Грозит ли РПЦ раскол? Комментарии священнослужителей

03/06/2011 - 22:31 (по МСК) Ольга Писпанен, Михаил Фишман

Раскол произошел в Русской православной церкви. Трое удмуртских священников сегодня заявили, что больше не признают над собой власть Русской православной церкви, однако, остаются священнослужителями Московского патриархата.

Эта скандальная история началась еще в апреле с открытого обращение протоиерея Сергия Кондакова, протоиерея Михаила Карпеева и священника Александра Малых к Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу.

В 20-минутном видео, которое доступно на youtube, священники раскритиковали Русскую Православную Церковь "за склонность части духовенства к роскоши, за заигрывание с толстосумами, за слепое соглашательство РПЦ с властью". Практически сразу же они были освобождены от занимаемых должностей, формально за отказ упоминания в богослужениях патриарха Кирилла.

Сегодня они заявили, что не только отказываются от упоминания Кирилла, но и больше не признают какую-либо власть главы РЦП. "Мы воссоединились с Русской православной церковью за рубежом, возглавляемой выдающимся архипастырем митрополитом Агафангелом". Имеется в виду бывший епископ русской православной церкви за рубежом, который не признал объединение РПЦ и РПЦЗ, произошедшее в 2008 году. Он называет себя "митрополитом Нью-Йоркским и Восточно-Американским, а также архиепископом Таврическим и Одесским" .

Раскол в РПЦ обсуждаем с главой пресс-службы Московского Патриархата Владимиром Вигилянским и главным священником ВДВ иереем Михаилом Васильевым.

Писпанен: Прежде чем уйти в независимую от РПЦУ структуру, священники упрекали РПЦ в склонности к роскоши и в заигрывании с властью. Вы согласны с такими обвинениями?

Вигилянский: Отчасти согласен. Вообще многие вопросы, которые они ставят, заостряя их публицистически, в этом открыто у нас обсуждается, не прибегая к тому, чтобы уходить в раскол или нарушать церковные каноны, как это сделали несчастные, как мне кажется, мне их искренне жалко, эти ижевские священники. Вообще тот документ, который был опубликован в Youtube и на который вы ссылаетесь, это такое смешение богословских проблем с политикой, канонического права с газетной публицистикой, вы привели некоторые примеры, эти вопросы у нас свободно обсуждаются и на архиерейских соборах, и в информационном пространстве церкви. Для этого совершенно не нужно было, как мне кажется, идти на такую крайнюю меру, нарушать еще апостольские правила, когда непоминание до церковного суда своего предстоятеля, они объявили о том, что они его не поминают, тем самым, поставили себя, конечно, вне какого-то права с ними дискутировать. Удивительно, что эти священнослужители учились в семинарии, но ни одного документа… у нас существует устав церкви, где расписано абсолютно все – функции патриарха, то, что должны делать клирики, когда они с кем-то или с чем-то не согласны - такое впечатление, что это, прости господи, какое-то доморощенное катакомбное представление о церковном и ином праве.

Писпанен: Если вы сами подтверждаете, что да, это есть, да, мы это обсуждаем на соборе, и вот если некие священники, понимая, что ничего не делается и ничего не меняется, хотя вы это обсуждаете, все-таки понимают, что легче уйти, чем бороться и относиться к РПЦ. Почему ничего не делается?

Вигилянский: Кто это утверждает? Я считаю, что делается. По каждому из тех 12 пунктов обвинения есть, что сказать. Сейчас в эфире углубляться по каждому из этих пунктов довольно странно. Я готов, просто вы не готовы. Что касается относительно того, что у нас не борются с бедностью, да ничего подобного. Именно собор в феврале как раз принял постановление относительного того, чтобы бороться с бедностью на приходах и создании специальных комиссий относительно священнослужителей, которые претерпевают материальные невзгоды.

Писпанен: Вообще-то мы говорили не о бедности, а о роскоши наоборот.

Вигилянский: Я говорю как например. Что касается роскоши, то примеры хотелось бы – хотя бы один пример могли бы привести критики для того, чтобы дальше рассуждать. Священнослужители очень бедные.

Фишман: Продолжим этот разговор. Отчасти отец Владимир признал сам факт претензий. Тут дело, наверное, не столько в роскоши, сколько в излишней светскости и, наверное, если я правильно понимаю, в либеральности. На самом деле те раскольники, я их так назову, эти священники обвиняют в излишнем либерализме церковь под управлением патриарха Кирилла. Я прав или нет?

Васильев: Вопроса не понял.

Фишман: Прав я или нет, что на самом деле это упреки в либерализме?

Васильев: Правда в том, что на солнце есть пятно. Правда в том, что Русская православная церковь и ее священнослужители не берутся с Марса в герметической упаковке – в этом вы совершенно правы, они берутся из того же общества, и человек очень часто привносит в свое служение свою работу, свой бизнес, свои какие-то личные характеристики. У одного порядочности папой и мамой, средой обитания, традициями предков больше заложены, и он ведет себя достойно – за деньги не продается, жене и родине не изменяет. У другого эти традиции воспитаны в меньшей степени, естественно, каков поп – такой приход. Очевидно, очень часто мы сталкиваемся с тем, что у нас не совсем такие, как хотелось бы, политики, спортсмены. К сожалению, в равной степени это относится и к священникам – им неоткуда взяться идеальными. И мы эти явления действительно не просто признаем – у нас ежегодно извергаются из сана за дисциплинарные преступления, с точки зрения церковных канонов, подчеркиваю, не уголовного права. Наши требования к пастырю значительно более строже, чем уголовный кодекс. Например, если батюшка курит, его извергают из сана.

Писпанен: Тогда непонятно, если батюшка курит, у него очень строгие какие-то кодексы и каноны, и тем не менее, он позволяет себе реально раскошествовать, когда его паства недоедает.

Васильев: О каком священнике мы сейчас говорим?

Писпанен: Давайте, может, не будем называть их сейчас поименно?

Васильев: Мы можем назвать их поименно, и мне кажется, это будет правильно и интересно телезрителям. Все остальное, если мы говорим об абстрактном собирательном образе журналиста – Доренко, Киселев входят в этот собирательный образ, священники – поп Гапон, возьмем сказку о попе и его работнике Балде.

Писпанен: Мы говорим о современной России.

Васильев: В современной России мы увидим людей, которые реально как какой-нибудь Михаил Ардов или соответственно Глеб Якунин ударились в политическую деятельность и были извергнуты из сана, которые отказались оставить свое теплое место в Государственной думе, как это было с Якуниным, и соответственно предпочли оставить свой приход. В данном случае речь идет о совершенно конкретной позиции конкретных батюшек. Одного из них, старшего, отца Сергия, я лично знаю, который окормлял военнослужащих. Могу сказать о его личной порядочности, она мне известна, и вместе с тем, могу сказать, что его выступление, на мой взгляд, представляет собой совершенно эклектическую смесь нереализованных амбиций, личных проблем и самых-самых разных претензий, которые, по-моему, просто набраны из Интернета.

Фишман: У всех своих проблемы, все люди разные, и все священники тоже разные. Понятно, что все при этом остаются людьми, но речь идет о том, насколько это выступление отражает что-то, не видите ли в нем какой-то тренд. Вопрос такой – можно ли утверждать, что при патриархе Кирилле церковь более склонна сотрудничать с государством, нежели это было до того.

Васильев: Можно говорить о другом – о том, что с положения лежа, в котором церковь была еще относительно исторически недавно, грубо очень говоря, конечно, утрирую, начинаем приподниматься. И когда ты начинаешь приподниматься, то естественно, ты в большей степени заметен, в большей степени подвержен влиянию атмосферных осадков, критики, чего хотите. Я, может быть, отчасти утрирую – сам жанр предполагает, но поймите, пожалуйста, что даже если мы в коленно-локтевом положении останемся, мы все равно не устроим всех в полной мере. Поэтому наша задача угождать не князьям и не человекам, а совершать служение богу, богослужением. Мы этим и занимаемся.

Фишман: Я позволю себе добавить пару слов, что, конечно, патриарх Кирилл, когда его только избрали патриархом, стал чрезвычайно активен, и активен в чисто даже политическом смысле этого слова. Этот период продолжался довольно долго, а потом постепенно стал угасать. Появились соображения, что это как-то связано с его отношениями со светскими властями.

Васильев: Это ваши домыслы.

Фишман: Безусловно, домыслы. Об этом, тем не менее, шла речь. Но самый апофеоз в некотором смысле сотрудничества с властями, случившийся на этой неделе – это заявление патриарха Кирилла о том, что уклонение от призыва является смертным грехом.

Васильев: Вы читали текст? Возьмите текст, возьмите видеозапись, и вы увидите, что фразы, на которую вы ссылаетесь, в ней нет. Я специально посмотрел перед тем, как к вам прийти.

Писпанен: А что есть?

Васильев: Там есть совершенно четкое определение предательства как смертного греха. В данном случае неважно – предательство это жене или родине. Там же святейший патриарх сказал о том, что измена присяге есть смертный грех. Церковные каноны, которые восходят еще к традиции одного из поместных соборов в Северной Африке в 4 веке, подчеркиваю, в римском, тогда еще языческом государстве, было определено, что аще христианин даже в мирное время не будет служить в вооруженных силах, когда его призовут, выполнять свой долг по защите отечества, такой человек совершает грех.

Писпанен: Но он присягу же еще не давал.

Васильев: Институт присяги, который существует в современной армии в разных государствах, не существовал, он был не всегда. Человека призывали, раз он мужчина – значит, защитник. Не везде и не всегда была устная или письменная присяга, которую скрепляли кровью, сургучом или еще чем-то. Поэтому осознайте, что это относится не только к тем странам, где есть присяга, но и вообще к любому человеку, который выполняет свой долг по защите отечества.

Писпанен: То есть вы согласны, что любой юноша, который не пошел в армию, совершает смертный грех?

Васильев: Я согласен только с тем, что любой человек, который не выполняет свой воинский долг, уклоняется от него, подчеркиваю, сознательно, не делает это по болезни или, например, по причине учебы или каким-то другим объективным обстоятельствам, этот человек действительно, если он христианин – это проецируется только на тех, кто называет себя христианами – совершает грех. Что касается понятия смертный грех, то в Русской православной церкви, вообще в христианстве не существует жесткого деления грехов на смертный и не смертный. Это просто красивое словосочетание. Смысл очень простой – любая ранка на пальце может быть смертельной, если она инфицируется и не будет лечиться, и приведет, например, к сепсису. Также и любой грех, если человек в нем закоренел, не раскаивается, не исправляется, может привести к деградации личности и, к сожалению, погибели души. Но это происходит в том случае, если этот грех не врачуется, если у человек нет желания исправляться, а есть желание этот грех усугублять.

Также по теме
    Другие выпуски