«Им не давали даже сахара»

Анастасия, здравствуйте. 

Здравствуйте. 

Скажите, что же вас заставило обратиться в суд?

Состояние, в котором я забрала ребенка, и результат обследования врачей, не в одном медицинском учреждении, и в государственном, и в частном.

А что привело к этому состоянию?

Угрожающие диагнозы, под запрос прокуратуры, тяжелое психическое состояние. Ребенка не кормили, не просто не кормили, а был запрет просить еду. Поэтому он был неконтактен, анемичен, плакал безэмоционально, истощен.

И вы обратились в суд уже в Москве?

Я обратилась прежде всего к врачам. Была пятница, все, что смогла, я сделала в государственном учреждении медицинском, что не смогла, продолжила и повторно продолжила в клинике Медси, на Пироговской улице.

Сколько вашему ребенку было лет?

На тот момент ему было 10 лет.

И потом вы все-таки решили…?

Просто увидев его состояние, услышав частично рассказы ребенка, до конца он не рассказывал, я не смогла просто ничего не сделать. У меня, наверное, были иллюзии, что это кому-то нужно, кого-то это может не просто заинтересовать, можно отправить проверку в лагерь. Я создала удивительную доказательную базу, она сейчас находится в Лефортовском суде, папка с делом № 279/215, вот такой толщины. У меня было четыре судебных заседания, суд начался в сентябре 2014 года и закончился в мае 2015 года. И ничего сделать я не могла. Причем заявление у меня было такое, что иск был составлен, конечно, на материальной почве, потому что ни адвокат, никто просто не приняли бы иск. Но мое заявление в первый момент, начало судебного процесса, я каждый раз, на каждом процессе заявляла об этом, что иск у меня гражданский. Я готова отказаться от материальных позиций, только при одном условии, чтобы прекратилось вообще то, что происходит в лагере, и направили туда какой-то орган проверки.

Анастасия, расскажите чуть подробнее, просто чтобы мы понимали.

У меня ничего не получилось. Первично обращаясь в суд со всеми документами, более того, у меня была свидетель. Когда мой ребенок попал в больницу, в этом же лагере, мне не сообщили, он был под угрозой операции, с катетером. Я ничего не знала. И мне позвонила женщина, которая, видимо, тоже пыталась мне сообщить, что мой ребенок в больнице. Потом я с ней связалась, это была свидетель Малашова, мама Малашова Дмитрия, мальчика, который тоже находился в этом лагере. Благодаря тому, что она жила рядом, она его забрала, на третьи или на четвертые сутки, потому что он постоянно плакал, звонил, есть было нечего. И мама тоже боялась, для меня это тоже был нелегкий шаг. Мама боялась преследования местного руководства, органов. Мама брала социальную путевку, мама не очень защищена. Но все равно, она была готова, по запросу суда, и суд был информирован, как свидетель, отправить свои любые свидетельские показания, заверенные нотариусом. И судья даже это предложила на каком-то этапе, но потом это стало никому не интересно.

Анастасия, чтобы мы понимали, что же все-таки произошло, что происходило в лагере, что стало поводом для вашего обращения в суд?

В лагере то же, что и со всеми детьми, абсолютно не кормили, издевались, запрещали просить еду, дети были предоставлены сами себе. Вожатые молодые, вместо заявленных возрастных мужчин, в возрасте, с опытом педагогической работы, были студенты педагогических училищ, до 20 лет, девочки, которые сидели, по свидетельству Малашовой-мамы, они сидели не в помещении, в палатах, где дети были предоставлены сами себе, они сидели на улице, играли в сотовый телефон и не знали, что делать с детьми.

Вы сказали, что над детьми издевались. Педагоги издевались?

Был запрет на еду. Их не кормили. Когда я попала в клинику Медси, мне попался очень опытный педиатр, женщина в возрасте. Она сразу посадила его на стульчик и начала расспрашивать. «Что было на завтрак?» — «Стакан молока и апельсин». «Что было на обед?» — «Немножко картофельного пюре, что-то белковое и салатик». Все это было в одной тарелке, супов не было. «Что было на полдник?» — «То же, что на обед, остатки, или то же, что на обед». На полдник стакан молока и апельсин. Вопрос, «хоть раз была каша?» — «Нет». «Были ли супы?» — «Нет». Она сразу поняла, в чем дело. И она мне дала заключение обследования ребенка, с угрожающим диагнозом, под запрос прокуратуры, который тоже ничего не дал в моем судебном деле. Позже я получила комплимент от психиатра, который сказал, что слава богу, что у вашего ребенка не было сексуального насилия. Педиатр, которая предложила под запрос прокуратуры, она сказал, что это не единственный ребенок, что у них идет поток из частных лагерей таких детей, на тот момент. Психиатр дала рекомендацию с ребенком особо не разговаривать, не жалеть и не выспрашивать лишний раз. Начал говорить он через несколько месяцев, это тоже была одна из причин, почему я не оставила ситуацию с судом до последней возможности.

Скажите, когда вы обдумывали, обращаться в суд или нет, общались ли вы…?

Сразу, это был мой гражданский долг. У меня было ощущение, что случится что-то страшное.

Скажите, общались ли вы с родителями других детей, пострадали ли другие дети?

К сожалению, нет. У меня была мысль, когда я забирала его из поезда, взять телефоны, но почему-то… Вот единственное, я общалась с мамой мальчика из его же отряда, которая его забрала на третьи сутки, от страха увиденного. Но мне она тоже, поскольку я в другом городе, всю глубину ситуации в отряде она мне рассказала уже после того, как я забрала ребенка и сообщила ей о своих намерениях подать в суд. И перед судом мы посылали запросы и в прокуратуру, и в Роспотреб.

И какая была реакция?

Как обычно, ничего, отписки. И эта мама, я могу себя, надеюсь, причислить к порядочным людям, она тоже порядочный человек. Потому что на первом этапе она несколько испугалась, у нее социальная путевка, я понимаю, что она не очень социально защищенный человек. Но через некоторое время она согласилась дать мне все возможные и необходимые показания, вернее, судье, у которой была такая мысль, взять с нее показания. Но этого ничего не потребовалось, никому это не было нужно.

Кстати, когда ваш сын находился в лагере, ходили ли они тоже в походы, где подобные опасности?

Да, они ходили на три дня в поход. Из его рассказов, было две банки тушенки на двадцать человек, она просто выдавалась детям, дети должны были делить это все сами.

Были ли дети в безопасности в этих походах?

Не знаю, не думаю. Не знаю, я не была там.

Проверяли ли вы, когда отправляли ребенка, есть ли там проверенный инструктор, достаточно обученный?

Я поехала по рекомендации своих знакомых, которые до этого за год ездили, ребенок был доволен. И на первой смене в этом же году был ребенок моих знакомых, он приехал с прибавкой в весе, довольный, нормальный, совершенно счастливый ребенок, только поэтому.

Вернемся к вашему решению обратиться в суд. С каким иском вы обратились, чего вы добивались?

Иск — заявить гражданскую позицию с просьбой направить проверку, он невозможен, это мне сразу заявили юристы. Поэтому иск был, конечно, о возврате денег за путевку, денежная компенсация, 12 тысяч у меня ушло на обследование ребенка в медицинском центре. Кардиограмма, все обследования, все подтвердили. Потом это были государственные психиатры, которые тоже подтвердили его состояние.

И чего вы хотели добиться в суде?

Я хотела, чтобы была проверка в лагере. Я это говорила открытым текстом, что я готова отказаться от материальных запросов на свой иск, они были невелики, для того, чтобы что-то можно было сделать. Я не юрист, я не знаю, что можно сделать. Я пришла в суд вот с этим. На что были фразы — вы понимаете, что это частный лагерь? Что вы отдали ребенка в частный лагерь.

А если частный лагерь, то проверять не надо?

А дальше текста не было. Мне вообще не давали говорить. Мне дали высказать все один раз, на первом заседании суда. Видимо, они были удивлены, я так понимаю. В иске я не заявляла, но мои намерения были таковы, как только я попадаю в суд, я высказываю именно свое четкое намерение отказаться от материального иска и заявить гражданскую позицию. Потому что два раза отправляли первые юристы, к которым я обратилась. Адвокат, который был до конца, благодаря которому хоть что-то удалось сделать, и вообще провести хотя бы эти четыре заседания.

Вы рассказывали наверняка в суде о нарушениях, которые были в лагере.

Нет, мне удалось рассказать только первый раз, меня не слушали.

То есть вам даже не давали говорить?

Мне не давали говорить, я нарушаю ведение суда.

Каким было в конце концов решение?

Мне задавались вопросы, сколько вам надо денег. О какой сумме вы говорите? Эти вопросы задавались постоянно, и мне не давали говорить о том, что я бы хотела. Вопрос — это вообще возможно, то, что произошло?

Кстати, представители лагеря присутствовали в суде, участвовали?

То есть мой ребенок не просто голодал. Понимаете, такие фразы, потом уже через несколько месяцев, «мама, ты не представляешь, когда ты спишь и не можешь заснуть, и так хочется сладкого». Понятно. Им даже сахара не давали. Вы понимаете, что такое растущий организм? Я забрала тощего, изможденного ребенка, анемичного. И психиатр, первый, который его обследовал, она провела какой-то тест на картинках, и резюме было такое — недоверие к взрослым, насилие со стороны взрослых, насилие морального плана, вот ее резюме было — скажите спасибо, что у вас не было сексуального насилия. Вы что не знаете, куда вы?.. Ну она не так, она очень благожелательно, ничего не могу сказать, но как бы немножко обвиняюще, конечно. Как было и резюме суда, оно тоже было обвиняющим в мой адрес, естественно.

То есть ваш иск отклонили в конце концов?

Нет, мне дали компенсацию — путевку, стоимость путевки.

То есть иск удовлетворили.

Нет, иск мой не удовлетворили, я была вынуждена под напором суда, под полным напором суда и безвыходности своего положения, поскольку каждый раз на каждом суде находился новый список справок, которые я должна была предоставить, совершенно удивительных, от характеристик, откуда только возможно, от того, что мой ребенок никогда не стоял на учете, потому что нападки… Позиция лагеря — приезжала мадам Решетова, дважды была на заседании.

Это директор лагеря?

Конечно, да, я с ней знакома. Она дважды была, на двух заседаниях. Их позиция была агрессивная, нападающая, что мой ребенок изначально был психически ненормальный, и так далее, и так далее. Это была агрессивная, нападающая позиция. И я, честно говоря, уже сдалась, я просто сдалась. Я ничего не могу сделать, я маленький человек, я такая же, как те, кто утонули, мы ничего не можем сделать, вообще ничего. Мне это говорили все вокруг, меня предупреждали. На последние два заседания для того, чтобы все-таки выслушать еще раз то, что происходило в лагере, необходимо было допросить ребенка. Для того, чтобы допросить ребенка, необходимо присутствие органов опеки. Дважды суд посылал уведомления о вызове в суд органов опеки. Зная ситуацию, я каждый раз брала дубликат этого вызова на руки и ездила в органы опеки, и относила его лично. Что я там слышала, не раз, я сказать не могу, потому что я опасаюсь несколько, у меня нет доказательств, что я там услышала. Следователям я готова рассказать, что я там я там услышала. Органы опеки не являлись, суд просто пожимал плечами, никому ничего не нужно. Я не смогла ничего сделать.

И каким в конце концов было решение?

И причем мне заявляли, что позиция такая, что если бы у ребенка были увечья, физические увечья, то возможно, что-то можно было бы инициировать, возможно. Но вы понимаете, что это частный лагерь. И более того, исковое заявление невозможно было, с точки зрения Лефортовского суда, невозможно было подать исковое заявление на лагерь, потому что он как-то не так был зарегистрирован, и собственника так и не нашли. При попытках определить собственника, на кого можно подать, лагерь, его не нашли. И заявление было подано на туристическую фирму «Согласие», которая продала эту путевку, в уставе которой, и в путевке, было прописано, что они несут полную ответственность. Только благодаря этому мне удалось вернуть деньги за путевку, как бы просто они отдали деньги за путевку.

То есть суд постановил вернуть вам деньги за путевку, которые вы потратили?

Нет, он не постановил, он вынудил меня подписать мировое соглашение. Суд отстранился, одна из последних, я сегодня была в суде, папка вот такой толщины, я была с журналистом из другой компании, мы смотрели документы. Потому что когда кончилось все это, и я уничтожила все документы, которые были у меня в квартире, оставив только медицинские справки. Просто на своей шкуре испытав полную бессмыслицу того, что я затеяла, ни один человек не говорил мне, что что-то из этого может получиться, и я все порвала и выбросила. Остались у меня только медицинские справки. Но выясняется, что я могу просто приехать в суд и по паспорту я получаю свое дело, я получаю те документы, с которыми мне не давали ознакомиться в свое время, они все есть, совершенно спокойно. Журналист из другой компании все, что можно, потому что вот такая толщина, сфотографировал. Меня удивило многое, но одна формулировка меня удивила особенно: «учитывая территориальную удаленность суда, значительное время затрат, которым может быть обусловлено исполнение поручения», видимо, по поводу возбуждения каких-либо мероприятий действенных, «считаем необходимым приостановить». Все я не могла записать, это вот цитата. Это из окончательного действия судебной ситуации.

И вы подписали мировое соглашение?

А у меня не было выхода.

И вам компенсировали стоимость поездки и все, на этом все закончилось?

Да. Поездка стоила 35 тысяч, мне вернули 40 тысяч.

Вы сказали, что в суде вы встречались с директором лагеря.

Дважды.

Как вы можете о ней отозваться? Насколько она профессиональный человек.

Аккуратная, стройная женщина, очень волевая, абсолютно холодная. При моих попытках… Когда она приезжала на последние два заседания, и здесь уже вообще мне суд не давал говорить, мне дали только на первом заседании, хотя бы объяснить ситуацию, мне не давали объяснить ситуацию. Была тема только такая — сколько вам нужно денег? Только это. Она ни разу не то что извинений, не было сочувственного взгляда. И при моих попытках начать разговор — «что творится?», «что вы можете делать с детьми в лагерях?». Ну, это высоко поднятый подбородок, это отведенная в сторону голова, и даже мой ребенок, который присутствовал на двух последних заседаниях, потому что должны были быть органы опеки, которые не посчитали должным приехать, я его возила с собой, даже ребенок был в шоке. Не то что взрослый. Со мной еще была, естественно, и учительница начальных классов, которую вынудили прийти, то есть суд каждый раз мне ставил какие-то новые условия для того, чтобы продолжилось следующее заседание, и я выполняла все и до конца. Самые абсурдные справки, самые абсурдные характеристики. Я выслушала предупреждения о возможных угрозах, мне пришлось брать характеристики из школы. Те, которые я взяла изначально, судью… Адвокат мне посоветовал взять, поскольку ребенок развитой у меня и умный, инициативный… я не помню, как там, то есть мальчик…

Хороший.

Хорошо развитого уровня. Адвокат мне посоветовал взять характеристику, что он более простой ребенок, просто обычный, просто банальную какую-то. И я еще брала характеристику из православной школы. Мы ходили в православную школу на Рогожской заставе в Храм Николая Мирликийского. И когда мне помогали люди, настоятель мне отдал характеристику на моего ребенка для предоставления в суд, то матушка сказала мне: «Вы понимаете, куда вы лезете? И вы не понимаете, что с этого часа у вас дома должно быть семь пар трусов, семь пар носков, и в холодильнике и белковая пища, и молочная, и так далее. Вы понимаете, куда вы лезете?». То есть вот все, что вокруг, я слышала только это.

Скажите, а изучали ли вы биографию директора лагеря?

Нет.

Насколько она профессионал своего дела? Или может быть, в суде она представляла себя как профессионала? То есть вообще никак?

Когда в суде? Нет. Нет, я совершила полную глупость, понимаю, что действие мое, и конечное резюме судьи Васильевой, я понимаю, что оно справедливо, но я не могу его сейчас высказать из сострадания к родителям, которые потеряли своих детей, я не могу повторить ее фразу, оно справедливо. Я не поинтересовалась ни лагерем, для меня было откровением, что он частный, я по своей глупости отдала ребенка, чтобы не находился в Москве, я вынуждена была находиться в Москве. Лагерь позиционировался как оздоровительный, приключенческий лагерь с персональными вожатыми мужчинами, которые занимаются мальчиками, и так далее.

Скажите, правда, что сейчас вас привлекают как свидетеля?

Куда?

По уголовному делу, которое возбудили.

Нет, мне никто не позвонил. Я готова предоставить любую информацию, более того, я провела эксперимент. Поскольку в свое время я пыталась эту информацию в сентябре, в октябре, я звонила. В прокуратуру обычному мирскому человеку дозвониться в принципе невозможно, это два года назад. Ты попадаешь к каким-то секретаршам, которые тебя отправляют к платным юристам. При моих попытках дозвониться в оперативные органы, я сделала эксперимент, я сделала его вчера, я прозвонилась по круглосуточному телефону доверия МВД России, 92-29 последние цифры, мой звонок был в 23 часа 23 минуты. И при предложении о том, чтобы дать информацию о том, что была попытка, и было судебное заседание в лагере с этой всей ситуацией, бросили трубку, порекомендовав при этом позвонить в дежурное отделение. Мой звонок в дежурное отделение был с разницей в три минуты, реакция была такая же. Вот все это я пережила два года назад. И на НТВ я звонила, там дают две минуты, я выдала все, никто не перезвонил. Нет, никто, ни одного человека, только с моей стороны была инициатива. И от моих знакомых, и окружающих меня людей — только предложение не заниматься этим делом. Я благодарна школе, я благодарна Храму Николая Мирликийского за поддержку. Все, только от них.

Спасибо. 

Фото: Илья Тимин/РИА Новости