Дело Алексея Козлова: как проходил суд и что будет дальше

15/03/2012 - 23:34 (по МСК) Михаил Фишман, Мария Макеева
Предприниматель Алексей Козлов признан виновным в хищении акций компании «Искож» и приговорен к пяти годам колонии. Он был задержан прямо в зале суда. Бизнесмен уже отсидел три с половиной года, и ему предстоит провести в колонии еще полтора года. Решение Пресненского суда обсудили в студии с адвокатом Алексея Козлова Юрием Костановым и редактором отдела комментариев газеты «Ведомости» Максимом Трудолюбовым.
Наша коллега Елена Шмараева сегодня весь день провела в Пресненском суде и сейчас может поделиться своими впечатлениями.

Шмараева: Как и в последние дни, сегодня Пресненский суд был фактически в осаде. Там было больше 120-150 человек, которые пришли поддержать Алексея Козлова и Ольгу Романову, его супругу и общественного защитника. Она официально представляла его в деле. В зал пустили только журналистов и участников процесса. Козлов на все заседания приходил в костюме, а сегодня пришел в джинсах и свитере. То есть он готовился к тому, что его задержат и увезут в изолятор. С Романовой они обсуждали взял ли он тапки или какую-то сменную обувь, еще какие-то вещи.

При этом у людей, которые ждали снаружи, был совсем другой настрой. Люди как-то предполагали, что дадут 3,5 года, которые покроются временем, которое он уже провел в тюрьме.

Фишман: То есть фактически выйдет на свободу.

Шмараева: Да. И вроде бы приговор будет обвинительным и суд сохранит лицо - как говорили в коридорах. То, что приговор будет обвинительным стало понятно сразу: судья как только вышла - сказала: "Козлов признан виновным". А далее ее фразы были очень схожи с теми, что говорил прокурор. Говорила она очень быстро, приговор - довольно объемный документ - прочитала где-то за 1 час.

Когда стало известно про эти 5 лет и двери суда открылись, оттуда начали выходить сначала зрители - Козлов оставался внутри. Люди начали скандировать "Позор!". Алексея Козлова выводили в коридоре полицейских. Его вели спецназовцы с автоматами. 5 или 6 человек зашло за ним. И он, в кругу этих людей, прошел. Но люди вокруг не переставали волноваться, они вышли на улицу, где продолжалось скандирование.

Потом, когда вышла Ольга Романова, во вдоре суда наступила абсолютная, звенящая тишина. Ее очень внимательные слушали. Она минут 20 не могла собраться, но потом все-таки вышла под телекамеры и рассказала, что была уверена, что Козлова отправят снова за решетку, что знала о приговоре заранее - еще 5 февраля его видела. Она сказала также, что это было такое давление, что их выдавливали из страны.

Романова: Все это время нам говорили: "Уезжайте". Все это время нас выталкивали и выдавливали. Сегодня мы можем сказать, что мы очень рады тому, что не уехали. Потому что иначе все было бы зря. Иначе бы люди, чьи родственники находятся в такой же ситуации, сказали бы: "Вот поэтому предпринимателей надо сразу арестовывать, сажать за решетку. Вы же видите, что они убегают". Поэтому мы не могли себе этого позволить.

Шмараева: После этого еще примерно полтора часа Ольге Романовой пришлось провести около здания суда. Вместе с адвокатом они ждали, пока выведут Алексея Козлова и увезут в изолятор. Буквально несколько секунд она успела на него посмотреть, как и все оставшиеся там журналисты. Его посадили в автозак и увезли от здания суда.

Макеева: Вот мы много слышим: дело Алексея Козлова, его жена Ольга Романова, правозащитники, общественность и так далее. В суде каким-то образом присутствовала сторона обвинения? Представители, адвокаты, кто-то, кроме прокурора? Мы пытались их пригласить в студию, но у нас как-то не очень получилось.

Шмараева: Даже у меня в суде не получилось взять комментарий у, скажем так, противоположной стороны. Два адвоката компании "Вендорт", которые представляли потерпевших, наотрез отказывались даже просто побеседовать и ответить на какие-то вопросы. Ну а прокуроры, как правило, не дают никаких комментариев, кроме каких-то официальных подходов к прессе. Сегодня, учитывая настрой людей, пришедших в суд, прокуроры предпочли к камерам публично не выходить. Потому что это скандирование - люди скандировали "Позор!" и "Палачи!" - прокуроры решили не выходить на публику. 

Фишман: Спасибо Лене Шмараевой, которая рассказала о том, как сегодня прошел суд. Наши гости сегодня - адвокат Алексея Козлова Юрий Артемьевич Костанов и Максим Трудолюбов, известный публицист и редактор отдела комментариев газеты "Ведомости". Юрий Артемьевич, насколько я понимаю, те 5 лет, которые получил Козлов - это максимум того, что можно было ему дать. Как вы объясните то, что произошло и что вы будете делать дальше?

Костанов: Приговор, на самом деле, не максимально высокий.

Фишман: Можно было больше?

Костанов: Нельзя было больше. Не потому, что они не хотели или закон не предусматривает, а потому, что по предыдущему приговору наказание было сокращено до 5 лет - президиумом московского городского суда. Видимо, у них была такая задумка, которую они не скрывали и Ольге Романовой говорили. Вот снизили до 5 лет - теперь можно по условно-досрочной освободиться и это компромиссное решение всех устроит. Но их оно не устроило. Теперь, поскольку приговор был отменен не за мягкость, прыгнуть выше этих 5 лет нельзя. Максимум того, что они сейчас могли выжать - они и выжали.

Фишман: Что вы будете делать дальше?

Костанов: Все, что я буду делать - предписано законом. С приговором я полностью не согласен, я считаю его совершенно необоснованным, и с доказательственной точки зрения, и с точки зрения применения закона, особенно по статье о легализации. Раз так, то я обязан его обжаловать.

Фишман: С тех пор, как было предъявлено первое обвинение, изменился смысл статьи о легализации?

Костанов: Там две статьи: о мошенничестве и о легализации. В первой ничего не менялось. Я об этом и в прениях говорил, и сегодня. Этим самым я, по существу, бросил судье спасательный круг. Она имела возможность сохранить приличное лицо. Этот закон ведь настолько сильно изменился. Там добавился такой признак: теперь нужно не просто финансовые операции..

Фишман: А намерения.

Костанов: Да. А этого нет. Оставим в стороне вопрос о доказано-не доказано. Дело в том, что ему это не вменяли. Когда предъявляли обвинение, еще о целях вообще не говорили. Значит, сегодня его за это судить нельзя. Наша главная национальная идея - если нельзя, но очень хочется, то можно. Здесь это и сработало.

Они ссылаются на Верховный суд, что когда финансовые операции с похищенным имуществом, то надо иметь в виду, что здесь может быть как раз это преследование целей. Верховный суд может сказать все, что угодно, но он не освобождает следователей от обязанности предъявить это в обвинении. А если в постановлении об обвинении этого нет - значит нет, поезд ушел. А этого напрочь никто не хочет видеть. Пренебрежение процедурой - едва ли не самая большая болезнь нашего судопроизводства.

Макеева: Максим, легальные способы будут и дальше испытываться. Какой это будет иметь успех? Скажем так: Ольга Романова могла бы призвать к каким-то гражданским акциям в защиту своего мужа, и кто-то в редакции даже сказал, услышав приговор: "Ну что, в субботу опять митинги?". Вопрос в том, пойдут ли люди на улицу в защиту именно Алексея Козлова и что вы думаете об этом?

Трудолюбов: Не знаю, пойдут ли люди. В любом случае, это дело сейчас превратилось в одну из составляющих эмоциональной почвы для протеста. Важно то, как мы воспринимаем эту реальность - мы, люди с улицы, которые более менее следят за событиями и новостями в стране. Мы неизбежно видим эту ситуацию эмоционально, мы понимаем эту долгую историю, мы представляем себе прежнее решение Верховного суда.

Вот как я это воспринимаю, зная о многочисленных делах других бизнесменов: это - система, это часть коммерческого, так сказать, правосудия. По сути даже не правосудия, а системы, которая сводит на нет существование судебного института. Естественно, эти вопиющие случаи становятся достоянием общественности. Остатки доверия - если оно было когда-то - к институту суда уничтожаются на наших глазах. Я думаю, что именно это - самое существенное из того, что происходит, в общественном смысле.

Фишман: Юрий Артемьевич, насколько типична картина, когда суд низшей инстанции девальвирует решения, скажем, Верховного суда?

Костанов: В нашей стране, к сожалению, бывает все. Наше правосудие стремительно теряет жалкие остатки своего авторитета у населения. Все это ненормально. Люди не просто атаковали суд - там собиралось больше 100 человек, которые скандировали, были какие-то аплодисменты. Даже на последнем митинге в воскресенье народ собирал подписи под петицией в его защиту. То есть мы стремительно двигаемся к какому-то варианту стадионного правосудия. Это плохо.

Думаю, то, что происходит сегодня - это адекватная реакция нормальных людей на неадекватные действия власти. Это ведь не единственное такое дело. Я вам сколько угодно могу назвать, начиная с того, как Каспарова не выпускали на митинг в Нижний Новгород - его задержали в аэропорту, отняли авиабилеты и сказали, что он их подделал; а в протоколе об изъятии сослались на статью Административного кодекса о "непредставлении в военкомат сведений о призывниках". Вот где Каспаров, а где военкомат?

Сегодня ведь было то же самое. В процессе рассмотрения дела районный суд Москвы фактически не выполнил очень важные указания Верховного суда. Он выполнил лишь ряд формальных вещей.

Фишман: Максим, ты говоришь, что результат - это подрыв доверия. А в чем смысл непосредственно этого приговора? Кому он был нужен?

Трудолюбов: Это большой вопрос, который мы теперь долго будем обсуждать. Если тут есть действительно составляющая мести, то система могла, сохранив лицо, принять некое компромиссное решение, которое, наверное, на какое-то время всех бы удовлетворило. Но решили принимать некомпромиссное решение. Происходит то, что люди внутри судебной системы принимают решения, которые важны им для их корпоративной солидарности, для их ситуации. Они прикрывают, так сказать, задницы тех людей, которые когда-то принимали эти решения. Они прекрасно понимают, что если будут какие-то компромиссные решения - впоследствии это может поставить под сомнение ими же принятые решения. Они как бы подставят себя, своих коллег или даже начальствующих. То есть система прикрывает себя, хотя даже не система, а конкретные люди - как некая корпоративная, довольно откровенная солидарность. По сути, мы видим крушение остатков института суда.

Фишман: На этой не очень веселой ноте, мы заканчиваем разговор с нашими гостями. Спасибо. 
Также по теме
    Другие выпуски