«Мы ничего не знаем об охранниках школы – кто эти люди, откуда они пришли и чем занимались». Директор гимназии о безопасности учеников

О том, чтобы суд проходил в закрытом режиме, попросил следователь, его поддержали прокурор, подозреваемый и его защита. Суд принял решение арестовать подростка на два месяца.

Сейчас подозреваемый в убийствах школьник проходит психиатрическую экспертизу, психологи уже высказывали мнение, что он был в состоянии аффекта, однако официальных данных экспертизы о состоянии подростка пока нет. Ученики школы №263 сейчас продолжают обучение в соседней школе. Эту трагедию мы обсудили с нашим гостем – у нас в студии директор Вешняковской лингвистической гимназии №1389 Константин Кругляков.

Таратута: Сегодня у нас в гостях были ваши коллеги, директора разных московских школ, которые сказали о том, что главный вывод из нынешней трагедии – то, что в школах совершенно не существует психологических служб, которые вообще могут распознавать состояние детей. Вы согласны с этой постановкой вопроса?

Кругляков: Нет, я с этой постановкой вопроса не согласен. Потому что это не так на самом деле. Есть психологи, есть службы, есть проблемы в связи с этим, потому что, к сожалению, проблема в том, что мы никак не можем найти золотую середину между таким гуманистическим вопросом как права человека и какие-то условия обучения среди массы людей. В качестве примера могу вам сказать о том, что сегодня я слушал разного рода выступления, и один из наших известных юристов, который часто выступает, Барщевский, например, сказал, что неужели классный руководитель не видел, неужели директор не слышал о том, что этот ребенок, может быть, имел какие-то психологические особенности. Да знал наверняка классный руководитель, я точно не могу сказать по этой школе, но поскольку дети давали интервью,  я слышал, что они замечали какие-то особенности в поведении этого подростка. У нас часто бывают такие моменты, когда мы видим. Но мы должны бы направить такого ребенка на психолого-педагогическую экспертизу. И мы вызываем родителей и беседуем на эту тему. Но, к сожалению, в соответствии с законом РФ об образовании, Семейным кодексом (это даже, по-моему, в Конвенции по правам ребенка есть) направить на такую комиссию мы можем только с согласия родителей несовершеннолетнего.

Таратута: А родители не хотят отправлять ребенка на экспертизу и признавать его неуравновешенным.

Кругляков: Вообще, не хотят даже этой экспертизы. Неизвестно, что бы она признала. Здесь их можно понять, они опасаются того, что диагноз этот будет, во-первых, ненастоящим, а ошибочным, потом это будет какой-то шлейф тянуться по всей судьбе этого ребенка, и они отказываются от этого. Поэтому такие дети с девиантным поведением, которые вызваны обстоятельствами жизни в мегаполисе. Тут это большая проблема на самом деле, связанная с едиными государственным экзаменом, я об этом могу сказать.

Таратута: То есть вы считаете, что эти дети так шокированы ЕГЭ, что они  идут стрелять в своих коллег? Мне кажется, это смелый вывод.

Кругляков: Да, это достаточно смелый вывод. Просто я говорю: то, что действует на психику ребенка, вызывает иногда агрессию.

Таратута: Подождите, мы говорим о каких- то экстремальных случаях? Изучали ли вы практику мировую? Из того, что сегодня появлялось, разговор идет, я так понимаю, о том, что существуют психологические службы, которые каким-то образом следят за детьми, помимо безопасности школ. Достаточна ли у нас такая работа с детьми? Вы говорите, что нет.

Кругляков: В школе существует психолог, который работу ведет, беседует с детьми, но глубокую экспертную оценку, заключение определенное может дать специалист и профессионал этой психолого-педагогической комиссии, от которой родители, как мы видим из практики, отказываются. Я аргументировал, почему это происходит. Проблема в том, что нужно как-то что-то законодательно изменить.

Казнин: Родителей можно понять – это первое. Второе – это фантастический фильм, чтобы наши психологи, прикомандированные к району или школе, предсказывали преступления, которые совершил школьник. Такого еще и не было. Тем более, что подростки все странные в той или иной мере. Тем более, здесь не было явных предпосылок, он был отличником, он побеждал в олимпиадах. Есть другой аспект, о котором тоже очень многие говорят, — это безопасность школ. Сейчас все по этому поводу возбудились, законодатели в том числе. Буквально вчера в нашем эфире был председатель комиссии Мосгордумы по образованию и молодежной политике, насколько я понимаю, ваш брат Виктор Кругляков. Вот как он оценил действия.

Виктор Кругляков, председатель комиссии Мосгордумы по образованию и молодежной политике: Но охранник сделал все, что должен был сделать. Он нажал на кнопку – это его главная функция. Если бы охранник тревожную кнопку не нажал, сотрудники милиции приехали бы позже, и размеры трагедии могли бы быть совершенно иные. Сотрудники милиции приехали, выполнили свой долг. К сожалению, один из них погиб, другой в тяжелом состоянии, но они защищали детей. Что там можно сделать? Бетонные блоки, баррикады?

Казнин: Ваше мнение (и вы можете, кстати, рассказать о своей школе, о своем опыте), охрана в достаточной мере соответствует тому, что должно быть, на ваш взгляд? Очень много и критики в адрес того, как все это организовано.

Кругляков: Если мы будем эту проблему рассматривать через призму случившегося, то я не советую подходить так к этой теме, потому что в этих условиях мы, во-первых, не знаем всех обстоятельств дела, не каждый попадал под угрозу жизни, никто не знает, как повел бы себя, тем более, погибли люди, и учитель погиб, погиб профессиональный сотрудник полиции, один полицейский тяжело ранен. От этого случая предлагаю абстрагироваться.

Казнин: Хорошо, давайте в целом.

Кругляков: Если говорить в целом о проблеме,  то та охрана, система организации которой на сегодняшний день существует в Москве в детских учреждениях города и проплачена бюджетом, в этих условиях данный охранник больше сделать ничего не мог.

Таратута: Сегодня ваш коллега, директор Ямбург, говорил о том, что хорошая охрана, которая может кому-то противостоять, только в частных школах, а в государственных школах в Москве в охрану идут пожилые люди, иногда это буквально едва ли не вахтеры, примерно такой уровень обороноспособности.

Казнин: И вы, кстати, можете повлиять, охраняются школы? Я имею в виду администрацию, директора и так далее?

Кругляков: Теоретически можем, практически – нет. «Теоретически» — что имею в виду? Во-первых, охрана установлена оплачивается бюджетом города, город проводит тендер, конкурс, в результате которого к нам приходят частные охранные предприятия, то есть не администрация учреждений, ни директор школы, ни управляющий совет никакого влияния не имеют на этот процесс. То есть нам не дают, мы не участвуем в этом процессе. К нам приходят частные охранные предприятия, мы раз в месяц подписываем акт о выполненных работах, в результате мы можем там сделать пометку, что с чем-то мы недовольны. Что будет в этом случае? Контракт в данном случае с частными охранными предприятиями по городу заключен на три года, то есть конкуренции никакой  нет в течение трех лет. Дальше – государственный контракт расторгнуть, я так понимаю, тоже большая юридическая проблема. Поэтому это может быть будет принято к сведению, кто-то какому-то руководителю перезвонит, на этом все закончится. Поэтому мое мнение такое, что если менять охрану, то, во-первых, она должна быть некоммерческой, не частное охранное предприятие в школах. Это должна быть государственная охрана. Деньги большие на это тратятся. Наша школа платит 95 тыс. рублей в месяц. Тем более, что сейчас школа хорошо финансируется. У нас есть возможность увеличить эту сумму оплаты. Либо это профессиональный полицейский, либо должна быть конкурентная среда создана. Потому что сейчас несколько крупных фирм, которые практически курируют, охраняют весь город. Мы в этом процессе не участвуем. Поэтому мое мнение – должны подключаться управляющие советы, деньги должны выделяться непосредственно администрации учреждения, которое по закону несет ответственность за безопасность детей, директор школы несет эту ответственность персонально, поэтому и директор, и управляющий совет, и родительская общественность должны участвовать в этом процессе.

Таратута: А в чем смысл того, чтобы она была государственная? Насколько я понимаю, вас не устраивает просто качество этой услуги. Конкурс проводит государство. Вы хотите ему еще дать право из своих рядов делегировать охранников?  Я правильно понимаю: вы просто хотите, чтобы охранники были лучше?

Кругляков: Я хочу, чтобы охранники были лучше. Мое убеждение: если мы хотим защищать жизнь и здоровье детей, учителей, сотрудников школ, потому что кроме этого случая были другие, когда избивали учителя родители, помните, может быть…

Таратута: Да, так вы поднимали как-то этот вопрос про охрану?

Кругляков: Я просто уверен в том, что если это коммерция, если это прибыль (частное охранное предприятие получает прибыль), то, пожалуйста, не за счет безопасности, потому что они будут оптимизировать свои услуги, чтобы получать прибыль. Я за то, чтобы вся эта сумма, которая выделяется бюджетом, шла на охрану без всякой прибыли коммерческим структурам. Другого пути улучшить нет.

Таратута: А вообще защищенность школ сейчас какова? Охранники плохие, это мы уже поняли, вы хотите, чтобы они были государственные. Посмотрим, это ваша позиция, что это улучшит качество их услуг. А сама школа? Она оборудована таким образом, что она защищает тех, кто там находится? Потому что мы не так часто, как на Западе, встречаемся со стрельбой, но все же. Думаю, что проблема в школе с порядком существует.

Кругляков: Я просто хочу объяснить порядок цен, чтобы было понятно, о чем я говорю. Если сегодня частный охранник получает на двоих 30 тысяч (один две недели – 15 тыс., второй две недели – 15 тыс.), 30-32 тысячи, то мы платим 95 тысяч, в некоторых школах – больше 100 тысяч, зависит от результатов этого тендера. Я хочу, чтобы вся сумма шла на охрану. Поэтому либо это будут государственные средства из бюджета без всяких конкурсов, где будут профессиональные полицейские вооруженные, и тогда этот юноша, может быть, и не пошел бы в школу, зная, что там стоит такой человек. Либо невооруженный (это эксперты пусть решают этот вопрос, потому что это сложно применить оружие на первом этаже, когда дети, он должен сориентироваться в этот момент, как себя вести, либо без оружия он такой профессионал, что его обезоружит). Этих денег достаточно, чтобы организовать такую охрану. Если мы идем по пути коммерческому, дайте конкуренцию, дайте управляющим советам, директорам возможность выбирать, чтобы мы познакомились с этими охранниками. Мы вообще не знаем, кто там пришел. Мы пожаловались, заменили, пришел другой. Нас не спрашивают. Кто он, какая его биография, кем он до этого был, какое у него состояние психического здоровья? Мы вообще ничего не знаем, поэтому в этом плане это проблема, конечно. А то, что я говорил по поводу ЕГЭ – агрессия проявляется по-разному у детей. Мы не знаем всех подробностей этого несчастного юноши, который сейчас совершил преступление. Что у него было в голове. Но мы должны гуманизировать систему ЕГЭ, потому что у нас дети реально боятся не получить аттестат. Почему они боятся не получить аттестат? Они боятся не сдать какой-то предмет, а аттестат не выдается с двойкой. Это одна тема. Математику его заставят сдавать, ему не нужна математика, он идет в театральное училище, он хочет быть диктором центрального телевидения, алгебра и начало анализа ему не нужны, но он боится не сдать математику, он нервничает, он нанимает репетитора, он должен ходить на какие-то подготовительные курсы. Поэтому нужно дать ребенку возможность выбрать все предметы, как это делается в странах, которые добились очень большого успеха в системе образования – в Финляндии, один финский язык обязательный, остальные предметы по выбору, пусть выбирает, не рискует, не нервничает, не плачет. Когда ребенок хочет учить иностранный язык, но не может туда пойти, потому что не получит аттестат из-за алгебры и начала анализа. Это не математика, математика, арифметика закончилась в 9 классе. Это первое. Второе – у нас еще существует масса вещей, которые нервируют детей. Это связано с пресловутыми рейтингами школ, которые сейчас введены. Это требования от директоров соответствовать тому или иному формальному признаку, когда деятельность института образования любого учреждения, содержание оценивается по формальному признаку, само содержание выхолащивается, и главная цель становится – достижение этих показателей.

Таратута: Это вы сейчас говорите, по-моему, о проблемах директоров школ, а не о детских проблемах, если они по вертикали спускают свое требование к детям. Учителя, может быть, должны быть гуманные.

Кругляков: Они спускаются на учителя. А учитель ведет к ученикам, с которого требуют определенный процент, показатель, бесконечные натаскивания, тренировочные экзамены.

Казнин: То есть вы имеете в виду, что в зоне риска как раз оказываются отличники, в отличие от США, где подобные вещи происходят в неблагополучных школах?

Кругляков: Более ответственные дети, которые привыкли выполнять все требования, подвержены к такого рода психологическому воздействию всей нашей системы, которую я призываю гуманизировать всеми способами.