Главред «Ленты.Ру» Галина Тимченко о самоцензуре, компромиссах и «советском стиле»

Фишман: Как вы смотрите на перспективы объединения SUP Media и «Афиши» Рамблера? К чему это приведет?

Тимченко: Мне кажется, что на «Ленте» это никак не отразится, потому что, скорее всего, человек, который покупал 2 ведущих интернет-издания отдавал себе отчет в том, что у этих интернет-изданий есть большая аудитория, и это тот самый случай, когда 1+1 никогда не равняется 2. Объективно на «Ленте» это никак не отразится. Что касается других активов, конечно, мне кажется, их ждут большие перемены и в смысле сервисов, и в смысле руководства.

Фишман: Если говорить про «Ленту.ру» и «Газету.ру», все-таки это два ведущих онлайн-СМИ, прямые конкуренты друг другу. Вы теперь как «Марс» и «Сникерс»?

Тимченко: Как «Кока-кола» и «Пепси».

Фишман: Но «Кока-кола» и «Пепси» принадлежат разным людям.

Тимченко: Может быть, как «Марс» и «Сникерс», мне вообще не нравится эта история про сладкую парочку. Пока между нами будет сохраняться некая виртуальная стена, нам от этого будет всем только лучше. Я надеюсь, что мы сохраним эту стену, потому что никаких путей к объединению я пока не вижу и предпосылок тоже.

Фишман: Вы развиваетесь, «Лента.ру» меняется. Вы на кого-то смотрите, кто-то для вас является ориентиром?

Тимченко: Сейчас будет наглость: у меня есть пока несколько ориентиров, но ни один из них не находится в пределах нашего государства. Мой личный внутренний бог – New York Times, потому что мне очень нравится то, что они делают. Мне кажется, что они все правильно делают. И Guardian тоже смотрю с большим удовольствием.

Фишман: Разница между ситуацией на западном рынке медиа и в России есть, в России специфичный рынок. В чем специфика? Например, у нас говорят «цензура».

Тимченко: Я бы сказала, что у нас не цензура, а самоцензура. У меня ощущение, что самая большая беда последних лет – это желание угадать и угодить, как в фильме «Доживем до понедельника». Мы пока в этом замечены не были, но самоцензура правит. Я работаю в «Ленте» уже 14 лет, я общалась с представителями власти раза три или четыре. При всем при этом общение было более чем спокойное.

Фишман: Это про Кремль идет речь?

Тимченко: Не обязательно про Кремль: про представителей министерств, ведомств, больших корпораций.

Фишман: Я понимаю, о чем вы говорите. Но вы же тоже не можете не учитывать политическую ситуацию, когда вы над чем-то работаете. Вы можете куда-то копать, куда-то не копать. Как вы себя в этом смысле ощущаете?

Тимченко: Я не знаю, куда мы можем не копать. «Лента» всю жизнь придерживалась того, что мы сторонники партии здравого смысла. Это не моя вина, что сейчас здравый смысл смотрится как оппозиция или фрондерство. Мы никому не друзья и никому не враги.

Фишман: Чего вы боитесь? Вы все равно находитесь в свете кремлевских софитов. Конечно, за «поляной» следят, это всем так или иначе важно. У нас теперь ушла эпоха Суркова, теперь эпоха Володина. Вы чувствуете  какую-то разницу?

Тимченко: Разницы никакой не чувствую. Я чувствую ощущение, как бывает перед грозой, когда уже душно. Я боюсь только одного, что примут еще пару-тройку законов, по которым в любое удобное время за любую историю, которая не понравится кому-то, нас могут закрыть на совершенно законных основаниях.

Фишман: Одни говорят, в России свободы слова просто нет. Другие говорят, все в порядке. Третьи говорят, есть отдельные островки независимой журналистики, и эта независимость сразу смотрится оппозиционно. Как вы смотрите на ситуацию со свободой слова в России?

Тимченко: Как вы сейчас описали – есть островки. На самом деле, островки немаленькие. Я сама себя начала лечить от «болезни Садового кольца». На самом деле есть очень много нормальных серьезных хороших ресурсов в регионах. Есть серьезные журналисты. Есть хорошие тексты. Есть нормальные телепрограммы. Посмотрите тот же самый ZNAK.COM, бывший «Ура.ру». Просто мы этого не видим.

Фишман: Как так получается и что тут делать, что независимая журналистика, независимое словосложение сразу противостоит властям?

Тимченко: Я не знаю, что с этим делать. Я просто считаю, что нужно стоять на своем. Меня вот что в последнее время изумляет: посмотрите на стиль изложения, который появился в последнее время в некоторых изданиях и телеканалах. Я долго живу на свете и помню Советский Союз. Это абсолютно точное воспроизводство всего советского стиля в большом и малом, запредельного пафоса. Я не понимаю, откуда это берется. Такое ощущение, что это просто «зашито» в ДНК. Этому нужно противостоять, абсолютно спокойно, внятно, отдавая себе отчет в том, что ты не сваливаешься в крайности, что ты просто стоишь и спокойно делаешь свое дело, пусть рядом свистят, кричат, кидаются какашками. Это единственный способ борьбы. Я не собираюсь размахивать флагом или прыгать на баррикады. Я тихо, тупо и с упорством делаю свое дело.

Фишман: Про эти «острова» часто говорят, что они иногда тонут. Что для вас является площадкой для компромисса? Когда вы поймете, что вы своим островом управлять больше не можете?

Тимченко: У меня была один раз такая ситуация после выборов в декабре. Если вы помните, на «Ленте» вышла статья «Карусель сломалась», которая и открыла шлюзы. Речь идет о фальсификациях в декабре 2011 года. Тогда у меня стоял вопрос о том, что были некоторые люди, которые недвусмысленно говорили мне, что они не хотят видеть эту статью на «Ленте.ру». Это был момент истины. Я сказала, что если я сниму эту статью с публикации, то завтра у меня не будет морального права войти в редакцию. Но отстояла, убедила.

Фишман: Как вы думаете, когда в следующий раз такой разговор может произойти?

Тимченко: Не знаю. Следующие выборы через 4 года. Я пытаюсь каким-то образом договариваться со всеми, я все равно думаю, что есть способы убедить человека, что хорошее СМИ дорогого стоит, что почти миллион читателей в день и 13 миллионов аудитории в месяц – это большой труд. Это на самом деле стоит, если говорить по рекламным доходам и охвату аудитории. Ставить на одну чашу весов одну из 170 публикаций в сутки, а на вторую 13-миллионную аудиторию – это не очень дальновидно. Я все равно пытаюсь договориться и объяснить, в чем наша ценность.

Фишман: То есть это означает, что на какие-то компромиссы вы готовы идти?

Тимченко: Конечно, а как иначе. Я не твердокаменный человек. По большому счету, без любого нашего текста можно существовать и дальше. Вопрос только в том, что очень четко нужно понимать, и у нас есть один пример издательского дома, который начал уступать, и через год от бренда не осталось почти ничего.

Фишман: Хотя всегда на другой стороне весов желание сохранить команду, идти вперед.