Как жирафы затмили Олимпиаду и почему в Московском зоопарке Мариуса не ждут

Новую волну ажиотажа подхватили два одиозных российских политика. Виталий Милонов, депутат петербургского Заксобрания, который обычно больше интересуется гей‑пропагандой среди несовершеннолетних, и Рамзан Кадыров, лидер Чечни. Они оба выразили полнейшее сочувствие второму обречённому жирафу из Дании, и оба предложили ему убежище. А глава думского комитета по международным делам Алексей Пушков около часа назад в своём твиттере назвал – всё по тому же поводу – Данию страной средневековой дикости.

В сегодняшней программе Павла Лобкова его соведущая Мария Баронова представила подробное исследование на данную тему – сотрудники Московского зоопарка, которому, кстати, сегодня исполнилось 150 лет, объяснили нашим зрителям, что как ни удивительно, датские зоологи совершенно правы: жирафы – такие животные, что в некомфортных условиях и одиночестве испытывают невероятные и непостижимые для нас страдания. Такие страдания, что их правильнее умерщвить. Эту тему мы обсудили с Анной Качуровской, руководителем службы по внешним коммуникациям Московского зоопарка.

Макеева: Что вы скажете на это ужасное несчастье?

Качуровская: Подождите, давайте разберемся. Что касается второго жирафа, пока не идет речь о том, что его начнут умерщвлять. Но важная поправка – они сказали, что если примут такое постановление, то тогда, да, они будут применять эвтаназию.

Макеева: Мы, скорее, не за жирафа, а про людей вокруг этой истории. Все это довольно удивительно. И реакция на это, согласитесь, тоже впечатляет.

Качуровская: Поскольку я теперь специалист по жирафам, мне кажется, ажиотаж, который вокруг этой темы поднялся,  затмил Олимпиаду в некотором смысле. Это все уже из утюга про этих бедных жирафов идут разговоры. Но если подумать, это история не про Данию, а про нас вообще-то, потому что в данном конкретном случае то, что произошло в Дании, там был выбор между жизнью-тюрьмой (это такая всегда очень тонкая и сложная тема). Удивительно, насколько дискуссия вокруг этого жирафа гораздо сильнее в России, нежели в Европе. В этом смысле был показателен опрос «Большого города». Он опросил иностранцев, что они думают, и европейцы сказали, что «есть масса других проблем», «если зоопарк считает, что по каким-то нормам нужно, значит нужно». Нет, россияне это так не принимают. Нам кажется, что это бесчеловечное отношение к животным.

Казнин: Мифы родились на наших глазах о том, что директор зоопарка какой-то маньяк. Все в этом уже уверены, что он специально созвал детей и при них убил и расчленил.

Качуровская: Дети и животные – это слабое место. Что могу точно сказать, что они соблюли нормы европейского законодательства.

Макеева: Конечно, когда речь идет о мире, в котором существуют, во-первых, человеческие жизни, во-вторых, мясокомбинаты, с одной стороны, действительно трудно понять, почему люди так вокруг жирафа бьются. С другой стороны, когда жирафа назвали именем, он веселил детишек, а потом отнестись к нему, как к животному со скотобойни – тоже понятно, почему именно это вызывает такой всплеск. Директору же зоопарка подавали прошение датчане не убивать жирафа, он на них не откликнулся, поэтому он не так уж просто выглядит именно таким. Я другое хотела спросить. Московский зоопарк стоял перед какими-то сложными выборами такого рода? Мы же таких историй вообще никогда не слышали.

Качуровская: Никогда не слышали, правда. Хочу вдогонку сказать, что у нас несколько разное отношение, потому что не надо забывать, что у Дании очень большая сельскохозяйственная, фермерская культура, которая для горожан в России полностью отсутствует. Поэтому мы, наверное, не понимаем и так не относимся к животным буквально, как они. Что касается Московского зоопарка, то в некотором смысле такой выбор был. Это наш Самсон, жираф, который живет один на старой территории. Он был забран у Ленинградского зоопарка двадцать лет назад, потому что у него была приблизительно такая же история, как в Дании. Московский зоопарк его забрал.

Макеева: Его забрали, никто же не умерщвлял.

Качуровская: Но он живет в доме,  которому сто лет, потому что тогда не было отдельной территории. Сейчас у нас есть поляна Африки, которая более-менее поляна. Самсон – прекрасное существо. Он себя считает явно частью человеческого стада. Вокруг какие-то коротышки все время ходят, а он такой высокий. Но нельзя его померить его счастье, потому что условия, в которых он живет (вынужден жить, его нельзя никуда перевести, потому что это все погранично с жизнью), далеки от европейских и от того, чего бы нам хотелось.

Макеева: Какой-то, может быть, подарок к 150-летию Московского зоопарка, тем более, когда есть такой медийный эффект, приковано внимание к животным: расширение территории, дополнительные поляны Африки, Арктики, хоть пусть это будет в Новой Москве?

Качуровская: Мы все принимаем, пожалуйста, дарите нам.

Казнин: То есть таких предложений еще не было?

Качуровская: Нет. Мы обсуждаем с Царицино возможность появления там территорий, но пока обсуждаем.

Казнин: Еще вопрос, который всех защитников Мариуса взволновал: почему его не отдали какому-нибудь другому зоопарку. Российскому какому-нибудь.

Качуровская: Российские и не предлагали. Те, кто предлагали, руководство зоопарка сочло, что там будет недостойные условия содержания. Мы не знаем, что там было – клеточки или вольготные поля – но будем доверять.

Макеева: Я не знаю, насколько зоопарки между собой общаются. Ситуация, например, в питерском зоопарке и в зоопарке (если такой вообще существует, и как мы сегодня выяснили, существует) в городе Грозный. Вы слышали это вступление к нашей беседе, что сегодня Милонов, лидер Заксобрания Петербурга, и лидер Чечни Рамзан Кадыров выразили полнейшее желание принять жирафа. Кстати, у Кадырова есть какой-то участок. Сосредоточимся на Петербургском зоопарке. Знаете, какая там ситуация? Могли бы они принять чисто теоретически, если, допустим, Милонов будет продолжать лоббировать эту идею?

Качуровская: Чисто теоретически возможно все, но, кажется, это не то, что имели в виду европейцы под достойным существованием животного.

Казнин: В Питере очень небольшой (давайте на этом ограничимся), маленький зоопарк. Для жирафа там, наверное, места не найдется.

Качуровская: Например, в Московском зоопарке нет бегемота. Все удивляются, но нет, потому что негде. И с этим надо мириться.

Макеева: Вопрос, почему директора датского зоопарка считают чудовищем. Если нет возможности содержать жирафов, зачем их набирать? Что это за странная манера: сначала покупать животных, а потом убивать?

Качуровская: Там есть скользкий момент. Как утверждает директор зоопарка, они не контролируют рождаемость в целях очень благоприятного существования животного, чтобы он ни в чем не чувствовал нужды. Поэтому появился этот детеныш. У Московского зоопарка позиция такова: следить за рождаемостью, и если точно неизвестно, куда дальше девать этого детеныша, то тогда он не должен появиться. Или мы его себе оставляем, или на него есть запрос из других зоопарков – только в этом случае он может появиться. Он появился, и его участь была предрешена сразу. Они знали, чем дело закончится.

Макеева: А эти волшебные европейские правила, которые предписывают животное в случае депрессии умерщвлять…

Качуровская: Московский зоопарк тоже подчиняется. Это европейская ассоциация, лучшие зоопарки входят в эту ассоциацию. Это большая история, туда довольно сложно попасть, нужно соответствовать многим критериям. Например, не так давно сингапурский, один из самых красивых зоопарков для посетителей, был исключен из этой ассоциации, он правила нарушил какие-то, что-то там не согласовал.

Макеева: Удивительным образом получается, что европейские правила диктуют строго, например, момент с контролем рождаемости. Казалось бы, можно было решить эту проблему. Там же этот жираф рожден от союза родственных особей, поэтому он сам не может размножаться, потому что будет очень плачевная ситуация для потомства. Именно поэтому в гуманных целях его решили умертвить.

Качуровская: На зоопарках лежит некоторая такая миссия, что зоопарки должны следить за генофондом, чтобы получить новое животное из природы, нужно пройти круги ада, это невозможно практически в современном мире. Поэтому существует целая сеть международных кураторов, которые следят каждый за своим видом, знает, где какие семьи, поколения, отслеживает, чтобы не пересекалась кровь, и следят за тем, какого жирафа, куда нужно перебросить (это касается любой, даже самой маленькой птички), чтобы сохранять вид. Потому что такое близкое скрещивание приводит к потере вида.

Макеева: Думаю, что множество зоопарков согласилось бы на такого жирафа, каким является Мариус №2. Его еще и зовут тоже Мариус. Вопрос в том, согласится ли этот датский зоопарк с тем, что предлагаемые условия достаточно хороши для него, или лучше смерть. Есть правила, которые позволяют зоопарку принимать свои решения.

Казнин: Почему это показывают при детях? Все возмущаются. Эти фотографии страшные и так далее.

Качуровская: Да, с одной стороны. С другой стороны, они поступили так: он был умерщвлен отдельно от детей, а заранее они объявили о том, что «кто считает нужным…» (в этом смысле, мне кажется, надо доверять родителям). Мне кажется, что Московский зоопарк, наверное, не смог бы показывать такие образовательные акции.