Герман-старший не снимал фильмов, он строил храмы. И на века

Герман-старший умер прошлой ночью в Военно-медицинской академии в Петербурге. В больницу режиссер попал еще в ноябре после падения; впоследствии у него было обнаружены воспаление легких и пневмония. Герман – автор 5 полнометражных фильмов.

О перфекционизме Германа и детальной проработке каждого эпизода ходили легенды. Свою последнюю картину «Трудно быть Богом» по повести братьев Стругацких Герман снимал почти 14 лет. Как рассказал сегодня сын режиссера, картина фактически завершена, осталась перезапись звука. В советские годы выходы фильмов Германа затягивались по другим причинам. Снятые в 70-х и 80-х «Операция «С Новым годом» и «Мой друг Иван Лапшин» из-за цензуры были положены на полку, а зритель увидел их только в перестроечные годы.

Картина о последнем годе жизни Сталина «Хрусталев, машину» снималась почти 7 лет, вошла в список 100 великих фильмов 20 века, но широкого проката не получила; правда, уже по другим, рыночным обстоятельствам.

Сложность и бескомпромиссность характера режиссера отозвалась и в сегодняшнем блоге его сына, размещенном на сайте «Эха Москвы». В нем он попросил «не заниматься пиаром в газетах с фальшивыми соболезнованиями и не приходить на похороны. «Просьба распространяется и на тех, кто врал о том, что отцу принадлежит какая-то часть студии «Ленфильм». Пусть это останется на их совести».

Любовь Аркус, главред журнала Сеанс: Я считаю, что в этот день надо молчать тем, кто его любил, потому что помимо того, что сегодня потеряло искусство, конечно, лично для меня это огромная, страшная потеря, которую еще невозможно осознать. Целый день звонит телефон, иногда удается быть убедительной, сейчас не удалось. Для меня было два Германа: один – великий режиссер, другой – человек, которого я узнала 30 лет назад, рядом с которым была прожита жизнь.

С нами в студии был Юрий Богомолов, кинокритик, ведущий научный сотрудник Института истории искусств.

Писпанен: Я знаю, что вы были дружны.

Богомолов: Прежде всего хотелось бы выразить соболезнования его вдове и сыну, которого он безумно любил. Если нам больно, можно представить, как им. Мы не так плотно дружили, мы хорошо друг к другу относились. Я думаю, что хорошие отношения бывают важнее такого института, как дружба, потому что дружба переживает многие повороты, кризисы. Мы перезванивались, иногда пересекались на фестивалях. Герман, какой он был в своих фильмах замечательный, интересный и личностно богатый, и как рассказчик, душа компании он тоже был невероятно обаятельный, привлекательный, хотя бывал необыкновенно желчен, остр на язык. Он из любого события, которое происходило в его жизни, делал историю. Я катался со смеху, когда он рассказывал, как ему лечили глаза. Это было трагично, но так смешно. Он весь дышал иронией, он мог иронизировать над собой, в первую очередь, над своими близкими, друзьями, коллегами. Одного он не допускал – иронию по отношению к своим фильмам.

Писпанен: Если возвращаться к его фильмам, которых очень мало, такое ощущение, что он все время как будто снимал про будущее, которое наступит лет через 20, потому что понимание и осознание фильма приходило только через 20 лет.

Богомолов: Да, и они не старели. Мы знаем, когда началась перестройка, как многие фильмы снимали с полки, в свое время не проходившие по цензуре и идеологии, и видно было, что они уже устарели по языку. А фильмы Алексея Германа не устаревали. Их сегодня пересматриваешь – это современный интеллектуально увлекательный фильм. Легенда о его долгострое тоже вызывает улыбки, насмешки. Сколько было иронии, что он так долго снимает фильмы. Я думаю, он строил свои фильмы, как люди в Средние Века строили храмы. Они веками их строили и на века. Кельнский собор строился 600 лет, но когда на него смотришь, понимаешь, что этот долгострой стоит того. Так же и фильмы Алексея Германа- старшего. Они своего рода храмы, миры. В этих фильмах есть некий общий сюжет. Если в « Мой друг Иван Лапшин» мы видим, как рушится романтика коллективных отношений, то в «Хрусталеве» - романтика одного человека, и в финале мы видим бомжа-генерала, который едет на платформе, на спор держит стакан водки на голове, едет по болотной России, России-бомжихе, а вдали звучит мотив «Белеет парус одинокий», и зачем он белеет, совершенно непонятно. Мы понимаем, что мы въезжаем в какую-то новую, мрачную действительность. Когда делался фильм, этого не понимали. Поэтому фильм воспринимался как «взбесившаяся фактура», как говорили про то, как устроены его фильмы сюжетно и визуально.