Шамиль Тарпищев о своем влиянии на Ельцина, угрозах Березовского и Олимпиаде в Сочи 1994 года

 Дзядко: В эти минуты в Баку продолжается матч отборочного цикла по футболу между сборными России и Азербайджана. Сборная России сейчас впереди. Но, тем не менее, этот матч в преддверии свистка судьи, ознаменовавшего его начало, обсуждался не только некоторыми (и не столько) со спортивной точки зрения (не только не столько с футбольной точки зрения). Говорили, что чуть ли не от исхода этого матча зависит, будут в Москве беспорядки, не будут в Москве беспорядков. Как так случилось, что спорт все последние годы ассоциируется для очень многих с насилием.

Тарпищев: Наверное, если взять историю, это же не только в нашей стране. Если взять Англию – это поголовно. Италию – то же самое. И многонациональность нашей страны тоже способствует этому. Потому что этого не избежать по определению. Я думаю, что это больше характерно (зависимость идет) от уровня общей культуры. Потому что реально спорт как зрелище вызывает больше эмоций, и в футболе это наиболее проявляется в силу того, что футбол – это народная игра и спорт № 1 в мире. И по количеству аудитории, которая смотрит футбол, данный инцидент же происходит не только на полях, но и дома, в  кругу семьи. Потому что за спором заканчивается терпение и начинается конфликт. Потому что если взять такое понятие как терпение или холодный рассудок (или спокойствие души), оно характерно для спокойного общества.                

Дзядко: То, что происходит на трибунах или, например, у футбольных стадионов – в некотором смысле, демонстрация того, что происходит в обществе в целом?

Тарпищев: Несомненно. Потому что народ, в общем-то, нервный и психологически нестойкий, окружен проблемами и внутренним дискомфортом, то выливание эмоций превращается в то, что происходит на стадионе.

Белоголовцев: Шамиль Анвярович, в этой ситуации можете ли сделать вывод (например), что народ стал в 2000-е, как это не парадоксально, более нервным, чем в 90-е. Я, например, не могу себе представить никоим образом сцену Бориса Ельцина, например, пьющего пива с футбольными фанатами. А такие картинки с Владимиром Путиным мы все видели. Что изменилось? Почему власть стала заигрывать с этими людьми?

Тарпищев: Я бы так не сказал, потому что если мы ассоциируем, что спорт – это здоровье нации, и в общем-то, существует много программ или декларируется много программ, как «Школа двора» (мы же потеряли «Школу двора» и потеряли воспитательный момент, когда спорт был ЖЭКах, когда любой ребенок мог получить в ЖЭКе форму и играть при дворе и был воспитатель. Как правило, воспитатели были бывшие военные, которые знали дисциплину, естественно, спорт должен давать воспитание в детстве). Мне легче говорить о теннисе. Почему ни один теннисист не пропадает при жизни? Потому что с каждым ударом по мячу он бьется за свою жизнь. То есть он с каждым ударом по мячу воспитывает силу, волю, характер, ответственность. Потому что он не может отстояться, промолчать, поэтому это рождает эгоцентризм, который мешает, может быть, в личной жизни. Но с позиции формирования характера меньше всего теннисистов пропадает после окончания карьеры.

Лобков: Я понял, то теннис – это аристократы, эгоцентристы и фанаты, которые не ходят на Манежки и по Бирюлево, а футбол – это такой вид спорта, облюбованный нынешними властями, где есть люди, которые ходят в Бирюлево, и там нет эгоцентризма, и там могут пойти, что называется, ларек поджечь. Правильно понимаю?

Тарпищев: 100%, что на теннисе интеллигенции больше, чем на футболе. Соответственно, культурный уровень не позволяет тех вещей, что происходит…

Лобков: Почему тогда власти встречаются с футбольными болельщиками и всячески  приветствуют их, создают и специально финансируют объединения и так далее?

Дзядко: Действительно, если смотреть 90-е, подобных встреч не было.

Тарпищев: Не думаю, что здесь надо рассматривать сочетание власти  и болельщиков. Наверное, это общее стремление, чтобы побольше людей занималось спортом.  Что на сегодня привлекает с экранов телевидения, и что дает эмоции? Не то же, что показывается. Например, на канале НТВ можно сказать, что за неделю перебивают  все человечество земного шара по три раза. Это не воспитательный момент, а спорт является воспитательным моментом. Другое дело, как выстраивается вертикаль, чтобы она способствовала быстрой ликвидации тех моментов, которые есть. Потому что нет вертикали от «Школы двора» или детского сада.

Дзядко: Встречи с представителями каких-то радикальных объединений болельщиков способствует уменьшению количества проблем, связанных с насилием на трибунах, которые потом выливаются в насилие на улицах?

Тарпищев: Думаю, что это не способствует тому, что мы обсуждаем, но это способствует привлечению больших масс занятием спортом. Это другая сторона медали. А вот с позиции того, что как сделать, чтобы поэтапно от самого маленького эта система заработала – мы до этого просто еще не дошли.

Лобков: А не много ли вообще смысла  вкладываться в спорт? Идеологически абсолютно. Понятно, что это флагман. Кличко с Поветкиным недавно тут сражались, на стороне Кличко был, в общем, Кличко, а на стороне Поветкина была вся древняя Русь со Змеем Горынычем, Бабой-Ягой, Кобзоном, гимном. Как будто мир обрушился бы. Во всяком случае, украинцы очень спокойно восприняли победу Кличко (никто там его не носил особо не руках), а здесь же просто мир обрушился. Я прочитал утром комментарии: просто бы как будто проиграли все.

Дзядко: Проиграли Третью Мировую войну.

Тарпищев: Честно говоря, для специалистов, я считаю, бой смешной. Потому что заведомо было известно, что бой выиграет Клико, и чисто раздутый матч и реально, мне непонятно, почему.

Лебедев: А зачем тогда раздувают? Почему такая истерика вокруг Поветкина, если действительно, и мне, и вам, и я думаю, почти всем, было понятно, что Поветкин проиграет?

Тарпищев: Я думаю, что из этого матча сделали хороший бизнес, и больше ничего за этим не стоит.

Лебедев: Только деньги?

Лобков: Иосиф Давыдович тоже, считаете, сделал?

Тарпищев: Не при чем. Любой человек вправе идти на то, что он хочет. Я, например, не пошел, потому что мне неинтересно.

Командная: А что вы думаете по поводу того, что сейчас в прессе творится вокруг Олимпиады в Сочи? Естественно, у всех болельщиков очень завышенные ожидания. Посмотрите, всю прошлую неделю главным спортивным ньюс-мейкером в этой стране был олимпийский факел, который много раз гас. Вы же, кажется, были факелоносцем?

Тарпищев: Да, мне принц Альберт передавал факел, и  я  бежал дальше.

Лебедев: У вас не погас?

Белоголовцев: Вы не боялись, что погаснет?

Тарпищев: А чего бояться? Это случай. На многих Олимпиадах гаснет. В этом ничего нет страшного.

Командная: Спрашиваю вас про Олимпиаду. Как вам кажется, это хорошо, что слишком много ажиотажа вокруг Олимпиады, вокруг того, какое место займут в так называемом неофициальном медальном зачете наши спортсмены, или все-таки нужно как-то успокоиться?

Тарпищев: Событие – это хорошо, и что оно раскручивается, потому что любая Олимпиада, как бы мы не рассматривали с позиции хорошего или плохого, это движение вперед.  А с позиции результата, я считаю, что это абсолютно неправильно, потому что результат, прежде всего, должен показывать систему работы. Потому что это определяет. Что такое много денег или мало? Мало денег – один чемпион, если правильно работаешь, много денег – много чемпионов. Но если много денег – нет результата, то это уже…

Лобков: Вот об этом разговор, что народ простит всю эту беготню с факелами, что где-то что-то размыло, что где-то что-то в каком-то кармане осело, но подайте нам тарелку, полную золотых медалей, а если нет? Снесем весь ваш городом.

Тарпищев: Я как член МОК рассуждаю тоже. Я думаю, что, во-первых, у себя дома легче выступать, трассы все знакомы, больше тренируешься, больше трассы обкатаны, каждую кочку, как говорится, знаешь. Поэтому я считаю, что те страны, которые проводят Олимпиады, если мы были в провале по результатам (где-то в середине десятки), то, как говорится,  реально свои стены помогают, на Олимпиаде в Сочи мы можем вполне рассчитывать на третье место. Хуже выступления не будет.

Лебедев: Мы были в конце десятки в Ванкувере…

Лобков: Ничего себе – третье место, а простит народ Путину третье место?

Тарпищев: Я думаю, при той ситуации, которая есть в спорте, простит.

Белоголовцев: А народ же не знает, какая ситуация в спорте. Если мы выйдем на улицы, спросим жителей Москвы, России, 90% из них скажет, что обязаны побеждать. Все, что проговаривает министр спорта Мутко, что «с текущими результатами, если мы войдем в тройку, это будет большой успех» - этого же никто не знает и не понимает.

Тарпищев: Да, но мы говорим о реалиях. Я  как профессионал рассуждаю. Не надо делать истерию в прессе, чтобы мы были первыми, это однозначно. Реальность говорит о том, если даже взять результаты чемпионатов мира по видам спорта, что мы сейчас на пятерку не тянем. То дома при тех условиях, о которых я говорю, мы вполне можем быть в тройке.

Дзядко: А почему это истерия?

Тарпищев: А кто ее раздувает?

Дзядко: Мне кажется, она раздувается с верхов.

Лобков: «Самая большая трасса факелоносцев в мире», - сказал Владимир Путин.

Тарпищев: Это не истерия.

Лобков: А зачем «самое большое»?

Тарпищев: Я рассматриваю это как привлечение…

Лобков: «Самая дорогая», «самая-самая» - извольте первое место.

Тарпищев: Нет, давайте не так. Во-первых, никто из властей не декларирует первое место.

Белоголовцев: Уже нет. Год назад все декларировали. Год назад глава Олимпийского комитета Жуков говорил, что мы не можем не претендовать на первое место, потому что это домашняя Олимпиада, мы не можем не ставить задачу ее выиграть. Он говорил это год  назад. Он, правда, изменил свою риторику, когда стало ясно, что первого места не будет. Но это все говорилось.

Тарпищев: Наверное, это желание превратить в действительность. То, что говорилось первое, это неправильно, я с этим согласен. С позиции, что за тройку можем зацепиться, это тоже реальность. Но с позиции, что не все правильно в спорте, это тоже реальность. Просто раскручивается, в основном, данная ситуация журналистами. Из властей никто не говорил, что мы будем первыми. Я не слышал.

Дзядко: Возможно, журналистами это и раскручивается, но если посмотреть на наших политиков, то кто, в первую очередь, дает комментарии после поражения российской (то же самой) футбольной сборной в каком-либо отборочном цикле и невыхода в чемпионат мира? Сразу десятками депутаты Госдумы комментируют это как едва ли не национальный  позор, национальную трагедию.  Я просто хотел вернуться к вопросу Павла: не слишком ли много смысла вокруг спорта в нашей стране существует? Смысла, который, казалось бы, существовать и не должно.

Тарпищев: Мы вообще как бы возвращаем все время в наше общество. Я тоже считаю, что некомпетентные люди вообще не должны говорить. Какое депутат имеет отношение к спорту, если он его не знает? И он зачастую обсуждение спорта идет с людьми незнающими. И часто выдается желаемое за действительное. Но это опять-таки характерно образования, культуры, это исторически сложившаяся вещь. Если после распада Советского Союза мы потеряли  идеологию, это же правда. Два поколения или три поколения, грубо говоря, в культурном плане беспризорники и воспитаны на чем? Ни на чем. Отсюда эта ширина взглядов и непонятных мнений. Если бы это было нормально, как в Советском Союзе, четко выстроенная идеология, воспитание (мы не говорим в каком направлении, не обсуждаем это политически сейчас), но если бы было правильно в плане идеологии выстроено то, что мы предполагаем, то таких вещей мы бы сегодня не наблюдали.

Белоголовцев: Разве, например, когда генсеки советские комментировали хоккейные матчи, обсуждали игру хоккейной сборной СССР, они разбирались в хоккее?

Тарпищев: Смеялся весь народ над этим. Реально же. И народ больше понимал, чем сейчас. Народ же так не воспринимал, как мы сейчас обсуждаем те проблемы, которые есть.

Командная: А Борис Николаевич Ельцин, ваш хороший друг, влиял в 90-е исключительно на теннис или на остальные виды спорта тоже?

Тарпищев: На теннис тогда практически не влияли. Какая ситуация? Что самое интересное в теннисе? Все должно лечь на хорошую почву. Если взять, что в свое время Молотов играл в теннис, что инструктор ЦК обучался теннису, что в МГИМО было преподавание тенниса, то реально средний уровень тенниса в 70-х годах был лучший в мире. Сотый игрок по теннису Советского Союза обыграл бы всех сотых игроков, которые были в мире. Просто об этом никто не говорил. И когда Ельцин прилюдно вышел в шортах и с ракеткой в руках, он его как бы открыл. Это легло на благодатную почву. Потому что среднее поколение, старше 35 лет, очень многие играли в теннис. И с этой позиции все перестали стесняться играть в теннис. А раньше считали белоштанниками, буржуазным видом спорта и так далее.

Командная: А если сейчас Путин выйдет в шортах и начнет играть в теннис, это значит, что результаты у нас тоже все вырастут?

Тарпищев: Внимание  и спонсоры сразу пойдут, несомненно.

Белоголовцев: Я хотел обратить внимание. Вы говорите: «МГИМО», «инструктор ЦК», но это же не все, не многие, это же кучку элиты.

Тарпищев: Да, но дипломатический корпус весь играл. Трояновский, например, наш посол, когда мы приехали в Америку на турниры, под наши турниры он проводил все совещания на лужайке.  И неслучайно в те годы, в 70-е, он Морозовой Ольге, нашей чемпионке, подарил «Волгу». Как бы теннис воспринимался как имиджевый вид спорта. Неслучайно сейчас в Казахстане теннис развивают, потому что с Назарбаевем когда я разговаривал, он сказал, что знает, что такое теннис для имиджа страны. «Ты не можешь, - говорит, - помочь мне развить теннис в стране?»

Дзядко: И вы помогаете?

Тарпищев: Сейчас он строит параллельно 14 центров в стране, в 14-ти городах теннисные клубы.

Белоголовцев: Хотел вас попросить дать какой-нибудь совет руководству нашей страны по поводу того, что делать в Сочи. Все будут ждать побед, при это мы знаем, что, например, президент России Владимир Путин старается не ходить на спортивные соревнования, где наши могут проиграть. Например, его поход на бой Кличко – Поветкин даже не рассматривался. Как в себе это перебороть? Если я не ошибаюсь, Борис Ельцин ходил на все соревнования, в том числе, где наши спортсмены проигрывали или, скажем, могли проиграть.

Тарпищев: Это зависит в основном от окружения. Потому что день планируется (знаю эту кухню, отработал пять лет в Кремле), предложение идет снизу, делается регламент, а президент утверждает.

Белоголовцев: А от кого должно быть приглашение?

Тарпищев: Поэтому желание пойти или не пойти – решение президента, но, как правило, он идет туда, куда приглашают.

Лебедев: Скажите, как было. Вы говорите: «Борис Николаевич, пойдем сегодня на теннис». А он спрашивал: «А вдруг проиграют, как я народу покажусь?»

Тарпищев: Во-первых, надо  тогда о волейболе говорить, потому что волейбол он любил и шел на него от любви и независимо от результатов.

Лебедев: Особенно «Уралочку».

Тарпищев: Летали мы и в Екатеринбург на матчи. Для него главное было, что турнир его именем, он ездил на турнир туда, несмотря на то, выиграет команда или нет.

Лебедев: Никогда он не спрашивал: «Шамиль, как считаешь, выиграют или проиграют? Стоит идти или не стоит?» Или для него главное было получить удовольствие от зрелища?

Тарпищев: Один раз я пришел, на зимних Олимпийских играх в 1994 году, тогда он меня спросил, какое место займем. Я говорю: «По моим расчетам третье». Он говорит: «Только первое». Я говорю: «Хорошо». Через три дня пришел, говорю: «Для этого надо решить вот такие вопросы». Тогда цена результата была 5,6 млн. долларов.

Лебедев: Чтобы занять первое место?

Лобков: Что вы имеете в виду?

Тарпищев: Подготовки команды. Я говорю: «Если это будет решено (тогда тяжелая была ситуация с финансами), тогда я думаю, что у нас есть шанс выиграть». Они решили вопрос, и тогда мы выиграли 11 золотых медалей. И это высший результат – в 1994 году был, на зимней Олимпиаде, и мы были первыми. И весь мир считал, что Россия провалится.

Лебедев: С тех пор только хуже, хуже и хуже на зимних Играх.

Тарпищев: К сожалению.

Командная: А вы никогда не пытались заразить Владимира Путина теннисом, потому что Борис Ельцин очень любил теннис и, конечно, у нас результаты раньше в теннисе были гораздо выше. Сейчас, как я понимаю, и финансирование тенниса значительно упало по сравнению с теми годами. Вы не пытались его, может быть, сводить на какие-то матчи, поиграть с ним?

Тарпищев: Во-первых, финансовые проблемы начались с того, что экономически стало все хуже, и ушел средний и малый бизнес, исчезли маленькие спонсоры. У нас было порядка 25 спонсоров по 250 тыс. долларов, мы это потеряли. А что касается Путина, когда мы выиграли Кубок Дэвиса в 2002 году, он принимал команду в Огарево, и Женя Кафельников подарил ракетку, говорит: «Владимир Владимирович, вы пробовали играть в теннис? Я предлагаю попробовать». Тогда Владимир Владимирович сказал: «Это игра очень сложная для меня».

Белоголовцев: Хотел спросить вас, вернувшись во времена Борис Ельцина. Говорили, что он утверждал или участвовал в утверждении всех тренеров сборной России по футболу. Насколько это правда?

Тарпищев: Вообще не касался. Никогда.

Белоголовцев: Интересовался?

Тарпищев: Интересовался – да. Он любил футбол. Тогда был клуб «Ильинка» с его подачи при правительстве России создан. И были матчи Москвы против правительства России. Спрашивает: «А какой результат будет? Москве мы можем проиграть?» Я говорю: «Теоретически можем». Он говорит: «А если я встану в ворота?» Такие моменты тоже были. Но он вообще не лез в тренерские составы, кадры.

Лебедев: А когда Анатолия Федоровича утверждали тренером сборной? Говорили, что все-таки советовались с Борисом Николаевичем.

Тарпищев: Нет-нет. Он никогда не вмешивался. Хотя интересовался спортом так, что каждый день я писал отчет, что происходит в мире по спорту, клал ему на стол каждый день.

Лобков: А была мечта: Москва, Олимпиада-2012? Какие усилия тогда предпринимались? Почему тогда не получилось? А в Гватемале получилось, и Сочи получил олимпийский статус. Может быть, как член МОК, а в прошлом советник президента, может, какие интриги расскажете: что все-таки влияет на выбор олимпийской столицы?

Тарпищев: Реально то, что Москва не выиграла,  было изначально известно, что не выиграет Москва, потому что то, что было предложено, проекты были хуже других стран. Это объективно.

Лобков: Говорят, что и в Гватемале тоже не слишком котировался наш проект.

Тарпищев: В Гватемале была другая ситуация. Потому что в МОКе идет ротация по континентам, выборы той или иной страны: азиатская вначале, потом латиноамериканцы, потом европейская. Есть некие предпосылки такие, что, как правило, в Европе два раза подряд Олимпийские игры не дают. И что касаются Сочи, то страна это заслужила, а зимней Олимпиады в России не было. Посмотрите, сколько в Америке было Олимпиад. И, естественно, когда были гарантии правительства, прежде всего Путина, и предложена была реально уникальная программа, потому что можно спуститься с Красной Поляны за 40 минут на берег моря и искупаться, такого нет нигде, реально это был один из козырей. Сочи мы подавали и при Ельцине в 1994 году, но тогда как бы «понтяра» была. Сочи второй раз баллотировалось.

Белоголовцев: А почему первый раз не сложилось?

Тарпищев: Первый раз ни у кого не складывается. Мадрид сейчас третий раз подавал и не сложилось. С первого раз практически никто.

Белоголовцев: А что конкретно в 90-е у Сочи было не так? Мало денег готовы были потратить?

Тарпищев: Задача была не выиграть, а заявиться. Причем, когда мы обсуждали этот вопрос, денег не было проводить Олимпиаду. Надо было создать имидж России. И мы действовали по имиджу России. Тогда бульварной прессы было много, что Россия вообще непонятно что. И мы были 9-ми кандидатами. Я потом еще скандально выступил на МОКе. Мне еще сказали, что на МОКе так резко не выступают, и Смирнов Виталий Георгиевич одернул меня тогда: «Ты все правильно говоришь, но смотри, нам в четверку попадать нельзя».

Белоголовцев: А что сказали? Что было резкого и необычного?

Тарпищев: Смысл такой был, что на нас были нападки «желтой прессы», в номер подбрасывали, какая страна бандитская, что происходит и так далее.

Лобков: А не так разве было?

Тарпищев: Правильно, но я-то играл на то, что мне надо было имидж России сделать. Чтобы Россия засветилась во всем мире, что мы готовы это делать, и  мы цивилизованная страна. Но выигрвать мы не хотели.

Белоголовцев: А если бы выиграли, не дай Бог?

Тарпищев: Это не было бы. Все было рассчитано, что в четверку мы не попадем.

Командная: В последнее время жители многих европейских городов начинают протестовать, чтобы крупные соревнования проводились в их городах, странах, потому что они считают, что гораздо лучше деньги с городского и национального бюджета тратить на какие-то более, с их точки зрения, важные вещи: образование, здравоохранение. При этом Россия в последнее время получила чуть ли не все главные спортивные события мира: Олимпиада, чемпионат мира по футболу, Универсиада, летняя, зимняя. Как вы думаете, эта тенденция продолжится? И когда она дойдет до России? Или мы будем готовы сорить деньгами еще долго?

Тарпищев: Это спорный вопрос. Потому что любое крупное мероприятие – это развитие города. Траты в основном не региональные, а федеральные, из федерального бюджета. Тут взвешивать, что хорошо, что плохо, наверное, некорректно. Потому что нет победителей в этом споре. Не будет. А с позиции того, что параллельно инфраструктура города идеальной становится, дороги идеальней становятся, интерес там, где спорта не было, возникает, дети идут заниматься – плюсов можно очень много найти. Но минусы, конечно, тоже есть. Допустим, как будут функционировать громоздкие объекты.

Дзядко: А вам не кажется, что Олимпиада в Сочи дается какой-то слишком высокой ценой?

Тарпищев: Высокой ценой, но надо учесть, что Сочи – это единственный курорт в России. И реально, народу надо где-то отдыхать. Дальше будет развитие Лазаревского, побережье уйдет на 30 км дальше.

Лобков: Мы имеем в виду даже экологического ущерба, который до сих пор не имеет реальной оценки.

Тарпищев: Экологический эффект, ущерб, не оценим, во всех странах одинаковая ситуация, чем-то надо жертвовать.

Лобков: Нет, не во всех. Такой, как в Сочи, было не во всех странах.

Тарпищев: Мы смотрим с позиции плохого. У нас нет победителей в споре, потому что мы хорошее не расцениваем, а  говорим только о плохом. Я плюсы говорю. Думаю, что с позиции Олимпиады плюсы перевешивают плохое.

Лебедев: Я согласен с олимпийским плюсом, тем более согласен чемпионата мира по футболу. Но Универсиада – зачем такой размах, когда в мире это событие практически незамеченным остается?

Тарпищев: Плохой размах разве?

Лебедев: Размах слишком большой, а выход…

Лобков: Про инфраструктуру можно не говорить, потому что до этого прошло 1000-летие Казани, уже один раз центр города зачистили. Потом прошла Универсиада, и еще раз немножко зачистили. От старой Казани почти ничего не осталось, там сплошной город спорта и, прошу прощения, одна большая мечеть.

Тарпищев: Давайте возьмем другое. Это регион, где спектр видов спорта развивается равномерно по всем видам спорта.

Лобков: Замечательно. Старый город мне как-то дороже, честно говоря.

Тарпищев: Давайте не говорить, что дороже, что не дороже. К плюсам относят то, что на сегодня это самый спортивный регион. Это раз. И второе: почему Казани не замахнуться на летнюю Олимпиаду, допустим, в 2024 года?

Лобков: Тогда «прощай, Кремль казанский».

Тарпищев: Я в принципе говорю.

Дзядко: А подобные дискуссии ведутся?

Тарпищев: Можно провести Олимпийские игры реально в Москве, Санкт-Петербурге, Казани. Пока дискуссии не ведутся, но я веду. Почему нет?

Лебедев: С господином Ильхановым говорили об этом?

Тарпищев: Потому что город готов к этому. Одна проблема и главная беда – что… Допустим, как строится спортивный объект в Мадриде? Строится спортивный объект, он завешивается  на баланс муниципалитета. Допустим, теннисный центр стоил 232 млн. евро – с крышей подвижной от солнца, от ветра, воды, под каждым сидением «кондишн», на улице искусственная река, 24 разных корта с разными покрытиями. Можно играть только два месяца в году. Лето все время в Испании. И что самое интересное? Это на балансе муниципалитета, отдается заинтересованной организации в оперативное управление, не требует отдачи, а контролирует работу. Понимаете какой подход? А у нас строится объект, который, допустим, стоит в обслуживании 63 млн. рублей, и это падает на плечи кого? На плечи того, кто занимается: абонементная плата, удорожание занятий и так далее.

Командная: Это вы про свой теннисный центр в Казани говорите?

Тарпищев: Аналогично, я «например» говорю. Логика-то в чем? Наверное, это надо фиксировать и делать грамотно, чтобы абонемент не стоил выше заработной платы.

Белоголовцев: Я был в Казани, мне очень понравилось, как сделали город, центр города, в отличие от коллеги Лобкова. Я о другом хочу спросить применительно к Универсиаде. Вы чуть-чуть нас, журналистов, обвинили в том, что мы нагнетаем истерию. Но мне как раз кажется на примере Универсиады, что это не мы. Что когда министр спорта Мутко, например, победно говорит в каждом интервью «мы завоевали 159 золотых медалей Универсиады, а завтра 844 завоюем», то после этого все и ждут победы в Сочи. И просто зритель же не понимает, что там сборная России первая раскатала студентов из Коста-Рики. Может, здесь как раз идет нагнетание, истерия ненужная?

Тарпищев: Здесь, наверное, тоже надо говорить о нашем менталитете. Например, если говорить о нашей федерации, то мы не гнались вообще за результатом.

Белоголовцев: Это же не вопрос федераций, это вопрос общей политики. Когда мы смотрим новости федеральных каналов…

Тарпищев: Это больше вопрос федераций. Потому что федерация хочет показать, что они такие звезды. Общественная организация хочет показать.

Белоголовцев: Министр Мутко и президент Путин, в первую очередь, в новостях Первого, Второго, Четвертого каналов хотели это показать. Мы не видим интервью руководителей федераций. Мы видим интервью руководителей федерального правительства.

Тарпищев: Понятно, но вообще нагнетание, чтобы выиграть обязательно Олимпиаду – такого не было. Было желание федераций включить в заявке всех, которые выигрывали. Что было неправильно, потому что каждый хочет показать свое лицо вместо того, чтобы показать свою работу. Это было самое плохое, что было. Не было задачи завоевать теннису… и уже плана по медалям, сколько завоюешь золотых медалей. Это ушло. Но сам факт: менталитет срабатывает, как в Советском Союзе. И срабатывает дальше механизм такой: не завоевал – значит, не получил средства на дальнейшее развитие.

Лебедев: Вам приходилось уговаривать теннисистов, чтобы они участвовали в Универсиаде?

Тарпищев: 100%. Никто не хотел играть.

Лебедев: И вы тоже нагнетали?

Тарпищев: Нет, мы ставили молодых, потому что в теннисе… вот сейчас финал Кубка федераций, никто не хочет играть.  Почему? У нас вообще особый вид спорта, я могу долго рассказывать. Индивидуальный календарь спортсменов, это 34-36 недель соревнований в год, выпадений из календаря индивидуального – это потеря рейтинга, потеря рейтинга  - потеря зарабатываемых средств. А Кубок федераций что им дает? Ничего.

Лебедев: Раньше, лет десять назад никто не отказывался ни в Кубке Дэвиса, ни в Кубке федераций. Проблемы же такой не было.

Тарпищев: Пять лет назад! Проблема возникла после футбола и хоккея, когда пошли сумасшедшие деньги в футболе и хоккее и другие виды смотрят, что им ни за что дарят машины и так далее, вот здесь кончился патриотизм.

Лебедев: То есть теннисисты стали завидовать футболистам?

Тарпищев: Пять лет не завидуют, а…

Лебедев: Требуют справедливости?

Тарпищев: Нет, не так, внимания требуют, прежде всего. Теннисисты говорят: «Наш результат никого не интересует, зачем мы будем играть эти командные соревнования?»

Дзядко: Небольшое спортивное сообщение: на 90-й минуте в отборочном матче Россия – Азербайджан чемпионата мира по футболу 2014 года Азербайджан сравнял счет. 1:1. Поскольку 90-ая минута, счет вряд ли изменится,  но, тем не менее, ничья в этом матче позволяет нашей сборной выйти в чемпионат мира с первым местом в группе. Мы станем впервые за 12 лет участниками чемпионата мира.

Лобков: Зато есть возможность чуть-чуть вспомнить. В разнообразных справочных изданиях Шамиль Тарпищев не называется только как тренер сборной по теннису. «Российский государственный политический деятель» - я вспоминаю, что вы действительно был один из самых влиятельных людей в стране. Пик вашего влияния был в 1996 году. Я помню, что против вас тогда активно интриговали такие влиятельные люди, как Чубайс, Борис Березовский, часть семьи Ельцина (я имею в виду Татьяна Дьяченко, Валентин Юмашева). Можно сказать, вас свергли тогда с политического Олимпа. Оглядываясь сейчас на то время, это так или нет?

Тарпищев: Я так не считаю. При смене команд я пострадал, когда снимали Сосковца, Коржакова, Барсукова, я, в принципе, никому, наверное, не нужен был, кроме Березовского, он имел силу. Я имел доступ к президенту и мог рассказать то, что я знал.

Лобков: А что вы тогда знали такого?

Тарпищев: Много было негативных вещей. Я со многими вещами был не согласен. В том числе, с приватизацией телевидения, где мы поскандалили с Березовским. Потому что при всех я сказал, что на мешочниках власть нельзя построить.

Лобков: А у вас какой был интерес в телевидении?

Тарпищев: Справедливый.

Лобков: Только справедливый.

Тарпищев: Естественно. Телевидение – это рупор. В чьих руках телевидение есть, на этом заканчивается тот или иной политик. Телевидение управляет страной.

Лобков: А Чубайс с Березовским…

Тарпищев: Чубайс здесь вообще ни при чем.

Лобков: Чубайс лишил вас вашего главного инструмента финансирования, как я понимаю, Национального фонда спорта, где вы были совместно с Борисом Федоровым.

Тарпищев: Неправильно. Нас лишил не Чубайс, а Березовский как раз, и НФС должен был перерасти в госфонд, документы на это есть. Потому что я считаю, что это было колоссальной идеей, которая способствовала сделать спорт самофинансируемым.

Лобков: Это была свободная экономическая зона внутри экономики, которая завозила сюда водку «Кремлевскую», которую делала в Венгрии или Бельгии, не помню.

Тарпищев: И что плохого в этом было?

Лобков: Без акцизный продукт, имеет с этого 1200% дохода…

Тарпищев: Правильно. А как выживать надо было в то время?

Лобков: Это не выживать, это очень роскошно жить.

Тарпищев: Абсолютно неправильно.

Лобков: 1200% дохода?

Тарпищев: Было предложение сделать из НФС государственный фонд, который бы способствовал бы сделать при вложении средств в заводы и фабрики весь спорт самофинансируемым. Эта идея была, она витала, она существует. И на это есть все документы.

Лебедев: Сейчас можно это использовать?

Тарпищев: Если бы система… Тогда удалось бы довести… Кстати говоря, в те времена я не успел защитить как раз программу по спорту, потому что был принят закон федеральной программы по санаториям, которые я сохранил по всей Волге, собрал весь туризм, который был развален абсолютно, не дал приватизировать часть туризма. А свой конек, спорт, мне не хватило 8 месяцев, чтобы было так, чтобы сейчас проблем в спорте у нас не было вообще.

Лобков: Все-таки Национальный фонд спорта, как я понимаю, был связан с очень многими людьми влиятельными, в том числе с Япончиком и другими известными людьми.

Тарпищев: Никогда не был.

Лобков: По крайней мере, об этом говорят те расшифровки, которые были опубликованы, которые передал Борис Березовский в «Московский комсомолец». Это фальшивые расшифровки? Не заносили 20 млн. долларов лично в кабинет Коржакову? Это все ложь, фальшь? Сейчас, 20 лет спустя, что вы можете сказать об этом?

Тарпищев: Это ложь. Я же не бежал из страны. Если бы это было, наверное, мне надо было уезжать куда-нибудь. Я же остался здесь, у меня попыток не было. Потому что я отвечаю за правду, которая была, и за то, что я делал. Я с любым оппонентом могу рассуждать…

Лобков: Просто Борис Ельцин остался, даже если не было Коржакова и Барсукова, и он их отодвинул, все-таки он оставался как ваш личный друг, он мог гарантировать вам безопасность.

Тарпищев: Каким образом? Когда Березовский был в Совете безопасности.

Лобков: Но это раньше было.

Тарпищев: В 1996 году была реально угроза моей жизни. Был момент, что я поехал по теннисным турнирам, за 184 дня поменял 23 страны. Когда мне в номер звонят, говорят: «Тебя ночью убьют», – наверное, не очень хорошие ощущения.

Лобков: Вас преследовал Березовский?

Дзядко: От кого угроза исходила?

Тарпищев: От Абрамовича.

Дзядко: Если проводить параллель между сегодняшним днем и тем, что было тогда, нынешний министр спорта Виталий Мутко столь же влиятелен, как и вы были в то время, или нет?

Тарпищев: Мне не судить, сравнивать тяжело. Ясно, что он член команды, и то, что он сделал в спорте много хорошего, – несомненно. Я думаю, что вины-то его нет, что происходит в спорте. Вопрос спорта – опять-таки мы упремся в законодательную базу, которую мы не решили. В свое время при работе Фетисова я предлагал, что государственно-общественный статус был бы наиболее подходящий для нашей страны в силу того, что тогда государство может давать деньги общественным организациям и контролировать их.

Лебедев: Как в Скандинавии.

Тарпищев: Потому что в Швеции, допустим, в законодательстве не нужны золотые медали, они занимаются массовкой, здоровьем нации, и у них нет такого, что надо выиграть золото.

Белоголовцев: Уточню, когда после провала на чемпионате Европы к Путину приезжает теперь уже бывший глава российского футбола Сергей Фурсенко, после разговора с Путиным подает в отставку и исчезает на год вообще, этого человека не видно нигде, как будто его нет на планете Земля, это не то самое прямое управление спортом? Когда Владимир Путин назначает спонсорами федераций или команд конкретные роскорпорации: «вы в «Роснефти» ЦСКА, вы вот эти займитесь вот этим» – это не то, о чем вы говорите? И без всякого законодательства.

Тарпищев: Да, поэтому я и говорю о трех моделях, мы должны быть одной из этих моделей. Было объективно для федераций, которые неимущие. Много же федераций. Не связано же все с футболом и хоккеем. Другое дело, что футболу и хоккею много внимания уделяется, потому что это народные виды. Объективно: футбол и хоккей для нашей страны изначально были такими. Сама связь, которая отсутствует и не дает выжить многим федерациям, – это невозможность общественной организации при той законодательной базе, которая у нас есть, заработать на собственную деятельность. Хотя многие бы федерации коммерческие, которых можно назвать, пять-шесть, могли бы выстоять в сложной экономической ситуации. Но для этого должны быть механизмы законодательные, такие как отчисления от рекламы. Допустим, если в Америке спортсмен выигрывает, условно, призовыми миллион долларов, то реклама дает коэффициент 7,5. В Европе 3,5. У нас – 0.

Лобков: А что случилось с руководителем Национального фонда спорта Борисом Федоровым, слухи ходили, он довольно молодой умер и довольно внезапно.

Тарпищев: Это вопрос не ко мне.

Лобков: А что вы думаете?

Тарпищев: Я в Национальном фонде спорта с 1994 года не был, потому что с 1994-го по 1996-й я был в гипсе, порвал ахилл, на работу ходил на костылях. И мне еще в 1994 году Коржаков запретил заниматься Национальным фондом спорта. А в 1996-м все начали вешать на меня. Но это мы говорим о том, у кого в руках телевидение, и кто этого  хотел. Кто хотел? Гусинский, Березовский.

Командная: В спортивных кругах есть такое мнение, что после Олимпиады в Сочи Виталий Мутко уйдет с поста министра спорта и молодежной политики и станет снова управлять российским футболом, станет президентом Российского футбольного союза. Слышали вы что-то об этом? Кто может стать новым министром спорта в нашейстране сейчас?

Тарпищев: Это вопрос не ко мне. Что касается позиции Мутко, то если он сам так хочет, и он футболист… я бы тоже хотел. Я не хотел быть министром спорта в свое время, потому что…

Лебедев: Сейчас хотите?

Тарпищев: Нет. Я занимаюсь своим любимым делом. У меня хобби и работа совпадают, и как бы не было плохо в теннисе, мне это нравится. Сам процесс работы. А с позиции Мутко: он же профессиональный футболист. Я думаю, если он этого хочет, это законное его право – хотеть, а властям решат – нужно это или нет. Поэтому с этой точки зрения вопрос более личностный к Мутко, что он хочет, нежели рассуждать, уйдет он или не уйдет. Я думаю, если он очень захочет, он вправе уйти.