Борис Акунин: нельзя разговаривать с властью, которая держит заложников

Дзядко: Ваше участие в сегодняшнем форму обусловлено чем? Для вас это площадка обмена мнениями, очередной способ донести что-то до власти?

Акунин: Я не участник, а гость. Я не выступаю. Я пришел послушать и почувствовать, до какой степени это серьезно. Может быть, это психическое расстройство, но я все время вижу перед собой две конструкции, одна из которых рассыпается на моих глазах – это политическая власть в стране, а другая – гражданское общество, которая растет. Растет оно не так быстро, как хотелось бы. Я очень хорошо понимаю, что политическая структура, построенная Владимиром Путиным, очень хрупкая. Она может развалиться в любой момент – от внешнего потрясения, от какой-то серьезной грубой ошибки, которую совершит власть. И если гражданское общество к этому моменту не будет готово взять на себя ответственность за то, что происходит в стране, может произойти хаос, страшные вещи. Я хочу понять, до какой степени сегодняшнее событие будет способствовать ускоренному развитию гражданского общества. Ощущение такое, что оппозиционная политика пока не готова к тому, чтобы создать какую-то альтернативу. Видимо, должно пройти еще какое-то время. Я думаю, то, что сейчас происходит в волонтерском движении, эти ростки гражданского общества – это самое главное и, наверное, лучшее, что происходит сегодня в России.

Дзядко: Мы все помним конец 2011 года, зарождение этих ростков гражданского общества, потом еще несколько месяцев активности и воодушевления, а потом инаугурация Владимира Путина, за день до этого – события на Болотной площади, и потом несколько месяцев принятие всяких драконовских законов Государственной Думой. В частности, эти законы были направлены против гражданского общества. Насколько это сработало или сыграло наоборот как-то иначе?

Акунин: Я думаю, что замедлить процесс гражданского общества репрессивными мерами можно, остановить его нельзя, потому что трава через асфальт все равно прорастет – это естественная эволюция. Что касается репрессивных мер, речь идет о том, есть в обществе гражданский диалог или нет. Владимир Путин сказал, что у нас в стране нет политических заключенных. Вчерашний опрос общественного мнения Левада-Центра показал, что 45% россиян считают, что в России политзаключенные есть. Это значит, что с 45% собственного населения правитель вести диалог пока не готов. До тех пор, пока мы не начнем друг с другом разговаривать и искать общие пути, любой взрыв, серьезный конфликт чреват развалом всей системы. Для того, чтобы диалог начался, надо признать, что в стране есть политические заключенные, и их выпустить. Тогда с этой властью по крайней мере можно будет сидеть за  одним столом. Нельзя разговаривать с властью, которая держит заложников.

Дзядко: Слова Владимира Путина, которые звучали на встрече с литераторами в ответ на вопрос Сергея Шаргунова об «узниках Болотной», вас как-то воодушевили?

Акунин: Это все слова. Я воодушевлюсь, когда увижу людей на свободе. До той поры все это не имеет никакого значения. Говорить прекрасные слова Владимир Путин отлично умеет, у него хорошо поставлена речь.

Дзядко: На сегодняшний день амнистию фигурантам «болотного дела» вы не ждете?

Акунин: Я удивлюсь, если это произойдет. Это будет приятное удивление.

Дзядко: Возвращаясь к сегодняшнему форуму, вы говорите о важности диалога, но диалог не может происходить бесконечно: в какой-то момент он должен либо перейти в какое-то действие, либо он для реализации идей сформироваться в какую-то структуру. Почему сегодня, например, Алексея Кудрина многие спрашивают, означает ли сегодняшнее мероприятие первый шаг к политической партии. Или в этом нет необходимости?

Акунин: А есть какие-то другие способы коммуникации? Мы люди, мы говорим друг с другом. Если мы можем сесть за один стол и нормально разговаривать с людьми, у которых другая система ценностей и другие взгляды, то мы можем сформулировать общую проблему, которая нас беспокоит. Это может быть проблема коррупции, проблема независимости суда, проблема экологии –  любая проблема. Если мы готовы разговаривать друг с другом и вместе ее решать, мы найдем консенсус, общее решение. Или же мы не готовы, продолжаем ненавидеть друг друга. Они нас сажают, мы выходим протестовать, пишем про них гадости. Это все непродуктивно.

Дзядко: Главный для вас маркер – это именно наличие политических заключенных в российских тюрьмах?

Акунин: Для меня да, потому что мои требования к российской власти очень скромны. Есть гораздо более принципиальные и бескомпромиссные люди, у которых к власти есть более серьезные претензии. У меня вот эта – не ломайте человеческие судьбы, перестаньте мстить, выпустите людей на волю, и тогда мы будем готовы с вами разговаривать. Это не значит, что мы начнем на вас работать – упаси боже. Но по крайней мере будет возможность сидеть за одним столом.

Дзядко: В каком-то смысле мы находимся на пару шагов назад, чем в декабре 2011 года?

Акунин: Ничего подобного.

Дзядко: Тогда диалог с властью считался возможным.

Акунин: Между первым митингом на Болотной и митингом на Сахарова, когда он понес всю эту чушь про бандерлогов, он по сути дела сделал себя объектом ненависти номер один в этой стране. Раньше этого не было. Первое движение не было антипутинским. А ему всего лишь нужно было сделать несколько простых и ясных шагов. А так он сделал очень серьезную ошибку.