«У заседателей хвосты, копыта, здесь взяток не берут, не делают отсрочек»

Гуцериев: Нет, я пианист, скрипач, поэт, а потом бизнесмен. Это все со мной идет. Это поток.

Зыгарь: Предпринимательский огонь в свободное от поэзии время?

Гуцериев: Да. Потому что я занимаюсь поэзией тогда, когда у меня было немного денег. Я занимался музыкой тогда, когда я еще не был бизнесменом.

Зыгарь: А потом в Лондоне у вас появилось много свободного времени, и вы…

Гуцериев: Я в Лондоне ничего не писал, я собрал все, что в стол написано, два чемодана привез, распечатал. Все, что я сделал в Лондоне – распечатал.

Зыгарь: Не мешает одно другому? Например, совет директоров у вас важный, а вы стихи пишите.

Гуцериев: Я на совете директоров много написал. «Москва. Бизнес-ланч. Славянский базар. Поют дифирамбы про черный обдал. Сидят, обсуждают, возможно, навар Слащавые речи восточных кагал».

Я написал это на Московском экономическом форуме.

Желнов: Не обижаются участники встреч?

Гуцериев: Они же не знают. Пусть выступают, 500 человек там сидит, кто-то что-то пишет. Чего им обижаться? Если вам пришли мысли, вы их записали.

Зыгарь: Творчество и бизнес – все равно, какие-то несовместимые вещи. Там целеполагание, здесь духовность.

Гуцериев: Ну, вот такой я. Как вам ответить.

Желнов: Вы говорили, что лондонский период был для вас довольно позитивным, и что вы просто систематизировали ваш архив, который был. Я зачитаю четверостишие из песни Александра Буйнова, которое знают все зрители. «Придем на окончательный расчет. Став в очередь подобострастно, Толкаться будем - синяки не в счет, Тут ври не ври - уже напрасно»…

Гуцериев: «Судья там строг и не подкупен. У заседателей хвосты, копыта. Здесь взяток не берут, не делают отсрочек, И дело каждого уже прошито».

Баданин: Довольно мрачные стихи.

Гуцериев: Есть и веселые. «Иерусалим – столица Бога, колыбель пророка, пропитан болью каждый камень твой, создал ты кровью азбуку порока»… Есть разные. Испишу тебе письмо души. Есть и веселые, и грустные, и про женщин, и про мужчин, и про дружбу, и про врагов, и про штыковую атаку.

Дзядко: Вам какие современные поэты российские нравятся?

Гуцериев: Я не читал ни одного поэта современного. Не общаюсь ни с одним поэтом, не дружу.

Дзядко: Почему не дружите?

Гуцериев: Потому что у меня нет времени, я сам могу писать. Я читал то, что было. Есенин – мой любимый поэт. Пушкин, Лермонтов, вся школьная программа. Я успешно учился  в школе. По литературе у меня, по-моему, все пятерки были. Я не читаю современных поэтов, потому что у меня просто нет времени.

Зыгарь: Признание коллег вам неважно?

Гуцериев: Нет, я для души пишу, для себя. Мои стихи берут сами, я никому не предлагаю свои стихи. Буйнов – сидели мы, играли, выпивали в ресторане «Оскар», он начал играть, и я начал. Он начал петь, я стихи читать. Он же музыкант, ну, я тоже начал на фортепиано. Он начал песню петь «Tombe la neige», я начал читать стихи. Потом он говорит: «Ты еще и пишешь?» Я говорю: «Да». «Можно?» Я ему отправил три стихотворения: «Москва. Бизнес-ланч», «Судный день» и «Две жизни». Он написал сначала две, одну трети песни, потом это пошло в эфир, потом другой композитор позвонил, потом позвонил Ким Брейтбург, он написал «Маски».