«Сейчас лучше завоевать Марс». Дочь академика Королева о том, можно ли развивать космическую программу в условиях изоляции

В эти октябрьские дни каждый год в России отмечают дату одного из самых мощных технологических прорывов 20 века — запуск первого искусственного спутника земли четвертого октября 1957 года.Сейчас о новом космическом рывке говорят исключительно в том смысле, что новую лунную программу придется отложить еще на год, об этом сообщил директор Института космических исследований РАН Лев Зеленый. Из-за санкций США отказались от закупок российского ракетного двигателя РД-180.Возможно ли развивать космическую программу в условиях изоляции и чему учит опыт 1957 года? В студии Дождя Наталия Королева, дочь легендарного генконструктора Сергея Королева.

Лобков: Условия, в которых сейчас развивается или должна развиваться космическая программа России, и 1957 год – тоже начало, может быть, потепления в отношениях с остальным миром, но еще сталинская тень летала над Россией. Можно в условиях изолированной экономики, а экономика России была изолирована в 1957 году, можно ли повторить этот опыт и добиться космических прорывов, которых так хочет наше правительство, да и общество, как я понимаю, тоже?

Королёва: Я думаю, что можно. Если в 1947 году после войны, такой разрушительной войны, когда страна наша была в таком тяжелом положении, удалось начать запускать ракеты, которые были запущены под руководством моего отца, если это в те годы можно было сделать, несмотря на то, что были тяжелейшие условия: ракеты запускались в Капустином яре, на полигоне в тяжелейших условиях, в которых люди жили и работали, тем не менее, они шли вперед. Я думаю, что и сейчас это тоже возможно. Нужен лидер, который возглавит это направление. Кроме того, нужно сосредоточить все усилия на каком-то определенном направлении, какой-то определенной цели. Я думаю, что это возможно.

Лобков: Наталья Сергеевна, ну мы же знаем, что ваш отец прошел через лагеря, ваш отец прошел даже через пытки, через шарашку, тем не менее, остался верен своему делу. Уж не знаю, насколько он был лоялен правительству, в смысле искренне разделял цели правительства, был искреннем сталинистом, коммунистом. Вам виднее. Тем не менее, была некая атмосфера, при которой даже такие люди, как Королев и Глушко и Туполев, прошедшие сталинские лагеря, все равно продолжали работать на правительство, хотя наверняка у них была возможность, по крайней мере, не быть в авангарде. Как вы считаете, разве есть сейчас такой драйв, такой стимул?

Королёва: Дело в том, что такие люди, как мой отец, Глушко, Туполев и так далее, они работали не на правительство, они работали на свою страну. Для моего отца самой главной целью было дело, которое должно принести пользу его стране. Ведь даже когда он находился в заключении на прииске Мальдяк, на Колыме и добывал там золото с уголовниками в ужасных условиях, он писал письмо Сталину о том, что советские самолеты должны иметь большую грузоподъемность, большую дальность полета. Он думал о том, чтобы не его освободили конкретно, он думал о том, чтобы техника наша не отстала в связи с тем, что арестованы наши очень многие конструкторы.

Лобков: Ну это почти монашеское служение. Требовать такого сейчас от современных людей, учитывая, что мы стали более индивидуалистичными, стали больше ценить свою собственную жизнь, по-моему, невозможно в принципе, таких людей уже не осталось, и они не могут появиться.

Королёва: Может быть. Тем не менее, ведь есть какая-то определенная цель, цель – «Марс-500», разработанный проект, проводят работы специальные, исследования для того, чтобы достигнуть этой планеты. В принципе это было бы неплохо, это интересно. Я бы хотела узнать, есть ли жизнь на Марсе. Это очень интересный вопрос. В настоящее время, мне кажется, что усилия должны быть объединены. Например, американцы тоже очень продвинуты в этом направлении, конечно, хотелось бы, чтобы была совместная работа, не индивидуальная, а совместная. То, что сейчас летает МКС, и то, что там летают космонавты разных стран, астронавты.

Лобков: И дама сейчас там.

Королёва: Конечно. Там Лена Серова. Конечно, это очень большое достижение. И для получения новых достижений нужно идти совместным путем.

Лобков: По сути, МКС осталось единственным мостиком, который соединяет сейчас американскую и российскую космическую индустрию, потому что уже и двигатели будут разными, ракеты будут разными.

Королёва: Ну МКС и еще ракета Р-7, которая выводит космические корабли.

Лобков: Как вам то, что Р-7, королевская ракета, до сих пор…

Королёва: Да, 57 лет она работает.

Лобков: Она вводила и спутник на орбиту.

Королёва: Конечно, это вообще потрясающе.

Лобков: Значит ли это, что без аналогичной фигуры Сергея Павловича невозможен такой технологический прорыв, если даже американцы используют ракету Р-7, которая была сделана вашим отцом?

Королёва: Мне трудно говорить, конечно. Но я могу сказать, что для моего отца самое важное было, чтобы мы были раньше, чем «Американия», как он говорил. Ведь вы знаете, что дата запуска первого спутника была сначала 6 октября, а потом разведка донесла, что якобы американцы собираются запустить свой спутник 5 октября. Нельзя было ни в коем случаем им уступить, поэтому эта дата была перенесена на 4 октября.

Лобков: Я не представляю себе этой жизни. Наверняка это, с одной стороны, постоянные звонки из Политбюро с такими сообщениями, я забыл фамилию куратора, который из КГБ был прикреплен к Королеву и все время его подталкивал.

Королёва: Там были разные кураторы.

Лобков: Сергей Павлович практически не спал, но все равно его подхлестывали. С другой стороны, он сам хотел, как я понимаю, и сам был демоном и демоническим руководителем.

Королёва: Для моего отца самым главным было, чтобы наша страна была первой, чтобы наш спутник был первым, чтобы в космосе первым был советский человек.

Лобков: Сейчас, когда человек что-то сделал, допустим, пионеры современной технологии, тот же Брин, тот же Цукерберг или Стив Джобс, они очень любили публичность, вот придумывают какую-то коробочку – и тут же пресс-конференции. Вашему отцу и вашей семье приходилось десятилетиями быть абсолютно секретными. Ваш в дом в Останкино… Кстати, люди знали, что Королев живет в Останкино?

Королёва: Нет, конечно. Никто не знал. Вообще он числился в прессе, как главный конструктор, и только смерть рассекретила его имя. Более того, когда в 1957 году после запуска первого спутника Нобелевский комитет обратился к нашему правительству с тем, чтобы назвали фамилию главного конструктора, запустившего спутник, чтобы присудить ему Нобелевскую премию, Хрущев ответил, что у нас создателем новой техники является весь народ.

Лобков: Вы тогда испытали какую-то горечь или партия всегда права? Что отец ваш испытал в то время?

Королёва: Я думаю, что, конечно, ему было очень обидно, потому что второй раз Нобелевский комитет обратился так же к правительству после полета Гагарина, и второй раз так же Нобелевская премия не была присуждена. Я думаю, что эти деньги большие пошли бы на развитие космонавтики, и они были бы для пользы дела. Вообще он был всегда невидим, о нем знало только ближайшее окружение. Был интересный такой эпизод, когда во Дворце съездов после очередного успешного космического полета, там же были президиумы очень большие, сидели на сцене, и первые три ряда охраняли мальчики, которые держали для тех людей, которые после окончания торжественной речи сядут в эти ряды, и будут смотреть концерт. И вот во время одного такого праздника, Дня космонавтики, мой отец хотел пройти в первые ряды, а молодой человек, который стоял у прохода, сказал: «Товарищ, это места только для тех, кто имеет непосредственное отношение к этому событию, а вам надо пройти назад». Как вы думаете, было ему обидно, правда?

Лобков: Это унизительно, конечно. А сам он понимал, для чего его засекречивают? Ведь Вернер фон Браун, который работал в США в то время над аналогичными проблемами, его фамилию знали, о нем говорили и писали, он давал интервью, и очень хвастливые, кстати, интервью, при этом прошлое у него было совсем иное, чем у Сергея Павловича.

Королёва: Знаем, конечно. Дело в том, что в то время не только мой отец был засекречен, были засекречены его заместители, которые с ним работали, очень многие. Очень многие работали в так называемых почтовых ящиках. Назывался какой-то почтовый ящик место работы. И поэтому это было обычным, это не вызывало никаких сомнений, значит, так надо. Но то, что его фамилия не называлась нигде, конечно, было обидно.

Лобков: Вот вы в медицинском учились как раз в это время, были и практикующим хирургом, причем с очень серьезной специальностью – это грудная хирургия.

Королёва: Да, легочная хирургия.

Лобков: У вас в Боткинской больнице знали о том, кто ваш отец?

Королёва: Нет, никто не знал. Более того, когда мой отец умер 14 января 1966 года на операционном столе, и я позвонила на работу, сказав, что я завтра не приду, потому что умер мой отец, никто не ассоциировал. Ведь сообщения в газетах появились только 16 января. Никто не знал абсолютно. Ну знал директор института Петровский, который оперировал моего отца.

Лобков: Министр здравоохранения, хирург.

Королёва: Министр здравоохранения, он его оперировал, и на операционном столе мой отец как раз скончался.

Лобков: А можно было его спасти? Как я понимаю, операция была не очень серьезная.

Королёва: Там было очень много нюансов. Неправильно был поставлен диагноз, во-первых, там не была диагностирована большая опухоль, а хирург шел на удаление полипа прямой кишки, хотел его просто удалить через ректоскоп, то есть щипцами просто его удалить, потому что биопсия, проведенная накануне, показала, что это доброкачественный полип. На самом деле оказалась злокачественная опухоль большая, которая потребовала полостную операцию. К этой операции, конечно, отец мой не был подготовлен. Тогда не было таких методов диагностики, как УЗИ, например. Это сейчас УЗИ – обычное исследование и все, а тогда его не было.

Лобков: Ну организм уже был изношен сильно, как я понимаю?

Королёва: У него была мерцательная аритмия, его сердце просто не выдержало. Кроме того, самое главное – это то, что ему не смогли дать нормальный наркоз, адекватный на операции. Ему не смогли ввести трубку в трахею, потому что у него были сломаны челюсти во время пыток, когда он был арестован, и он не мог широко открыть рот. И три опытных анестезиолога не смогли ввести эту трубку, и вся операция шла под масочным эфирно-закисным наркозом. Для больного с мерцательной аритмией это оказалось смертельным.

Лобков: Никогда у него не было сомнений в правоте общественного строя, который был? Ведь он же работал на сломе, с одной стороны, он большую часть своей жизни работал при Сталине, с другой стороны, он ведь пережил и 20-й съезд, а в отношении него мало что изменилось. Страна десталинизировалась, а экономика в этой части все равно осталась мобилизационной, милитаристской, направленной, прежде всего, на «холодную войну».

Королёва: Надо сказать, что правительство на самом деле помогало, безусловно, развитию космической отрасли. Ведь для Хрущева уже после запуска первого спутника это был такой козырь в руках. Он ехал в Америку с тем, что у нас первый спутник, потом второй спутник с собакой был запущен к 40-й годовщине Октябрьской революции, потом фотографирована обратная сторона Луны, поэтому правительство и Хрущев помогали.

Лобков: Да, в этом смысле меня и беспокоит тот вопрос, почему государство, которое могло бы сделать икону из Королева, икону и символ научно-технического прогресса, символ поколения, которое мы называем «поколением физиков и лириков», «Девять дней одного года», все эти фильмы, которые воодушевляли очень многих тогда идти в Бауманский институт или в военно-механический в Питере, почему эта маниакальная секретность? Вас она угнетала, вы чувствовали тогда несправедливость?

Королёва: Нет, потому что считалось, что так надо, никто об этом не задумывался. Надо так, так надо для дела. А для моего отца самое главное – было дело. Надо – значит надо, он делал свое дело. Может быть, в душе ему было и обидно. Когда он встречал Гагарина, после полета, кстати, на Красной площади был митинг, это было 14 апреля 1961 года, мой отец ехал в одной из последних машин с внуковского аэродрома. И когда машина приблизилась к Манежной площади, толпа прорвала оцепление, и мой отец не смог пройти на трибуны. И он смотрел этот митинг по телевизору. Конечно, ему было обидно. Потом был прием в Большом кремлевском дворце, где все называлось своими именами, он получал награды за спутник, за первого космонавта, за ракетный щит страны он получил первого Героя социалистического труда еще в 1956 году.

Лобков: Это после водородной бомбы, да?

Королёва: Нет, после того, как Королев, Курчатов, Келдыш создали ракетно-ядерный щит страны, атомная бомба. Это было очень важно. Для моего отца основное было, он был бессребреник, ему ничего не надо было, самое главное, чтобы дело двигалось вперед. И вот в этом было его тщеславие.

Лобков: Многие, в том числе его ближайший коллега Глушко, который разрабатывал двигатели, с многими из них он был в постоянном конфликте. С Глушко они не разговаривали несколько лет, обвинял его в предательстве.

Королёва: С Глушко они были в хороших отношениях, когда они работали в РНИИ вместе, это еще до ареста в 30-е годы. Потом они оказались вместе, их кровати рядом стояли в Казани, когда мой отец попал в Казань в 1942 году. Они работали вместе. Потом в 1957 году Глушко в день 50-летия моего отца сделал доклад о моем отце, где он его восхвалял и говорил очень хорошие ему слова. А потом, когда уже ясно было, что неписанное первенство в совете главных конструкторов все-таки принадлежит моему отцу, его никто там не выбирал главным, но он был все-таки главным среди главных конструкторов, то, наверное, какое-то чувство зависти, может быть, я не знаю, которое появилось у Глушко. И оно мешало, конечно, работе. Из-за этого он отказался делать двигатель для ракеты Р-1, и вот это затормозило нашу лунную программу. Я думаю, что если бы Глушко согласился сразу, то, может быть, мы и Луну американцам не отдали.

Лобков:  А как вы считаете, сейчас нужно вновь лететь на Луну, колонизировать Луну, о чем говорит, в частности, вице-премьер Рогозин, чтобы там создавать перевалочную базу для дальнейших полетов на Марс? Можем ли мы сейчас конкурировать с американцами, учитывая, что американцы пошли понемногу другому пути? Со скрипом, но все равно они стали пускать в космическую индустрию частный бизнес, того же Брэнсона или Элона Маска, благодаря частной инициативе во многом сейчас развивается американский космос.

Королёва: Мне кажется, что лучше было бы сейчас завоевать Марс. Мне кажется, что это было бы более интересно, потому что про Луну уже, ну что, сфотографирована обратная сторона, американцы уже высадились. Я была знакома с Армстронгом и с Баззом Олдрином тоже, мы виделись с ними. Это были интересные встречи, интересные люди. Это все было, все описано, сфотографировано, и все есть. Может быть, как какую-то пересадочную базу, но я думаю, что это уже специалисты решат. А Марс – это было бы интересно.

Лобков: Сейчас космическую отрасль лихорадит, Сергей Павлович Королев был генералом конструктором на протяжении многих лет.

Королёва: На протяжении 20 лет.

Лобков: И при этом это же такая область, как, допустим, ядерная энергетика или нефть, в которой проекты очень длинные, нужно, чтобы руководство пользовалось абсолютным доверием у всех, кто работает в отрасли. Мы видим бесконечные скандалы, окружающие Роскосмос, несколько смен руководства, сейчас там руководитель из Министерства обороны Остапенко. Мы видим коррупционные скандалы, которые постоянно происходят вокруг завода Хруничева. Как вы считаете, в этих возможна реализация амбициозных космических проектов, или эта рутина засасывает?

Королёва: Мне кажется, что надо навести порядок уже, наконец, и чтобы для всех руководителей основной целью было дело. Вы, кстати, сказали, что у Сергея Павловича были плохие отношения с руководителями, это не совсем так. Может быть, с Глушко так испортились отношения, а с остальными у него отношения были достаточно хорошие. Те филиалы, которые были созданы, там фактически его ученики в Красноярске, в Миассе. В Красноярске – Решетнев, Бабакин – в Химках, в Миассе – Макеев. Это все были его ученики, и отношения были очень хорошие. И эти ученики его просто боготворили.

Сейчас вышла энциклопедия, я способствовала ее изданию, она вышла буквально в июле. Она называется «С. П. Королев. Энциклопедия жизни и творчества». Эта энциклопедия сделана вместе с РКК «Энергия», сотрудниками РКК «Энергия», которые очень большой вклад вложили в нее. И в этой энциклопедии представлены 150 конструкций Сергея Павловича, сделанных под его руководством, и его воспоминания соратников, родственников, друзей, космонавтов, совета главных конструкторов. Правда, эта книга весит 3 килограмма, но она издана в формате энциклопедии, она иллюстрирована многими иллюстрациями. Я думаю, что это будет интересно.

Лобков: А много людей сейчас ходит в Дом-музей Королева в Останкино?

Королёва: Много. Я буквально позавчера там была…

Лобков: Не все москвичи даже знают.

Королёва: Я позавчера там была, и мне сказали, что экскурсии проводятся, школьники приходят, студенты. Но опять-таки больше ходят, когда какие-то даты, например, День космонавтики, тогда оживляется поток идущих. Собственно, и энциклопедию мы сделали для того, чтобы пропагандировать космонавтику, потому что не надо об этом забывать. Никогда не надо забывать истоки и тех, кто стоял у истоков, кто делал все впервые.

Лобков: Таких личностей, как Королев, сейчас нет. Или есть, но мы их не знаем, потому что они засекречены?

Королёва: Я не могу сказать, есть или нет. На самом деле надо было быть железным человеком для того, чтобы в таких ужасных условиях, которые были тогда в 1947 году, чтобы запустить первую ракету. Это было очень сложно, но мой отец, который прошел огонь, воду и медные трубы, для него, наверное, этих препятствий не существовало. Он шел к цели железно.