Павел Брюн, режиссер, хореограф и художественный руководитель Cirque du Soleil в новом выпуске программы «Как все начиналось» рассказывает о жестком графике работы в цирке и о том, почему он важен.
А вот что представляет из себя график шоу, в неделю? Девять, говорите?
Девять, это было в туре, давным-давно. Сейчас это все гораздо жестче. Когда я заканчивал свою работу с Cirque du Soleil, норма Лас-Вегаса была 474 шоу в год, десять в неделю, два выходных. Два шоу каждый день, семь и десять. 474 шоу в год. Скамейки запасных не было, это одни и те же люди.
То есть это нагрузка одного артиста?
Да. Одного артиста, одного «карпа», одного физиотерапевта, одного риггера, кого угодно. Это одна команда, которая работала вот в таком… Сложно.
Это же нечеловеческая совершенно нагрузка.
Нет, человеческая. Вы знаете, было хуже, потому что когда мы начинали, то же количество шоу мы должны были играть шесть дней в неделю. Потом это все перегруппировали, дав некоторые брейки, допустим, три недели летом, три недели на рождество, в каждый квартал, допустим, есть четырехдневный перерыв. Мы выработали систему восстановления. Но забегая вперед, скажу, что сейчас новое руководство и новые хозяева Cirque du Soleil хотят перевести это на семидневный режим работы, с ротацией, со скамейкой, с чем я категорически не согласен. Я понимаю, что касса это святое, но тут есть что-то уже не совсем от театра.
Ну слушайте, самая легко представляемая критика со стороны людей извне, конечно, заключается в том, что это конвейер, который убивает душу. Вот у нас же, это то же самое, как театральный мир, воспитанный на отечественном репертуарном театре, категорически будет критиковать систему западного театра, когда ставится шоу, в театра или на Бродвее, или в Ист-Энде, которое идет по два спектакля в день на протяжении какого-то времени. Сто раз я это слышал, «Как так можно работать!».
Можно.
Я сегодня сыграл «Вишневый сад», а завтра я играю какую-нибудь современную пьесу, вот как я реализуюсь в качестве человека на сцене. Как можно выдержать такой график и не убивает ли он смысл постановки? Как бы Cirque du Soleil, в отличие от большинства цирков, это не просто восторг физическим профессионализмом участников, это же душевное, эмоциональное переживание.
Я отвечу вопросом на вопрос. Миша, вот скажите, когда вы смотрели «О», примерно, навскидку, в каком году? Уже был Лейкин, да?
Мне кажется, это второй раунд уже.
Второй раунд. Соответственно, вы видели его, когда оно прожило уже, по крайней мере, четыре-пять лет. Скажите, вас захлестнула волна бездушности и убиенных душ? Вот зомби исходили?
Да, я вышел прямо в середине, уплевавшись, и сказал: «Нет в этом души!»
Понимаете, значит, соответственно, это возможно. Потому что если, допустим, артист репертуарного театра скажет, что то, как работает он, или как работает его театр, это единственно возможная формула, ну я воздержусь от восторженных оценок. Равно как я могу сказать вот то, что я сказал чуть-чуть ранее, когда это работает как машина, со сменным составом, вот тут уже есть вопросы. Но именно в процессе такой интенсивной эксплуатации происходит нечто вроде естественного отбора, хотя я не очень люблю это слово, но его никто не отменял, когда ты вдруг понимаешь, где тот компромисс, на который я могу пойти и не могу, где опасно, где безопасно, где включается автопилот, что не приветствуется, где его нельзя включать ни в коем случае. Вот в этой высокой ротации шоу есть очень-очень много возможностей адаптивных, которых нет в иной ситуации. Я смотрю шоу в семь часов вечера, первое, и я делаю замечания артисту между шоу, он их воплощает во втором шоу в тот же вечер. Или не воплощает, или я их переосмысливаю.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
