Павел Фельгенгауэр о новой военной доктрине: «вероятным противником» станет Украина

Эту тему обсудили с Павлом Фельгенгауэром, военным обозревателем «Новой газеты».

Лобков: Скажите, в чем может заключаться изменение военной доктрины, учитывая те аргументы, я сейчас напомню, о которых говорил зам секретаря Совета безопасности? «Спланирована переброска на территорию Эстонии тяжелого вооружения и военной техники. Непосредственно у границ России нарастает военно-наступательный потенциал». Кроме того, отказ Украины от внеблокового статуса позволяет в будущем странам НАТО размещать там свои элементы противоракетной обороны. Также возникают опасности, связанные с возможностью экспорта цветных революций, это проявилось и с «арабской весной», и с событиями на Майдане. К чему это может привести? Как может измениться военная доктрина?

Фельгенгауэр: Там сказано, что будут уточнять, поскольку понятно, что ситуация изменилась. Раньше были вокруг страны только угрозы потенциальные, а теперь они материализовались. И вот вокруг нас враги сплошняком. Ушаков, кстати, подтвердил слова Путина, что можем за две недели взять Киев.

Лобков: Могли бы.

Фельгенгауэр: В доктрине именно речь идет о том, что можно. Конечно, Ушаков сказал, что слова вырваны из контекста, но опровергать их не стал. Я могу сказать, что наш президент как всегда очень четко ухватил суть дела. И доктрина, очевидно, будет о том же. Как в советское время говорили: «Забодаем всех на свете».

Лобков: Может ли новая военная доктрина стать более наступательной? Может ли быть включена, чего сейчас все опасаются, возможность нанесения неких ядерных или мощных бомбовых ударов превентивно по тем местам, где предположительно находятся террористы, и так далее?

Фельгенгауэр: Во-первых, это уже есть в доктрине, что Россия может первой применить ядерное оружие, если сочтет, что угроза ей или ее союзникам довольно существенная. И потом доктрина останется все же оборонительной, не надо путать доктрину, а это конституционно открытый документ, и планы применения вооруженных сил или план обороны России, как теперь называют, которые являются документами высшей секретности особой важности, которые разрабатываются и уточняются каждый год в Генштабе, это именно планы применения. В доктрине конкретных планов применений не будет. В принципе, Россия – мирное государство, мирные люди, Россия уже тысячу лет вела только оборонительные справедливые войны, за счет чего расширила свою территорию в 50 раз.

Лобков: Есть такая категория как потенциальные противники, которые в каждой военной доктрине, как я понимаю, должны быть обозначены. Кто сейчас является потенциальным военным противником? И может ли в будущем количество потенциальных противников рассматриваться и другие страны, например, те, которые поддержали санкции, в том числе и страны, которые принадлежат к ЕС, но не принадлежат к НАТО, например, Финляндия? Или может ли Украина стать потенциальным военным противником России в новой доктрине?

Фельгенгауэр: В советское время это называлось вероятный.

Лобков: Вероятный противник, да.

Фельгенгауэр: Этот термин со времен конца «холодной войны» официально не используется, хотя последние пару лет многие военачальники стали снова говорить о вероятном противнике. Изменения происходят постепенно, хотя в последние годы быстро. Будет ли там записан вероятный противник или нет, это открытый вопрос. А то, что по сути это будет там, это понятно. Вероятный противник есть, украинская нация будет враждебна к России в своей массе, например, как поляки, наверное, в лучшем случае еще несколько поколений – лет 50-60.

Украина будет, конечно, стремиться к тому, чтобы на ее территории появились иностранные, в первую очередь американские военнослужащие, как гарантия того, что путинские предложения не будут реализованными. Появятся, несомненно, в Прибалтике склады оружия на случай быстрого завертывания. И на это придется реагировать, надо будет тратить больше денег на оборону, надо будет снова строить рубежи обороны, кольца враждебности, как это описано у Войновича в «Москва 2042». Они никуда не денутся, они становятся все более серьезными. Надо увеличивать военный бюджет, что, конечно, хорошо и для военных, и для …

Лобков: Мы в последние несколько месяцев наблюдали за сообщениями из официальных источников в Министерстве обороны, которые суммируются одним – патронов не жалеть. То есть на учениях использовать боевые патроны, боевые снаряды в больших количествах, учения приближать к реальной обстановке. Волна учений прокатилась по всей России от Кольского полуострова до Камчатки, в особенности до Ростовской области, где частично предположительно перетекла на территорию Украины. Это все включается в военную доктрину? Допустим, интенсификация военных учений или это все решается конкретными постановлениями, приказами министра обороны, и военной доктрины не касается? Или мобилизационная готовность, степень ее она военной доктриной подразумевается все-таки?

Фельгенгауэр: Надо понимать, я уже об этом говорил, что военная доктрина – это военный документ, этот документ должен быть не засекречен. Это заложено в Конституции РФ. Надо менять Конституцию, чтобы доктрина была другой. Но кроме доктрины, кстати, в советское время такого документа не было под таким названием, только в самом конце советской эпохи какую-то такую штуку сделали. Правда, она была не конституционного полета птица. Тогда еще Моисеев представлял ее на Западе, был такой зам начальника Генштаба. Но всегда был план применений.

Все, что касается конкретных вещей, какие дивизии, где развертываются, куда им маршировать, куда наносить удары, где ядерный, а где не ядерный, это решает план применения. О том, что он существует, говорить можно, в советское время об этом даже официальные лица заявляли, но его сущность и суть совершенно строго засекречена.

Лобков: Тогда что значит публичное заявление об изменении военной доктрины? Это значит просто некий символический знак, посылаемый Западу, посылаемый Украине?

Фельгенгауэр: Надо еще иметь в виду, что об этом заявляет замсекретаря Совета безопасности. Именно военная доктрина – это основной документ, который вырабатывает Совет безопасности. Совет безопасности – это такая структура в российской бюрократии, которая вечно ищет себе применение, потому что круг их интересов и влияния велик, а реальное влияние часто бывает незначительно. Переписывание доктрины – это важная работа, Совет безопасности, именно его аппарат, не члены совета безопасности, а аппарат Совета безопасности должны быть головным при такого рода переписывании. Они должны это согласовывать с другими ведомствами. Это, конечно, очень повышает значимость самого совета.

Поэтому надо иметь в виду, что, говоря об уточнении доктрины, Совет безопасности, его аппарат работает сам на себя. Это нормально в любой бюрократической системе – каждый ищет себе работу, чем важнее она, тем лучше. К тому же это пойдет на стол к президенту, потому что утверждается доктрина указом.