте, на меня заявление. Он говорит, придешь туда, дашь трубку, кто там чего написал, кто тебя вызвал. Я приехал, пришел туда. А теперь текст заявления, от гражданки Агузаровой.

Это официальное заявление?

Ну, заявление в милицию на меня. На бланке, с ее профилем, со всеми делами. Прошу рассмотреть мою жалобу, пам-парам-пам, суть заявления — Лейкин такой-растакой, сломал дверь и душу гражданки Агузаровой. И тот говорит, понимаете, я такое заявление, сломал душу, как буду рассматривать. И просто звонок, и они говорят, до свидания. Считайте, что мы профилактическую беседу провели, и мы разошлись.

Скажи мне, пожалуйста, по годам общения с ней. Она в эту штуку играет, или она реально, просто сдвинутая?

Играет. Она деньги считала, когда я давал, я так не считаю, с такой скоростью. Это уже я утрирую, но мое мнение — это все игра. Потому что когда мы с ней были вдвоем, вдвоем, все было тихо, спокойно. Это просто артисты, и надо понимать, или ты их воспринимаешь такими, какие они есть, или просто не работай с артистами. Я не хочу сказать, это плохо или хорошо.

Мы с тобой преодолели только малую часть историй, которые у тебя есть, гастрольных, но сейчас время истекло. Надо вторую серию обязательно, так же как с Гройсманом. Последний вопрос у меня вот какой — что тогда начиналось, в эти годы, и что с тех пор безвозвратно ушло? Для тебя лично? По воздуху, по ощущению?

Какие годы?

Ну, девяностые.

Ну, смотри, меня с 1990 по 1995 не было, я появился, мы во второй части объясним, как я сюда попал и прочее. Знаешь, Миш, я не буду так судить, чего хотелось, чего не хотелось. Я стал директором группы Браво, я хотел прикоснуться к миру шоу-бизнеса. Я к нему прикоснулся, я в него вошел, я, не побоюсь этого слова, стал профессионалом своего дела. Я в этой во всей среде достиг больших успехов, высот, с тобой вот познакомился. Были прекрасные фестивали «Максидром». Вот несмотря на какую-то там бандитскую составляющую девяностых, сложность периода, у людей была напряженность с деньгами, неопределенности было много, но это все шло вверх. А вот на сегодняшний день, то, что я вижу, все это варится в собственном соку, понимаешь. Развития нету. Слишком довлеет на всем приоритет финансовый, то есть корысти ради. Пойми такую вещь, что ты уверен, что я, что Женя, что Гройсман, что Игорь Тонких, в первую очередь мы тогда все делали не из-за денег. Это было интересно. Интересно было подрываться в девять утра, лететь на гастроли, лететь в студию, договариваться со спонсорами и снимать клипы, и прочее, прочее, прочее, что мы во второй части обсудим. Понимаешь, был жизненный интерес в этом. Вот сейчас уже, допустим, все мы, в силу нашего возраста и статуса, пожинаем плоды, мы имеем определенную репутацию. Уже имя работает на нас, понимаешь. А тогда, понимаешь, хотелось еще гастролей, еще новых клипов, еще новых песен, а это снять, а там выступить, а туда поехать. И каждые гастроли, Владивосток, Новосибирск, я брал все, мне интересно было, как и музыкантам. Новый город, новые эмоции, ты что-то людям даешь, ты что-то от них забираешь, опять же, банкеты после мероприятий, святое. То есть куча всего, это просто было интересно. Это шло, очень, знаешь, как Боинг на взлете, очень резко вверх. И я тебе не скажу, что было плохо, в то время было такое становление. На сегодняшний день из того времени есть люди, как мы с тобой, другие. Кто-то сошел с дистанции, кто-то вообще умер, царство ему небесное. Это уже естественный человеческий отбор. Но я не хочу сказать, что было тогда плохо, или тогда было хорошо, а сейчас плохо, или наоборот. Тогда было такое время, становление всего. Кто состоялся, кто это пережил, кто из этого извлек пользу, как прямую выгоду, так и человеческую, тот пошел дальше. Вот и все, просто первый шаг.

Просто первый шаг. 

Читать
Поддержать ДО ДЬ
Другие выпуски
Популярное
Лекция Дмитрия Быкова о Генрике Сенкевиче. Как он стал самым издаваемым польским писателем и сделал Польшу географической новостью начала XX века