Алексей Гаскаров: «Нельзя двигаться вперед, если ты часть общества пытаешься изолировать и подавить»

Первое интервью осужденного по Болотному делу после освобождения
27/10/2016 - 19:23 (по МСК) Маргарита Журавлева

Осужденный по Болотному делу Алексей Гаскаров вышел на свободу после 3,5 лет тюремного заключения. Сразу после освобождения Маргарита Журавлева поговорила с ним о том, чего ему не хватало в заключении, о разнице между тюрьмой и свободой и о планах на будущее.

Смотрите также: речь Алексея Гаскарова перед воротами колонии после освобождения

 

Как ощущения?

Ощущения нормальные. Естественно, разница между тюрьмой и свободой экзистенциальна. Не то что прямо воздух другой или что-то еще, но волнительно. Дух захватывает. Не знаю, тяжело словами описать. За все это время стало чуть сложнее разговаривать с людьми вообще, не общаться на тюремном сленге.

То есть ты осознаешь сейчас, что ты можешь уехать вообще в любое место, куда захочешь?

Если честно, я старался, находясь там, не делать так, как будто жизнь закончилась. Тебя посадили в тюрьму, у тебя куча ограничений… Я старался по максимуму не терять связь с тем, что происходит на воле, более-менее старался следить за новостями, выписывал прессу, общался с родственниками.

Плюс это все-таки такое своеобразное место, где тебя окружают сотни разных людей, люди постоянно меняются, заезжают те, кто вроде только был на воле. Я не чувствую, что я сидел в какой-то темнице.

А что хочется сейчас сделать?

Не знаю, хочется просто ходить рядом с родственниками, разговаривать.

То есть тебе не хочется, например, мороженого?

Такого нет. Я не знаю, есть такое желание ― чуть по лесу походить, что-нибудь такое. Потому что там, конечно, нет такой связи с привычной обстановкой, какой-то природой. Такие моменты есть, но в целом нормально.

А чего не хочется? Может, не хочется внимания или на работу выходить, не хочется рутины какой-то?

Нет, когда столько сидишь, на тебя все равно давят упущенное время и возможности. Ты выходишь, и хочется быстрее в жизнь включиться, начать что-то делать.

То есть бездельничать тебе не хочется.

По сути, да. Конечно, есть какие-то моменты. Когда ты постоянно находишься в окружении сотен людей, это, наверно, немного давит. Конечно, я рад всех здесь видеть, родственников, журналистов, но, может быть, не хватало какой-то спокойной обстановки, когда ты можешь осознать, что происходит. Потому что ты постоянно находишься в водовороте событий, людей, движения и так далее. Может быть, какой-то такой душевной гармонии. Ее там сложно достичь, надеюсь, здесь получится.

Как ты провел прошедшие сутки? Как тебя провожали? Может быть, ты можешь что-то об этом рассказать? Может, у тебя появились какие-то друзья? Вообще возможно ли завести друзей в колонии, в СИЗО?

Как ни странно, получается, что со многими людьми там я провел гораздо больше времени, чем с любым из тех людей, которые сейчас здесь. У меня есть друзья, они приехали, но я с ними 24 часа в сутки не нахожусь. А есть какой-нибудь Вася, который заехал, он со мной рядом находится, и я в течение года его настолько узнаю!

Люди, которых я на воле никогда бы не встретил, нигде бы с ними не пересекся, там волей-неволей становятся близкими. Конечно, таких людей довольно много. Не то что всякие преступники… Там, конечно, своеобразная выборка людей, но все равно там много достойных, хороших ребят, с которыми я буду дальше поддерживать связь.

А провожали как?

Провожали… Я, как выяснилось, общительный человек, и было очень много желающих со мной попрощаться. Мы реально вчера целый день пили чай, ели какие-то торты. С одними посидел, с другими, и так весь день прошел. Были собрания массовые, говорили. Есть всякие местные ритуалы, все их исполнили. Нормально.

Как ты воспринимаешь эти три с половиной года? Кто-то злится, кто-то говорит, что это испытание, кто-то говорит, что это время их укрепило, что это какой-то опыт. Если выбирать несколько слов, что это время для тебя вообще значит?

Безусловно, из-за того, что там ты находишься постоянно в какой-то пограничной обстановке и тебе чаще приходится принимать решения в сложных ситуациях, естественно, тебя это как-то закаляет в плане человеческой психологии и вообще понимания социального окружения, людей, их интересов. В этом плане тюрьма ― своеобразная школа.

Это по-своему испытание, конечно. Я надеюсь, что для меня все это прошло относительно безболезненно, но это не то место, где людям должно нравиться. Это испытание, которое надо было выдержать. Когда я оказался там, я был далеко не первым человеком по Болотному делу, было понятно, что будет происходить. В этом плане было проще.

Ты считаешь себя политиком? Ты можешь сказать: «Я Алексей Гаскаров, политик»?

Нет, не считаю. Я не знаю, кто такие политики. Так получается, что ко мне очень много внимания, но из-за чего? Что я сделал? Меня посадили в тюрьму. Если бы я делал какие-то поступки или от моей активности что-то зависело бы…

Просто так получается, что на фоне, наверно, общей пассивности, если ты где-то что-то делал, попал в Координационный совет оппозиции, участвовал в каких-то локальных конфликтах по поводу лесов и прочего, этого уже достаточно для того, чтобы к тебе было столько внимания. Хотя я сам не соответствую, наверно, тому статусу или тем ожиданиям, которые некое сообщество на меня возлагает.

Что ты собираешься делать с этими ожиданиями?

Я не собираюсь идти, может быть, на поводу у этих ожиданий. Просто заниматься какими-то делами. Мне не нужен лишний пиар, слава. Если мне будут интересны какие-то моменты, я их буду делать. Если они будут людям по душе, то почему нет?

Но эта вся истерия: сел по Болотному делу ― стал героем, герои 6 мая, молодцы ребята! На самом деле я себя так совершенно не ощущаю. По большей части искусственно создается какой-то ажиотаж. Я же жил всей этой жизнью. Особенно в первое время были наезды тех, кто находится по ту сторону баррикад. У них была картина, что есть какой-то вселенский заговор, боевики-антифашисты, грузинская разведка, массовые беспорядки. А я реально шесть дней в неделю ходил на работу, у меня оставался еще один день, в который я мог пойти на собрание в КС или сделать что-то еще.

Большую часть времени я вообще занимался не этим, а их это, наоборот, злило: как так, не может быть! Не могли люди просто так выйти! Если ОМОН избивает людей, надо просто уйти. Нормальный человек туда не полезет, если ты полез, значит, ты марионетка, давай рассказывай. Вся эта шиза, сами знаете, она сейчас даже в более яркой форме проявляется.

Не хочется, чтобы навешивались какие-то искусственные ярлыки без каких-то действий. Я сидел и сидел, были какие-то суды. В судах у всех была какая-то одинаковая позиция. Что еще можно говорить? Я, наоборот, хочу, может быть, еще больше показать, что я такой же, как и все остальные, и ничего особенного не делал. К сожалению, просто система так устроена, что нужно было набрать разных людей и показать, что, кто бы ты ни был, если ты пошел против царя, то все может так закончиться.

Мне кажется, важно понимать, что сами по себе репрессии совершенно неэффективны. Я в личном плане, конечно, много потерял, находясь в тюрьме, но я думаю, что власть и общественные интересы пострадали гораздо больше. Когда людей начали сажать за то, что они вышли на мирный митинг, это было определенным сигналом. Я считаю, что какой-то спад, потеря энергии общества началась именно с того момента. Нельзя двигаться себе, если ты довольно существенную часть общества пытаешься изолировать и подавить. 

Другие выпуски