Отец погибшего в СИЗО: тело не выдают, причина смерти не установлена

Его обвиняли по статье 159 – мошенничество. Преступление, которое даже если и совершил Вадим Егоров, не связано с насильственными действиями, а, значит, заключение в следственный изолятор не обязательно. И, как отметила глава «Руси Сидящей» Ольга Романова, «требует наличия ума у предполагаемого преступника».

Гибель Ермакова пополнила список трагических смертей в СИЗО, в числе которых  предприниматель Вера Трифонова, юрист Сергей Магнитский и еще десятки человек. В начале года правительство приняло постановление о «совершенствовании порядка оказания заключенным медицинской помощи», по которому ответственность за состояние здоровья заключенного несет медицинский персонал ФСИН. Но член научно  консультативного совета при генпрокуратуре Валерий Борщев уверен, что это постановление ничего не изменит.

Валерий Борщев, правозащитник: Пока мы не выведем медицину из подчинения уголовно-подчинительной системы и не передадим в Минздрав, такие ситуации, как Магнитский, Трифонова, Ермаков будут случаться постоянно. Потому что нельзя, чтобы общая гражданская медицина действовала по одним правилам, а в уголовно-процессуальной системе действовали другие правила. 

Ранее Дмитрий Медведев начал масштабную реформу системы исполнения наказаний. Еще накануне Нового года он подписал законопроект, который вводит такую меру пресечения, как домашний арест, для обвиняемых в экономических преступлениях. Но, тем не менее, людей продолжают арестовывать и месяцами держать в СИЗО.

Обсудили эту тему с адвокатом погибшего Еленой Романовой и отцом – Вадимом Ермаковым.

Кремер: Когда вы узнали, что ваш сын умер?

Ермаков: Мне больно говорить. 28 января в 17 часов вечера.

Кремер: Как вы об этом узнали?

Ермаков: Мы неоднократно обращались после того, как произвели арест 14 января.

Кремер: В чем обвиняли Вадима?

Романова: В совершении преступления, предусмотренного ст. 159 ч. 4 «Мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору».

Кремер: Кто потерпевший?

Романова: Ведется следствие, не могу разглашать информацию. Потерпевших – четыре человека, связано это с земельными участками, находящимися в Одинцовском районе. Ермаков Вадим – не единственный фигурант дела, но был задержан 14 января после того, как он вместе со мной по вызову следователя явился для проведения следственных действий: ознакомление с постановлением о назначении психиатрической экспертизы. На этот момент у следователя находились все медицинские документы, которые он изъял в Калужской областной психиатрической больнице. Отобрал у нас образцы почерка, после чего составил протокол о задержании Ермакова.

Кремер: В каком состоянии был Вадим в тот момент, когда Вадима задерживали?

Романова: Он был немногословен. Когда предложили допросить нас в качестве подозреваемого, мы отказались в соответствии со ст. 51, указав причину, что в связи болезнью и принимаемыми лекарственными препаратами. С ним надо было разговаривать, как с 5-летним ребенком.

Кремер: В какой момент был поставлен диагноз Вадиму?

Ермаков: В начале августа 2012 года. После того, как его привезли в Одиноцовское РОВД на допрос, следователь Проклин допросил его, он дал все показания, и тот отпустил его следствия. Он ушел на свою работу. Через два дня я узнаю, что сын попал к моему родному брату, ведет себя неадекватно, попытался покончить жизнь самоубийством. Это было в конце июля. После звонка брата я приехал в Москву и отвез его в Калужскую центральную психиатрическую больницу, где он находился на стационарном лечении до тех пор, пока Проклин не позвонил адвокату Вадима, чтобы пригласить для дачи показаний и сверки каких-то подписей.

Кремер: Вы несколько раз уточняли, что с момента задержания Вадим не ел и не пил. Каким образом вы об этом узнали? Кто вам сказал об этом?

Романова: Уже 26 января, когда мы находились в СИЗО-10, мы писали жалобу, чтобы к нему пустили бригаду скорой помощи. 25 января, когда Вадима привезли в Одинцовский городской суд на продление срока содержания под стражей, его туда не заводили, а затаскивали. Нельзя было сказать, что это адекватный человек, который ходит своими ногами. Он не шел, был без наручников. Я со своего мобильного сделала вызов скорой помощи, по телефону сообщила диагноз Вадима. Мне ответили, что помочь ему на месте они не смогут, его надо госпитализировать, и что они выезжают. Я сообщила об этом судье, попросила, чтобы пропустили для оказания помощи.

Кремер: Что ответил судья?

Романова: Проигнорировал. Отец во время судебного заседания вставал на колени, плакал, умолял. Ни прокурор, ни судья на это не реагировали. Прокурор ни слова не спросил у Вадима, и спрашивать было бессмысленно, потому что он не говорил.

Кремер: Сколько длилось судебное заседание.

Романова: Минут 10 от силы.

Кремер: Чем закончилось?

Романова: После того, как услышали про бригаду скорой помощи, судья удалился. Через 5 минут вышел, огласил постановление о том, что продлевает срок содержания Ермакова под стражей на три месяца.

Зыгарь:  С 14 до 28 января вам ни разу не удавалось пообщаться с вашим подзащитным.

Романова: 21 января я общалась.

Зыгарь: Он мог говорить?

Романова: Кивками отвечал. Я общалась с ним наедине, ждала следователя, чтобы он предъявил нам обвинение. Я просила его рассказать ситуацию, по которой он попал, иначе я не смогу ему помочь: ни выстроить позицию, ни собрать доказательства его невиновности. Он сел на лавочку, и в этот момент я заметила, что он вышел ко мне в летних сланцах. Я спросила, есть ли у него обувь. Он мне начал отвечать, что он много себе нафантазировал. Когда следователь передал ему постановление  о привлечении его в качестве обвиняемого, он пролистал их, ему показали, где надо расписаться. Я спросила у следователя, как быстро будет назначена психиатрическая экспертиза, и каким образом оказать ему медицинскую помощь, потому что он принимает таблетки и не был на очередном приеме у врача.

Кремер: Чего вы пытаетесь добиться сейчас?

Романова: Родственники пытаются добиться правды. Они не собираются подписывать прекращение уголовного преследования в отношении их сына за смертью, будем продолжать судебные разбирательства, я буду участвовать.

Кремер: Вы добиваетесь оправдания?

Романова: Мы просили ему оказать медицинскую помощь. Сделать уколы, поставить капельницы, дать таблетки. Мы не просили большего. Мы не говорили о его виновности или правоте. Мы не просили его выпустить.

Ермаков: Лечащий врач моего сына сказал, что болезнь требует длительного лечения, минимум год. Он выписал нам сильные лекарства, расписал по дням, в назначенное время мы являлись на прием, выполняли все указания врача. В один назначенный день его вызвали к следователю. Мы говорили с врачом раньше, спрашивали, может, в домашней обстановке можно лечиться. Я разговаривал с врачом отдельно, без матери, которая сейчас находится в тяжелом состоянии, около нее дежурит врач дома.

Зыгарь: Администрация СИЗО выдвигает свою версию произошедшего за последние недели?

Романова: Нет.

Зыгарь: А после смерти Вадима вы с ней общались?

Ермаков: Выдали заключение о смерти, справку, в которой написано, что причина смерти устанавливается.

Кремер: Причина пока устанавливается?

Романова: Произошло вскрытие, сегодня вызвали забрать тело, но его не отдали.

Ермаков: Такое может получиться с любым человеком. В данном случае оказалась семья Ермаковых. Общественность должна понимать, что таким людям нельзя доверять жизнь человека, особенно молодых. Они устанавливают свой суд, это не правосудие, это кривосудие. Убедительно просим вас наказать виновных, пусть они несут ответственность. Умоляем вас.