Екатерина Бирюкова про «Сон в летнюю ночь»: Сначала прочтите Шекспира

Лика Кремер: Катя, привет.

Екатерина Бирюкова: Привет.

Кремер: Скажи мне, как тебе кажется, кто на самом деле стоит за этим скандалом? С этими родителями, которые написали письмо, а потом оказалось, что они не написали. В общем, кому это было нужно больше всех?

Бирюкова: Я сразу хочу сказать, что у нас вообще год оперных скандалов, и я не придерживаюсь версии теории заговора. Мне кажется, что это скорее какой-то фурункул, который вскрывается вот каким-то таким образом.

Кремер: Напомним нашим зрителям, что был и скандал, связанный с оперой «Руслан и Людмила», и с оперой «Золотой петушок».

Бирюкова: Да, в Большом театре. А теперь, значит, это все перекинулось на соседний театр Станиславского, который пока еще всегда был в тени. Но мне кажется, что разбираться кто конкретно что написал - это делать бессмысленно. Понятно, что проблема есть, что общество, наверное, не готово к тому оперному театру, который сейчас предлагается. Или общество пребывает в какой-то депрессии и растерянности по своему поводу, и, таким образом, ищет какие-то сакральные места.

Кремер: Да. Вчера на ДОЖДЕ была лекция Ирины Прохоровой, которая говорила о том, как общество пытается спрятаться за этими традициями. Это, в общем, такая необходимость в некотором роде. То есть можно сказать о том, что в России по-прежнему очень настороженно относятся к нарушению традиций?

Бирюкова: Тут вообще очень много вопросов. Во-первых, почему эта история возникла именно в этом году? Нельзя сказать, что до этого у нас открылся железный занавес и люди стали куда-то ездить, покупать компакт-диски. Был театр Бертмана, были и в Мариинке какие-то эксперименты. Нельзя сказать, что в первый раз нам вдруг показывают оперу без бород, без костюмов и без кокошников. Это так не произошло. Почему именно сейчас вдруг все как с цепи сорвались?

Кремер: А у тебя есть ответ на этот вопрос? Может, это связано с некой вообще гражданской активностью?

Бирюкова: Да. И второй вопрос - почему это случается только в Москве? Например, в Петербурге буквально на днях показали «Бориса Годунова».

Кремер: Не только в Москве. Вспомни про выставки Гельмана, как они встречены, например, в Краснодаре.

Бирюкова: Я имею в виду оперный мир.

Кремер: Я просто не хочу этого разделения, потому что мне кажется, что это в принципе реакция общества на любое новшество.

Бирюкова: Это не новшество. Я могу допустить - я не видела спектакля, потому что он в прошлом году уже прошел в Лондоне, уже там номинирован на что-то, то есть это состоявшийся спектакль - могу допустить, что наши представления о том большом оперном стиле, которые якобы поколеблены были Черниковым и Серебренниковым в Большом театре, здесь будут еще более скорректированы.

Кремер: То есть это следующий шаг? Первое наступление совершили Черников с Серебренниковым, а это наступление дальше.

Бирюкова: Надо понять, что это, во-первых, опера Бриттена. Сначала надо прочитать Шекспира. Вот просто взять его и прочитать. Там все очень непросто. Потом надо понять, что был такой композитор Бриттен, который не скрывал своей гомосексуальной ориентации. Его оперы у нас практически не идут, и мы не знаем, что это такое. Вообще, это крупнейший оперный композитор второй половины XX века. Но, конечно, там задаются некоторые вопросы, которые мы совершенно не привыкли видеть на оперной сцене.

Кремер: То есть тебе кажется, что это на самом деле наезд не столько на постановку, сколько на Бриттена?

Бирюкова: Может, и на Бриттена тоже. Вот «Руслан и Людмила» тоже - вы сначала прочтите Пушкина. Потом посмотрите просто либретто, которые сделали Бельский с Римским-Корсаковым. И потом уже говорите про спектакль. Потому что какая-то часть общества привыкла к очень стерильному оперному театру. А жизнь сложнее. Конечно, она не привыкла, что в оперном театре ей задают какие-то вопросы на какие-то, может, неприятные темы, и как-то пытаются с ними разговаривать. Это вообще очень большая тема - что дня нас оперный театр, для нашей ментальности?

Кремер: Наш зритель приходит в оперный театр для того, чтобы ему было приятно?

Бирюкова: Да, наверное. То, что было в советское время - это была выставка достижений. Потом это, скажем, кончилось. И стала нарождаться какая-то буржуазия у нас. В Европе уже давно было принято критиковать, что просто приходить в оперный театр и приятно проводить время. Но у нас последние 20 лет это был тоже некоторый тренд, и, в общем, к этому снисходительно и даже радостно относились. При этом, был театр Бертмана - это маленький театр, это маленькая сцена - или какие-то эксперименты еще. Был театр гротеска - это тоже было можно, но только на маленьких сценах. Но оперный театр, в котором с тобой как-то пытаются сложно разговаривать - это не провокация в чистом виде, это именно разговоры.

Кремер: Но разговоры на грани провокации.

Бирюкова: Да.

Кремер: Скажи, а от таких скандалов вокруг всех этих спектаклей ты видишь какую-то пользу?

Бирюкова: Пока она скорее есть, мне кажется.

Кремер: В чем она заключается?

Бирюкова: Билетов не купить - все билеты проданы. Театр Станиславского - сейчас все только про него и говорят. Другое дело, что все это, конечно, как-то очень упрощает. Наверняка этот спектакль сложный, наверняка там много смыслов, но все масс-медиа пытаются как-то...Я когда ехала, по радио слышала: «скандальная опера Бенджамина Бриттена».

Кремер: Скандальный - это хорошо.

Бирюкова: А другой стороны про нее бы не сказали.

Кремер: То есть это способ достучаться, способ проинформировать публику о том, что такой спектакль есть?

Бирюкова: Да.

Кремер: Спасибо.