Директор «Трансперенси Интернешнл-Россия» Елена Панфилова о том, смогут ли чекист Плохой и друг Путина по разведке справиться с коррупцией среди чиновников

Олег Плохой – выходец из КГБ. Он окончил Высшую школу КГБ СССР, служил в органах безопасности, а затем перешел на работу в администрацию президента. Его фотографию вы не найдете в интернете. Информации о нем в СМИ тоже совсем мало. На публике он появлялся в начале октября – выступал на семинаре для мэров российских городов.

О том, что такое специальное управление в Кремле появится, говорили еще на прошлой неделе. Претендентом на пост главы называли Евгения Школова, давнего знакомого Путина. При Медведеве он занимал должность замминистра внутренних дел, и даже претендовал на пост главы Министерства.

Сейчас Школов курирует управление по госслужбе и кадрам. Школов отвечает за декларации чиновников и антикоррупционные проверкам.  Теперь получается, что в сферу компетенций самого Школова попадает сразу два управления администрация президента: и по кадрам, и по коррупции.

О том, как теперь будут бороться с коррупцией на государственном уровне, Анна Монгайт и Дмитрий Казнин поговорили с директором центра «Трансперенси Интернешнл — Россия» Еленой Панфиловой.

Казнин: Вы как восприняли эту новость? Еще одна структура, которая будет бороться с невидимым врагом.
Панфилова: На самом деле о том, что нашей стране нужен какой-то координирующий орган, который сведет воедино все противодействие коррупции, говорилось очень давно. Более того, о том, что такой координирующий орган нужен, говорят все конвенции, которые мы подписали. Потому что сложилась трагикомическая ситуация, которая полностью описана в поговорке о семи няньках, у которых «дитя без глаза». Потому что, вы мне не поверите, но в той или иной степени противодействием коррупции в России сейчас занимается двенадцать ведомств, и все считают, что…

Монгайт: Зачем еще одно тогда?
Панфилова: Еще одного не будет, чтобы мы сразу понимали. Дело в том, что возникающее, оно возникает внутри, скажем, двух, в последнее время ставших наиболее заметными, и, наверное, по закону, наиболее важными: это совет при президенте и президиум, которые развивались по принципу матрешки. Потому что когда были приняты законы о декларировании, о конфликте интересов, о закупке и так далее, они как бы сразу адресовались федеральным органам исполнительной власти. Ну, и в федеральных органах исполнительной власти были сознаны какие-то комиссии, там все проверялось, что-то делалось. Эффективность практически никакая, но мы описываем схему. А потом вдруг выяснилось, спустя два или три года – а кто, собственно, министров проверяет, высших должностных лиц? И тут все вспомнили, что министры – это не федеральные органы исполнительной власти, они так называемые лица, замещающие государственные должности РФ. И для того чтобы их проверять, создали специальную функцию президиума совета при президенте. Но президиум совета при президенте существует  внутри администрации при президенте, а администрация президента – это тоже не федеральный орган исполнительной власти. И вдруг выяснилось, что сотрудников администрации президента (притом, что  во всех министерствах есть антикоррупционные комиссии), тоже никто не проверяет. И эта штука, которая сегодня создана,  – она два в одном. С одной стороны будет антикоррупционным департаментом, как есть во всех министерствах, который будет контролировать и проверять всех сотрудников администрации президента, что бы это не значило. Потому что это очень специфические люди. Они не вполне чиновники, потому что у нас в администрации президента не вполне четко прописанный в законодательстве орган. Он не исполнительная власть и не законодательная, он где-то в стороне от всего находится, и при этом он будет координировать двенадцать ведомств. Потому что у нас есть прокуратура, которая занимается коррупцией, следственный комитет, МВД, высшие должностные лица расследуются, ФСБ, у нас есть министерство юстиции, у нас есть ФАС, у нас есть Счетная палата, у нас есть Росфинмониторинг, чиновниками занимается Минтруд, у нас есть Минэкономразвития, ну, и так далее. И каждый занимается чем-то важным.
Казнин: То есть господин Плохой будет стоять и над ФСБ тоже, он сможет, координировать действия государственной структуры?
Панфилова: Судя по его биографии, сможет. И может быть, отчасти выбор связан с тем, что пытались найти человека, ну, как бы хоть как-то, который сможет вот эти двенадцать. Вы же понимаете, у всех перечисленных мной ведомств эго, в общем, больше Джомолунгмы. Каждый считает, что он главный. И надо найти кого-то, если они всерьез все это (мы еще не обсудили, это они всерьез или не всерьез), то надо найти кого-то, кто вот это все сможет каким-то образом увязать.

Монгайт: А как оценить эффективность этой организации? По количеству выявленных коррупционеров в администрации президента – мы с нетерпением ждем результатов. Но насколько вообще это реально?
Панфилова: Эффективность, я думаю, мы сможем говорить в апреле-мае, не раньше. Потому что не по фамилии, не по описанию структуры говорить об эффективности невозможно. А вот пройдет первая декларационная компания после создания этого учреждения, и на самом деле там довольно много интересных функций написано. На самом деле было интересно читать, потому что очень многие функции, которые будет выполнять это управление в администрации президента, совпадают с функциями моей организации, только мы в гражданском обществе этим занимаемся.

Монгайт: Это ваши коллеги?
Панфилова: Параллельные структуры, я бы так их называла.

Монгайт: Конкурирующие организации?
Панфилова: Потому что сбор и анализ декларации, мы этим занимаемся, сотрудничество с международными антикоррупционными организациями, работа с другими структурами, то есть, в общем, параллельные структуры.

Монгайт: По счастливому совпадению сегодня вышел новый рейтинг Transparency International, который говорит о нас, несмотря на все 154 конторы, которые занимаются борьбой с коррупцией, не лучшим образом. Мы ближе к Сомали, чем…

Панфилова: Вы знаете, я не верю в счастливые случайности, потому что самое смешное – буквально месяц назад я своим студентам дала задание разработать концепцию работы по противодействию коррупции. То ли флюиды сошлись – вот управление теперь есть.

Монгайт: Это все кадры?

Панфилова: Я теперь не знаю, какое следующее задание дать студентам, чтобы оно так исполнялось, спустя месяц. Есть много соблазнов. А что касается индекса восприятия коррупции, вы знаете, я послушала сюжет про Большой театр, и думаю, что, в общем, мы даже немножко приукрасили действительность. Потому что ситуация с нашей коррупцией выглядит ровно, как ситуация в Большом театре. То есть все друг другу кем-то приходятся, все друг у друга чего-то тихонько тырят, при случае подсиживают.

Монгайт: Российская коррупция является таким же знаковым брэндом, в России, собственно как и Большой театр.

Панфилова: Ну, видимо, поэтому у них столько схожего, в данной ситуации, что, в принципе, печально и для России, и для Большого театра, потому что коррупция, в общем-то, существует во всех странах мира. Наша задача – не забороть ее до нуля, потому что это нигде не случалось. Вот у нас высший бал сто, но даже лучший по профессии, самый прозрачный – Сингапур, Новая Зеландия, Финляндия, Швеция – они набирают в районе 90 балов, все равно есть, куда улучшать. У нас в этом…

Монгайт: Как невозможно сдать ЕГЭ на сто, так невозможно у вас достичь сто баллов?
Панфилова: Абсолютно невозможно. Но есть очень интересные тренды, и тенденции нашего года – мы застряли. Я сегодня говорила своим коллегам, что когда я увидела первый раз эти результаты, первая была такая картинка, которая возникла в голове, как Винни-Пух, который застрял в норе, и ни туда и ни сюда. Понятное дело, что что-то происходит. Вот законы  принимаются, декларации, разоблачения, даже какие-то аресты – Сердюков, какие-то прокуроры – что-то происходит. Но при этом Винни-Пух наш никуда не движется.

Монгайт: Это позитивный тренд? Значит, мы не упали вниз?

Панфилова: Оптимисты говорят «да, но мы же не упали», пессимисты говорят…

Казнин: Винни-Пух-то не худеет.

Панфилова: Да. Ситуация, наверное, связана с тем, что я потом для себя провела такой тест. Я стала спрашивать людей самых разных (может, выборка у меня не сама репрезентативная: студенты какие-то, медики, еще кто-то), как вы считаете, ситуация с коррупцией как? Они говорят: «Да все также». Наверное, 28 баллов, что были в 2012-м и остались в 2013 году, это, скорее, плохо. Она большая, она никуда не девается, и то, что мер декларируется очень много, но при этом результативности нет, это, наверное, не очень хорошо. Есть одна очень забавная штука, но это, наверное, курьез, в первую очередь, что в этом году не сдвинулись с места три страны – кроме России еще две. Россия не сдвинулась с места, угадайте, какие еще две?

Монгайт: США и Китай.

Панфилова: Я знаю, вы подсмотрели. США и Китай.

Монгайт: Я слышала ваше интервью.

Панфилова: Три глобальные экономики, все разные, нельзя найти более разные страны, чем США, Россия и Китай. И во всех них индексом восприятия коррупции зафиксирована такая стагнация. Только они стагнируют в пентхаусе, а мы стагнируем, где стагнируем. Понятно, что в данном случае власть может делать то, что она делает, они все равно будут делать то, что они хотят. Мы и вы, с вашей помощью, потому что без журналистов, журналистских расследований, никакой реальной борьбы с коррупцией быть не может, мы будем пытаться сделать что-то, чтобы этого Винни-Пуха либо спереди, либо сзади как-нибудь вытолкнуть из этого состояния коррупционного застоя.