Алешковский: Я мог бы назвать людей, которые привели меня на акцию Pussy Riot

Алешковский: Я так понял, что я был единственным человеком, который присутствовал на акции Pussy Riot, и меня судья почему-то посчитала необходимым отклонить как свидетеля. Зато я знаю, что вчера выступал товарищ, который видел акцию Pussy Riot в Youtube, но не видел ее вживую. И он, я так понимаю, выступал там не один час. Вот так работает суд.

Казнин: Как вы попали в храм Христа Спасителя и оказались свидетелем этой акции?

Алешковский: Я попал туда как журналист, узнав из твиттера о том, что предполагается какая-то акция. Совершенно не было понятно, что это была за акция, не было понятно вообще как и где это будет проходить, просто было сказано, собираемся тогда-то, там-то. Мы там собрались, нас встретили, мы поехали в метро, доехали до Кропоткинской, там вышли, я вообще в какой-то момент предполагал, что мы перейдем мост и акция будет на телеканале Дождь. Причем мы не понимали, что это будет Pussy Riot, потому что не было девочек в балаклавах, нас просто вели определенные люди. Мы зашли в храм, где все произошло.

Казнин: Вы с техникой, естественно?

Алешковский: С какой техникой? У меня фотоаппарат.

Казнин: Это было бы ценное свидетельство, ведь очень много говорят о том, что есть организаторы всей этой акции, что девушки не сами все это придумали, некие кукловоды.

Алешковский: Я не знаю, являются ли люди, которые встретили меня в метро, организаторами этой акции или нет, но понятно, что все, в общем, вместе.

Казнин: Вы готовы были сегодня все это рассказать?

Алешковский: С радостью. Я готов был рассказать о том, что я увидел в самом храме Христа Спасителя, что я слышал, вернее, чего я не слышал, сколько это длилось, как реагировали на это сотрудники храма. Я думаю, судье было бы интересно услышать это из первых уст, а не посмотреть это, например, на видео.

Казнин: А вы бы ответили на вопрос, кто были эти люди, которые вас встретили и привезли в храм?

Алешковский: Если бы надо было, наверное, да.

Казнин: То есть вы знаете этих людей?

Алешковский: Я бы мог сказать.

Казнин: С именем и фамилией?

Алешковский: Никнейм в твиттере знаю.

Казнин: А вы готовы были давать оценочные суждения?

Алешковский: А кого-нибудь волнуют мои оценочные суждения в суде? Насколько я понимаю, судья у всех, кто выступает, спрашивает, православные ли они? Я не православный, однако мне православная вера очень близка. Волновало бы ее мое оценочное суждение? Не знаю, не уверен.

Была шутка, которая родилась одновременно с этим процессом о том, что вызвали Богородицу как свидетеля, и судья спросил, является ли она православной?

Это запредел вообще, это не процесс, это не суд, это просто ужас. И то, что нас сначала не хотели пускать в здание суда, и сами приставы ужасно себя вели, потом нас не опросили в самом суде. Это просто ужас, это не имеет никакого отношения к правосудию.

Я не понимаю, почему до сих пор миллионы людей, в том числе миллионы православных, не протестуют против ужасающего беспредела, который происходит в самом суде, почему этот вопрос вообще не является основным вопросом для всех жителей нашей страны? Потому что судебная система, она для нашей страны важнее, чем даже религиозная вот эта вся история, потому что на этот суд должны опираться все жители страны любых вероисповеданий. И атеисты тоже. А на суд религиозный мы можем рассчитывать только в вопросах церкви. Значит, пускай девочек за какую-то церковную провинность отлучат от Церкви, если они христианки и прочее. Но почему вот этот ужас происходит? Действительно, инквизиция в нашей стране. И никто не возмущается, кроме небольшого количества людей, которые приходят каждый день к суду. Я не понимаю, я считаю, что это прекрасная возможность для миллионов православных людей действительно показать, что все едины и должны простить этих девочек за то, что они сделали, которые, к тому же, уже давным-давно извинились перед верующими. Почему этого не происходит? Я не понимаю.

Макеева: Если вернуться к событиям того дня, поскольку у вас не было возможности рассказать в суде, я попросила бы вас рассказать, если это возможно, как это все было, как реагировали сотрудники храма, те, кто потом выступал в суде?

Алешковский: Само выступление продолжалось, наверное, минуту, не больше. Я сделал 5 кадров, это было моментально. Не было слышно ничего. Надо признать, что клип, который все видели, он смонтирован, там видно, что несколько раз повторяются эпизоды, видно, что там что-то снято в предыдущий день, в другом месте. Надо понимать, что, во-первых, там не было никакого мата, там не было никакого крика, не было музыки, не было ничего, не было слышно слов. Я не знаю, каким образом люди рассуждают о том, что на них это невероятно подействовало, пока они были там, в храме. Не было слышно этих слов, это был какой-то речитатив, каша. То есть это совершенно не то, как мы это видим в ролике.

Казнин: Вы рядом стояли?

Алешковский: Я был близко, да. Я был в метрах, наверное, 10-ти, 15-ти от амвона, поэтому мне должно было быть лучше слышно. То есть началась какая-то куча мала в храме, начался переполох, потому что женщины-служительницы храма начали их выгонять, охрана пришла и взяла их за руки, попыталась их выводить, потом они их отпустили. В итоге все они вышли совершенно спокойно сами.

Никто не был к этому готов, никто не понимал, что происходит. Но это совершенно не так страшно, как это малюют все, кому не лень.

В общем, мне кажется, что этот вопрос очень сильно… то есть уже вообще само выступление забыто, и оно не имеет никакого значения. Сейчас самое важное то, что происходит в суде, что это очередной прецедент, по-моему, абсолютного безвластия людей простых и абсолютного беспредела того, что может сделать суд. То есть, в принципе, любой из вас, кто угодно может оказаться на их месте за любую провинность. Есть миллионы примеров, когда люди ничего не сделали, но все равно сидят в тюрьме. Взять, например, узников по делу о Болотной площади, которых не было на Болотной площади, но они сидят за то, что они там были. И это очередные примеры того, что у нас не работает суд, мы не можем надеяться ни на кого. Если в начале 90-х хотя бы можно было пойти к каким-нибудь браткам и сказать: «Ребята, решите мои вопросы», сейчас не к кому пойти, никто тебя не защитит, если что-то случится.

Я сегодня был аккредитован как журналист, я пришел и отработал как журналист, первую часть я бы сфотографировал как журналист, потом меня заявили как свидетеля, потому что адвокаты меня спросили: «Ты готов?» Я ответил: «Да, пожалуйста, я готов».

И я пришел туда, меня не пускают как свидетеля; я говорю: «Хорошо, давайте я зайду как журналист, можно?» Они говорят: «Конечно, как ваша фамилия?» Я говорю: «Алешковский». Они говорят: «Секундочку, сейчас я вас сверю со списком свидетелей, которых мы пускаем только по разрешению судьи». И не пустили. При том, что одновременно с этим пускают, скажем, Кашина, который буквально вышел покурить и вернулся обратно, а меня не пускают и говорят: «Извините, вы в списке, который нельзя пропускать». Причем этот список составили мы сами: обошли ребята адвокатов и спросили, кто есть из свидетелей? Всех записали. Этот список подали вниз, чтобы эти люди сидели и пропускали. Они сказали: «Окей, этих не пускаем, только по разрешению судьи». Причем они много раз на камеру подтверждали этот вопрос, что это судья сказала, что мы только этих пускаем, не пускаем.

Макеева: То есть не было ни мотивировки, не было никаких объяснений, почему не пускать этих свидетелей?

Алешковский: Приставы замечательно себя ведут, когда им начинаешь предъявлять какие-то юридические претензии, они смотрят на тебя тихо и все.

Макеева: Почему вы им предъявляли юридические претензии? Почему этим не занимались адвокаты?

Алешковский: Адвокаты занимались. Полозов сбегал и пытался протолкнуть Навального внутрь, чтобы он прошел как свидетель туда. И все равно не работало ничего. Мы потом действительно пробились туда с трудом. Ну, пробились мы туда, мы прошли на 3 этажа выше, и нас все равно всех оттуда отлучили. Нам сказали: «Извините, вы тут ни при чем, идите гулять отсюда».