Нет больше хаты с краю. Петр Офицеров – о том, как им занялась политика

Фишман: Поздравляю вас с чудесным освобождением.

Офицеров: Спасибо. Временным пока.

Фишман: Будем надеяться, что постоянным. Как прошли эти сутки в СИЗО?

Офицеров: 22 часа. Поначалу особых чувств не было. Целая гамма чувств: наконец, все закончилось, этот нудный этап цирка закончился, начинается другой этап, уже не такой веселый. Когда водили, снимали отпечатки пальцев, медосмотр, флюорографию сделали, собеседование…

Фишман: Какое собеседование?

Офицеров: Офицер поговорил буквально несколько минут, чтобы понять, кто я. Обыски…

Фишман: Вас уже развели.

Офицеров: Да, мы виделись в коридоре, пару раз пересекались. Особых чувств не было, просто делаешь, делаешь. Была как маленькая экскурсия в новый мир, непонятно, интересно, при этом достаточно вежливые сотрудники СИЗО, хотя понимаешь уже прекрасно… Тебе отдают команды, подчиняешься – встал, повернулся, к стене и т.д. Когда уже все закончилось, попал в камеру, первое конкретное чувство – скука, потому что отобрали книжки, телефонов не было, радио «Маяк», и через час-полтора я понял, что еще сидеть 1464 дня, и это только первый час прошел.

Фишман: В какой момент это чувство?

Офицеров: Через час после попадания в камеру, когда я расстелил постель и лег спать. Не спать, а просто лег, потом встал и подумал «Блин».

Фишман: А страшно это ощущение, что еще 1464 дня?

Офицеров: Страшно было, когда я выбор делал еще до суда. Потом уже была мысль, что это моя новая жизнь. Было ощущение, что не страшно, а волнение, переживание, напряжение. Чувствовал себя спокойно, даже удивлялся сам. Меня не колбасит, не нервничаю, адвоката, супругу успокаивал. Понятно, что жизнь изменилась. Я только заметил, что у меня кожа горит огнем, руки горят, хоть прикуривай от них. В остальном был достаточно спокоен. Первые сутки моей нервной системы хватило на то, чтобы не впадать в панику.

Фишман: Как вы поняли, что что- то происходит?

Офицеров: По радио. «Маяк» сообщил, что генеральная прокуратура подала… Я слышу свою фамилию, фамилию Навального и слов «генеральная прокуратура», и все. Думаю, упс, ну ладно.  А когда повторили новости, я уже слушал внимательно и слышал, что произошло, что генеральная прокуратура подала протест.

Фишман: И что подумали?

Офицеров: Подумал, что это развод.

Фишман: То есть надежда не блеснула.

Офицеров: Она же такая подлая, сразу вылазит. Я начал думать скорее о том, что это профилактика Манежки, чтобы люди не выходили, потому что легко всех убедить, что прокуратура сейчас сама разберется, а в понедельник не разобралась бы. Я сначала подумал об этом, потом еще полчаса боролся с этой надеждой, в итоге запретил себе об этом думать, что нас освободят. Когда любое ограничение получаешь, начинаешь чувствовать, как дорога свобода. Люди до ограничения свободы не думают о том, что она так важна. Как воздухом дышишь. Но если воздуха нет, начинаешь понимать, что его не хватает. Со свободой точно так же. Когда взяли подписку, я выторговал себе у следователей поездку в Воронеж или в Ижевск, уже не помню, я стоял в аэропорту во Внуково и дышал полной грудью, потому что уже был за пределами черты, за которые нельзя выходить. В тюрьме это еще больше чувствуется, потому что больше ограничений.

Фишман: Почему вас освободили, как вы думаете?

Офицеров: Я хотел бы надеяться, что люди, которые это все сделали, знают, что произошло. Это было бы гораздо приятнее. Если они тоже не знают…

Фишман: Вы можете вспомнить этот момент, когда вам предложили оговорить Навального и идти?

Офицеров: По почте договор предварительный никто не отправлял.

Фишман: А разговор же был.

Офицеров: Разговор очень простой. У меня же бизнес, дети, мне для этого нужно ездить - у меня бизнес в регионах. И я ездил по разным областям страны, а у меня была подписка, нельзя выезжать. Соответственно, я говорю следователю, не мешайте работать. Я понимаю, что вы дело клепаете, но все вы понимаете, дайте мне хотя бы поработать, мне семью кормить нужно. И следователь с улыбкой говори, дак вы дайте правильные показания, и не будет у вас проблем, и будете ездить куда хотите, тюрьма впереди маячить не будет. Если правильные показания даешь, то и жизнь правильная. Я говорю, не буду. Второй раз уже было без адвоката, говорит, вы думайте. Это было весной прошлого года или летом.

Фишман: Когда вы отвечали на вопрос, вы понимали, что речь идет не только о поездках по стране?

Офицеров: Конечно. Это центральный Следственный комитет, Бауманская, я на следственных действиях. Кто будет шутить? Страшно стало впервые, когда дело закрыли, а потом я ехал с конференции, на которой выступал, включаю радио, а там разговаривают два ведущих Коммерсант- FM о каком-то уголовном деле. Меня аж холодом пробрало. Они фамилию не назвали ни мою, ни Навального, а меня холодом пробрало, что это наше. Я звоню, он говорит, да.

Фишман: Вы стали довольно известной фигурой, на вас смотрят сейчас по тому, как вы держитесь, как вы выступаете в суде, как вы сейчас разговариваете со мной. На вас смотрят многие как на моральный авторитет. Некоторые шутят, давайте не Навального, а Офицерова в президенты двинем. Как вы на это смотрите?

Офицеров: Я же занимался политикой. Я в последний раз политикой занимался в 2003 году, когда еще в «Яблоке» был, потом я с большим удовольствием занимался бизнесом, семьей, наслаждался жизнью. Все хорошо, зарабатываешь, тратишь. Сейчас меня спрашивают, ты уже вернулся в политику? Ольга Романова, которая борется за помощь осужденным, сказала правильную фразу, что тюрьма ломает сначала не судьбы, а семьи, потому что тому, кто остался, нужно выбирать между мужем и семьей. Сейчас я фактически борюсь за свою семью, потому что у меня есть только один шанс помочь Навальному пробиться как можно дальше, чтобы остаться. Если так считать, то да, это называется политической деятельностью. Но фактически я борюсь за свободу и семью.

Фишман: Если дело пойдет вниз и у вас будет возможность продолжать чем-то заниматься, чем вы будете заниматься? Прежним бизнесом, или, например, правозащитой, раз так система на вас напала?

Офицеров: Бизнесом я буду в любом случае заниматься, потому что если ты хочешь что-то делать для кого-то, ты должен сначала обеспечить себя. А то, что я буду заниматься какими-то вещами, которые могут быть полезными обществу, скорее всего, потому что я уже сейчас несколько проектов рассматриваю.

Фишман: Какие?

Офицеров: Они еще на стадии обсуждения. Сейчас уже буквально неделю обсуждается с разными участниками проект по оказанию поддержки многодетным семьям. Но это не просто фонд – взяли деньги у одних, отдали другим – а это структура, которая будет помогать людям выходить на иной уровень благосостояния, там будет психологическая, юридическая, консультативная поддержка. Если не создавать свой собственный бизнес, маленький хотя бы, то так, чтобы зарабатывали в 2-3 раза больше. Потому что в Москве сейчас зарабатывать вдове определенного уровня не так уж и сложно.

Фишман: То есть политикой непосредственно вы не собираетесь заниматься вместе с Навальным?

Офицеров: Мы с Навальным же разные люди. У него свой путь, у меня свой. Так получилось, что мы сейчас вместе. Как у меня дочь шутит, как в фильме «Форрест Гамп» «беги, Форрест, беги», а она подкалывает меня «греби, Форрест, греби», то есть мы с ним в одной лодке, и чем дальше мы прогребем, тем больше шансов, что мы сможешь уже в разных лодках плыть, как захотим, а не в Кировской области.

Фишман: Вы человек, которого задело случайно, который просто оказался не в том месте не в то время. На вашем месте мог оказаться любой. Навальный сам выбирает свою судьбу, а вы нет. люди все равно считают, что пока гром не грянет, не перекрестимся, и все равно вас, скорее всего, пронесет. Вероятность, что я окажусь на вашем месте, крайне мала. Что им можно сказать?

Офицеров: У меня три года шло уголовное дело. Еще год назад я думал похожим образом. Да, я за изменения, против нарушения законов властью, посылал деньги в «Роспил», когда была возможность, людей агитировал, что надо думать головой, но в последний год, когда все началось, многие друзья говорили, не парься, это же пугач, ничего не будет, потом суд разберется. Суд здесь не для того, чтобы разбираться, он приговор выносит. А постучаться могут к любому. Я все никак не могу забыть водителя мусоровоза, которого полковник милиции застрелил перед Новым годом года 3-4 назад. Он что сделал? Украл 16 миллионов по версии следствия? Он ничего не сделал. Он не был против никого. Просто какой-то дяденька, который считает себя дружинником, взял и застрелил его. Это любого может коснуться. Это происходит на улицах ежедневно. Поэтому тот, у кого хата с краю, его первого и загасят. Нет хат крайних, все уже в центре.