Бывший начальник отдела перспективного планирования Большого театра Михаил Фихтенгольц: после моей отставки опера в театре не станет хуже, но точно станет другой

Лобков: Как вы узнали о своей отставке? Как вам аргументировал Урин то, что вы не должны больше работать в Большом?

Фихтенгольц: Узнал я об этом очень своевременно. Не было такого в лучших традициях Большого театра, когда я об этом узнал по радио или меня не пускали на проходную. Все было очень цивилизованно, логично, потому что еще перед закрытием сезона в 20 числах июля меня вызвал к себе генеральный директор и сказал, что для него большой вопрос, насколько он готов продолжать со мной работать дальше. У меня не было никаких дополнительных вопросов к этому, потому что я прекрасно понимал, что это абсолютно нормальная штатная ситуация. Приходит новый генеральный директор, вероятно, у него есть собственные воззрения на то, как должен функционировать процесс, соответственно, для наиболее оптимального функционирования тетра он подбирает свою команду. Старая команда уходит. Это происходит везде.

Лобков: Но вы первый.

Фихтенгольц: Да, я первый.

Лобков: Что такое «отдел перспективного планирования»? Вы уже занимались тем, что пойдет в Большом театре через год, полтора, вели переговоры со звездами? Это ваши функции?

Фихтенгольц: Да, но маленькое уточнение: я занимался всем, что касается планирования оперы. Балет – это своя епархия, я бы никогда не смог заниматься балетом, потому что я в этом не разбираюсь профессионально. Что касается оперы, да, это перспективное планирование того, какие в театре будут премьеры, кто будет ставить новые спектакли, кто ими будет дирижировать, кто в них будет петь. Помимо этого, так исторически сложилось, что я принимал самое активное участие и в текущей жизни оперной труппы, также занимался разработкой составов на спектакли текущего репертуара, я был исполнительным директором молодежной оперной программы, которая была создана в театре в 2009 году по моей инициативе. Забот было очень много.

Лобков: Мы знаем, что есть две линии: есть линия консервативного Большого, и в последнее время при Иксанове стали появляться интересные, необычные, своеобразные постановки. Чего стоят одни дети Розенталя. Как вы считаете, ваша отставка отражает некий тренд, который сейчас в театре сформировался?

Фихтенгольц: Это по-прежнему имперский театр, максимально близкий к Кремлю, но было бы опрометчиво со стороны нового генерального директора, еще не проработав даже двух месяцев, сразу разворачивать театр вспять или даже озвучивать какие-то громкие, принципиальные вещи. Я предполагаю, что сам Владимир Георгиевич еще не готов ответить на этот вопрос. Я думаю, что сейчас он будет изучать все то наследие, которое я ему оставил. Я постарался максимально приложить усилия к тому, чтобы сдать ему дела в полном объеме, чтобы дальше он мог распоряжаться моими планами по своему усмотрению. А далее посмотрим.

Лобков: Все-таки, что вы чувствуете? Какие настроения в том, что именно будет идти на сцене Большого театра? Стоит ли туда ходить за экспериментами, или туда нужно водить иностранных туристов посмотреть, как опера выглядела при Иосифе Виссарионовиче?

Фихтенгольц: Я думаю, на данный момент можно заниматься только предположениями, потому что во время наших разговоров Владимир Георгиевич меньше всего был склонен рассказывать мне про то, что будет дальше. Мне кажется, можно было бы заглянуть в афишу Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко, которым Урин проруководил 18 лет, и предположить, что некоторые вещи, которые были там на протяжении многих лет, теперь, может быть, будут и в Большом театре. Он работал с такими выдающимися деятелями искусства как Александр Борисович Титель, дирижер Феликс Коробов. Трудно сказать.

Лобков: Какая это линия? Это застой или это некие попытки развития?

Фихтенгольц: Мне кажется, он будет искать некую золотую середину, что, конечно, очень сложно, потому что это два совершенно разных пути, потому что если он выберет более консервативную линию, тогда практически все, что я запланировал, можно перечеркивать прямо сегодня.

Лобков: Вы считаете, ваша отставка все-таки с этим связана?

Фихтенгольц: Наверное, нужно было поинтересоваться, почему, но меня это не очень интересовало, потому что внутренне я был настолько к этому готов и настолько рад, что все подошло к логическому завершению, что я даже не задал этот вопрос. Формулировка, которая прозвучала, меня несколько удивила: речь идет о том, что Владимир Георгиевич сказал, что, по его мнению, глубоким заблуждением со стороны Анатолия Иксанова было назначать на эту должность нетворческого человека, а давать в руки идеологию и стратегию развития оперы и труппы человеку нетворческому.

Лобков: Вы бухгалтер?

Фихтенгольц: Нет, у меня высшее музыкальное образование, и послужной список, как мне кажется, очень достойный, потому что в моем послужном списке не только учеба в Российской академии музыки имени Гнесина и аспирантура Государственного института искусствознания, но и опыт работы, причем именно организационной, менеджерской, ежедневной кропотливой работы.

Лобков: Люди, с которыми приходится иметь дело, очень капризны: режиссеры, оперные звезды…

Фихтенгольц: Да, конечно. Это очень тяжело. Я проработал 5 лет в Валерием Гергиевым на Московском пасхальном фестивале, до Большого театра я работал с Михаилом Плетневым в Российском национальном оркестре. Все эти годы сквозь мою деятельность в Большом театре я  работал также в Московской филармонии. Я выучил этот лексикон от А до Я, от разработки концепции проектов и подбора исполнителей и ведения с ними переговоров до расстановки стульев на сцене, встреч людей в аэропорту, переговоров с таможенниками по поводу растаможки скрипки Страдивари. Все это было в моей биографии.

Лобков: Мы мало себе представляем, что творится в Большом театре после ухода Иксанова. Скандалы вроде заглохли, уголовное дело с Сергеем Филиным продолжается вяло и тихо. Цискаридзе ушел.

Фихтенгольц: You never know. Я не ожидал такого всплеска интереса к моей отставке. Казалось бы, уволили начальника отдела. Начальников отделов в Большом театре, мне кажется, больше 50. Уволили и уволили. Сейчас интернет кипит, у меня есть ощущение, что в Большом театре после кровавого прошлого сезона никогда не будет теперь все так тихо и спокойно. Любой уход, любая отставка мало-мальски значимого человека, особенно во всем, что касается творческой части, будет рассматриваться под лупой, обсуждаться, будут споры, скандалы. От этого никуда не деться, потому что Большой театр, все, что там происходит, все внешние моменты видны как на ладони.

Лобков: В отставке Иксанова большую роль сыграла вице-премьер Ольга Голодец, министр культуры Мединский. Они сейчас курируют то, что происходит в театре, или вы не чувствовали в последнее время их присутствия? Или были в последнее время высокие совещания?

Фихтенгольц: Я регулярно бывал в самом главном кабинете в Большом театре, но кто там был помимо меня, куда ездил Анатолий Геннадьевич и в какие инстанции ездит Владимир Георгиевич, мне неведомо. Я даже не очень интересовался, у меня было слишком много работы. Я почти уверен, что сейчас и вице-премьер, и министр культуры очень тщательно следят за тем, что происходит в театре, потому что эти скандалы нужно гасить каким-то образом.

Лобков: В оперной труппе были скандалы, подобные тому, что случилось с балериной, которую не взяли в «Евгения Онегина»?

Фихтенгольц: Нет, такого масштаба скандалов не было. Было разное. В начале моей работы было коллективное письмо артистов труппы против меня, затем все успокоилось. Меня действительно очень поддерживал Анатолий Геннадьевич Иксанов, за что ему большое спасибо, потому что если бы не было его, все планы, которые должны были быть претворены в жизнь, остались бы только на бумаге. Но они на бумаге не остались. Я могу сказать без скромности, что за последние 4 года оперная труппа театра получила новый импульс, обрела второе дыхание. У нас было очень много удачных премьер. Это родовая черта работников Большого театра – ходить и жаловаться. Раньше письма писали, сейчас этот жанр ушел, но жалобная интонация осталась. Я думаю, что я если не возглавлял список популярности, то где-то в первых строках был по поводу того, на кого жаловаться.

Лобков: А по поводу чего жаловались? Что не взяли в первый состав, а взяли во второй?

Фихтенгольц: Все рабочие моменты, что я игнорировал кого-то из певцов и вместо них звал приглшаенных певцов, которые по мнению штатных были недостаточно хорошо. Приглашенные певцы по мнению штатных работников никогда не бывают хороши. Я к этому спокойно отношусь. Те люди, которые работают на высоком уровне, в Большом театре при работе: они поют, выходят на сцену, получают новые партии, и с ними все хорошо. Та небольшая группа жалующихся, которая, может быть, и сыграла некую роль в моей отставке, я несколько обеспокоен за их судьбу исключительно потому, что они невостребованы нигде за пределами театра.

Лобков: То есть вы считаете, что вода камень точит и какая-то группа жалующихся все-таки пробилась к Владимиру Урину, и он во избежание конфликтов, чтобы и дальше было все тихо, решил пожертвовать вами?

Фихтенгольц: Может быть. Это одно из предположений. Может быть, они кого-то делегировали.

Лобков: Или у кого-то был высокопоставленный заступник.

Фихтенгольц: Навряд ли. В опере все поспокойней. Там нет таких связей как прямой номер в Кремль. Это все балетные шалости. Я даже не интересовался. Когда мне Владимир Георгиевич в одном из разговоров намекнул, что негативный эмоциональный фон в отношении меня его поразил, мне даже было не интересно, кто.

Лобков: Сейчас проходят какие-то общие собрания, принимаются резолюции? Внутритеатральный «бунт» подавлен?

Фихтенгольц: Интриги существуют всегда, группировки тоже существуют всего. Они то собираются, то рассыпаются, потому что у всех свои интересы. Например, Анатолий Иксанов очень четко давал понять всем, что он не любит групповых походов к нему в кабинет. Поэтому на моей памяти был только один такой случай в 2010 году. Иксанов выслушал группу солистов, принял к сведению. Что касается балета, я из летописей знаю, что было знаменитое «вишневое чаепитие», когда группа прима-балерин ходила к Анатолию Геннадьевичу , чтобы не допустить прихода в Большой театр в качестве главной приглашенной прима-балерины Дианы Вишневой. Анатолий Геннадьевич угостил их чаем, и это собрание получило название «вишневое чаепитие». При мне такого не было, я недостаточно долго работал, но это было, есть и будет в той или иной степени, я к этому отношусь спокойно.

Лобков: Иксанов никак не обозначил своих планов после отставки, он вообще погрузился в полное информационное молчание. Знаете ли вы что-то о его планах и о ваших собственных планах?

Фихтенгольц: Про Анатолия Геннадьевича я ничего не знаю. Мне несколько удивительно, что никто из представителей прессы пока особо не интересовался.

Лобков: Мы интересуемся, но получаем довольно жесткий отпор, что никаких комментариев не будет.

Фихтенгольц: Я его прекрасно понимаю, я очень уважаю его позицию, потому что после 13 таких адовых лет в Большом театре, я не думаю, что какому-нибудь директору за всю многовековую историю Большого театра доставался именно такой период, когда театр нужно было закрыть, затем открыть, затем играть спектакли на двух сценах и т.д. Я думаю, что Анатолию Геннадьевичу нужно просто прийти в себя. Я не думаю, что он останется без дела как один из самых опытных и мудрых театральных менеджеров в стране. Что касается меня, параллельно Большому театру у меня всегда были две другие работы: я продолжаю работать как директор концертных программ в Московской филармонии, продолжаю работать в журнале «Тайм Аут» со дня его основания. Мне уже предложили очень интересные проекты…

Лобков: Здесь или за границей?

Фихтенгольц: И здесь, и за границей. Но пока что у меня два желания: отдохнуть, потому что я себя чувствую как после бега с препятствиями, и доделать дела в Большом театре, потому что я хочу быть профессионалом до конца, и на мне было завязано такое количество людей и проектов, что я просто так не могу уйти, хлопнув дверью.

Лобков: Осадок неприятный остался?

Фихтенгольц: Нет. Если бы осадок остался, я бы сейчас потрясал кулаками и проклинал всех, предвещал большому театру сумерки богов. Большой театр проживет без любого человека. Смотреть на него снаружи тоже весьма радостно, особенно вечером с красивой подсветкой. Большой театр будет продолжать двигаться дальше, прекрасно обойдется без меня, как и я без Большого театра. Качество жизни оперы, я не хочу сказать, что будет хуже или лучше, хотя и такое может быть. Я просто думаю, что оно будет другое. Поэтому никакого осадка у меня не осталось, мы прекрасно расстались с Владимиром Георгиевичем, я не держу никакого зла на моих коллег, которые, я думаю, некоторые из них ненавидят меня до сих пор. Это их право.