' style='fill:%23c4c4c4;fill-opacity:1'%3E%3Cpath d='M93.28-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.41-11.75zM98.5-57.4h2.52L94.7-45.67h-2.6l6.4-11.75zM103.78-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.4-11.75z'/%3E%3C/a%3E%3C/svg%3E)
Леонид Парфенов: «Хочу делать „Намедни“ в YouTube»
Журналист, телеведущий Леонид Парфенов в программе Hard Day’s Night анонсировал новые выпуски «Намедни» про 1946−1960 года и подробно рассказал о своем YouTube-канале «Парфенон» — почему считает это журналистикой, сколько на нем зарабатывает и почему с самого начала считал, что у него не будет больше 500 тысяч подписчиков. Также обсудили музыкальную (и не только) ностальгию по 90-м, неудавшегося, по мнению Парфенова, «Голубого Урганта», издания, которые он читает, а также Боширова, Петрова и Золотова.
Вместе с Антоном Желновым выпуск провели ведущие телеканала Дождь Илья Шепелин и Денис Катаев, заместитель главреда «Медузы» Александр Горбачев и главред интернет-издания «Сплетник.ру» Татьяна Арно.
Желнов: Добрый вечер. Hard Day's Night на Дожде по вторникам. Меня зовут Антон Желнов, и я очень рад приветствовать вас, наших зрителей, и Леонида Парфенова, нашего сегодняшнего гостя.
Парфенов: Добрый вечер.
Желнов: Здравствуйте, Леонид, рады видеть вас. С Новым годом наступившим вас!
Парфенов: Ой, уж давно наступившим. Со всеми прошедшими, это называется.
Желнов: Да, со всеми прошедшими, как говорится. Леонид, я не стал к вам «подводиться», телеведущий, автор фильмов, блогер, в конце концов, так много регалий и званий, все всё знают. Как вы сами себя идентифицируете? Все-таки почти год уже «Парфенону», вашему youtube-каналу, довольно успешному. Блогером стали за этот период времени, вот за этот год?
Парфенов: Нет, это журналистика, нет тут никакой другой профессии, это иной способ журналистики, вот и все. Нет, я журналист и телеведущий, вот эти две вещи все-таки разные, потому что я пишу, и я что-то модерирую, что называется, в кадре работаю. А так у меня же есть, например, книжки, я же не писатель, это просто журналистика в твердом переплете.
Желнов: Но «Парфенон» блогерством можно назвать? Вы сами себя к блогерам причислили за этот год?
Парфенов: Не знаю. Нет, не думаю, потому что все равно youtube это способ доставки, это способ аудиовизуального обслуживания населения на дому. Это просто так вот приходит, но делается это так же, как журналистика. Конечно, я стараюсь, чтобы это был другой формат, чтобы это был все-таки не такой же я, какой в фильмах, например, но и там…
Желнов: А какой?
Парфенов: Ну, это такая всамделишность на коленке которая делается, и в этом в принципе должно быть уж по крайней мере отличие, а может быть, даже и какое-то достоинство, что вот видно, что это hand made, это вот все сам снял, все вот где там был, поэтому может быть что-то со звуком не так, картинка не то, но зато все от первого лица, и оно немножко более личностное. В принципе я знаю за собой этот тип текста, это когда я продумал, раньше слушателям этого всего и зрителем был один Сергей Нурмамед, это так я рассказывал будущие эпизоды.
Желнов: Это ваш режиссер?
Парфенов: Да-да, режиссер-постановщик наших фильмов, мой соавтор. То есть вот я, вот оно у меня что-то устоялось, и я имею чего-то Сереге донести про, не знаю, Сергея Щукина, или там Прокудина-Горского, или там про еще кого-то. И это вот такой вот способ, у меня с одной стороны все отложено, с другой стороны это не чистый стендап, когда та-та-та-та, прямо уж ведение-ведение.
Арно: То есть youtube-журналистика, можно так это назвать?
Парфенов: Да не знаю я, как назвать…
Арно: Мы хотим конкретно чтобы вы сами себя назвали в этом году, Леня.
Парфенов: Я не склонен к самоаналитике какой-то. Хоть горшком назовите, только в печку не ставьте.
Катаев: По поводу журналистики, все равно вы сейчас сказали, в какой-то степени журналистика.
Парфенов: Просто журналистка, просто другого вида немножко, другого рода.
Катаев: Вот. Тогда такой вот вопрос. Многие сегодня, в эпоху постправды, фейкньюс, задаются вопросом от ответственности именно блогера, ведь у него даже юридически, у блогера, ответственности меньше. Вот когда вы работали в «Намедни», вы наверняка обладали и ресурсами большими для факт-чекинга и так далее. Сейчас вы как эту ответственность ощущаете? Или чувствуете себя менее ответственным?
Парфенов: Тогда, во-первых, никто не знал про… Можно же искренне заблуждаться. Во-вторых, вот в этом виде youtube-канала ты поневоле выступаешь все время и комментатором. У тебя нет возможности поехать в командировку, ты высказываешь какое-то свое мнение в связи. Поэтому, собственно, это и считается блогерством, что человек в принципе где-то там работает, у него есть какая-то основная занятость, и тут по ходу пьесы…
Катаев: Публицистика.
Парфенов: У него какие-то заметки на полях, «А вот еще со мной тут было». Ну вот, не знаю, Навальный тоже был на выставке Брейгеля, вполне бы мог поделиться, но не стал. А я стал. А я стал, потому что мне казалось, это, с одной стороны, журналистский вроде бы подход, но он комментарийный, он очень личностный. Почему все упираются в то, что вот эмблемой этой выставки является «Вавилонская башня», а я при этом убежден, что главный шедевр «Охотники на снегу». Вот как я с этим разобрался, ну должна же возникнуть какая-то задача, нельзя же вообще рассказать: Питер Брейгель-старший, он же «Мужицкий», видный представитель изобразительного искусства. Про что-то надо сообщить.
Это очень личностное, ну какой тут может быть факт-чекинг. Я не вру, действительно афишами выставки является «Вавилонская башня», я не грешу против истины, не позволяю себе «интересничать», я действительно считаю, что «Охотники на снегу» более значительное произведение, ну так мне кажется, еще более значительное.
Катаев: То есть журналистикой все равно это не назовешь, выходит так?
Парфенов: Ну, послушайте, а вот что является… Денис, вы не могли учиться вместе со мной в Ленгосуниверситете имени Жданова, где бы вам преподавали марксистско-ленинское учение печати, где отдельно была бы партийность, массовость, народность, действенность и всякие прочие принципы. Что вам далось это определение, вот это вот журналистика, а вот это не журналистика. Это масс-медиа, это вообще вот все. Это точно так же, как история не является учебником, в котором написано. Я вот всем всегда говорю, и могу сказать и этой аудитории, если бы историю действительно вы бы проходили по учебникам, то вы бы все бы помнили, в каком году была Жакерия. А из вас ни один не помнит, в каком году была Жакерия, потому что сейчас погуглить вы этот год не можете.
Катаев: 1415, кажется?
Парфенов: Нет.
Арно: Можно я немного, коллеги, включу «Дудя» и спрошу вас, сколько вы заработали на «Парфеноне» за 2018 год?
Парфенов: Я помню, чего мне приписали. Я не суммировал, мне кажется, что это несколько выше сильно, но и то там даже те деньги, которые там были названы, они невелики. Вообще деньги там не сумасшедшие, мягко говоря, и материальный стимул для меня самый слабый в выпускании.
Арно: Ну хотя бы окупается?
Парфенов: Нет, это приносит какие-то деньги. Главным образом, кстати, я думаю, что в том числе потому, что я весь контент заполняю сам, поэтому ничего не куплено, все свое.
Арно: А вы следите за цифрами? Как бы раньше, в телевизионную историю…
Парфенов: Я слежу, конечно, за цифрами, и за комментариями слежу, да. Нет, про деньги договариваю, раз уж вы сказали про Дудя. Вот я перед Новым годом с ним встречался, надеюсь, не открою никакой тайны, он стал говорить, что вот пора бы типа улучшать жилищные условия. Ну это яркий пример того, что деньги там невелики, потому что человек, который не просто в явном фаворе, а просто вот далеко отодвигая второе-третье-четвертое место, занимает вот этот жанр, представить, что он только задумывается об улучшении жилищных условий. Работай бы он на метровом федеральном канале, он бы уже давно все такие проблемы давно бы решил.
Шепелин: В Италии бы уже виллу заимел бы… А вам приходится отказываться от предложений по рекламе?
Парфенов: Нет. Приходится недобирать предложений по рекламе, почти никогда не бывает два ролика.
Шепелин: То есть ничего такого кошмарного вам не приходит…
Парфенов: Нет, наверное, приходит и кошмарное в том числе, судя по тому, как люди комментируют потом, называя что-то кошмаром, или зашкваром, или еще чем-то, но еще раз, никто в очередь не стоит, никаких бешеных денег там нет, никаких очередей до конца горизонта из брендов не выстраивается.
Арно: Но за цифрами вы следите, за просмотрами?
Парфенов: Ну а зачем тогда вообще это делать?
Арно: Зафиксировали, что они у вас снизились к концу года? Мы проследили.
Парфенов: Да.
Арно: Почему?
Парфенов: Потому что, я это с самого начала предвидел, что подписка не может быть больше пятисот тысяч. И хотя мне тут же сказали «Да будет миллион!», это же видно, как мучительно, 460, вот стало 470, это же вот чувствуется всегда.
Арно: Вы переживаете?
Парфенов: Нет, я не переживаю, ну такова ниша. Конечно, я за всем этим слежу. Она примерно совпадает, число этих подписчиков примерно совпадает с количеством экземпляров томов «Намедни», проданных за десять лет.
Горбачев: А за другими людьми вы следите на youtube? То есть вы являетесь потребителем?
Парфенов: Я ни одного youtube-канала не видел. Ни до того, как…
Горбачев: Вообще ни одного? То есть интервью даже Дудю?
Парфенов: Нет, я видел, в том числе собственное, но они не являются в этом смысле блогом, это просто они сделаны как телепередача. Она могла бы выходить…
Горбачев: Вы не смотрите на конкурентов, это как бы вам не интересно?
Парфенов: Каких конкурентов?
Горбачев: Ну, там же много людей, которые так или иначе рассказывают про свою жизнь.
Парфенов: Ну они про свою жизнь рассказывают, я стараюсь не про свою жизнь рассказывать, а про что-то, что может быть резонансно. Нет, я ничего… Я пытался что-то смотреть, я включал — и все становилось понятно, ну окей.
Арно: А BadComedian вы не смотрите? Вам что, неинтересно?
Парфенов: Ну это совсем другой жанр.
Арно: Ну и что?
Шепелин: Ну это тоже youtube все-таки.
Парфенов: Ну и что, youtube? А он не мог бы быть на ТНТ, что ли? Что в нем специфически ютьюбовского?
Шепелин: Нам-то интересно, что вы там смотрите.
Парфенов: Нет, ничего в общем не смотрю. Нет, я много чего смотрю, но у меня очень специфические есть…
Горбачев: Вам не кажется, что это какой-то язык отдельный, нет? Или это просто среда, то есть там нет специальных каких-то законов жанра, языка.
Парфенов: Вот, смотрите, ТНТ когда подписной вот этот, он примерно такой же, в смысле мата, вообще свободы выражения и так далее. Технически снято по-другому, да, но раз в интернет пошел, то… И это сразу… Но Дудь снят абсолютно классической телепередачей, собственно говоря, в техническом отношении это ничего не представляет, три камеры, что тут может быть. Другое дело, что за сорок лет, которые Никита Михалков давал интервью, у него никто такого интервью не взял, вот это… Ну так это какое имеет отношение к youtube?
Арно: Я вас рискну спросить, смотрели ли вы, или хотя бы, может быть, вы слышали про проект «Голубой Ургант»? Это когда на федеральном…
Парфенов: Я смотрел, да-да. «Нестарые песни о неглавном». Да, я понимаю. Суду знакомо…
Арно: Да. И что вы думаете?
Парфенов: Мне показалось, что они перемудрили. Мне показалось, что эта ирония в полной мере не считывается. Мне кажется, что нельзя вот просто взять текст Яна Арлазорова и читать сегодня, мне кажется, что это не рождает гомерического эффекта. Вот так мне показалось, вот если просто впрямую исполнять, должен быть какой-то перевертыш, должно быть… Мне кажется, они как-то перетончили, что ли. Я не знаю.
Горбачев: А вы думаете, он задумывался как гомерический эффект? То есть с комедийными монологами, наверное, да. С песнями, мне кажется, там вполне искренняя любовь к такому…
Парфенов: Ну, тогда я не разделяю эту любовь. Я тоже не понимаю, если вы не смотрели MTV, то у вас нет сердца? Вот такие слоганы, они для меня… Я не смотрел. На сердце не жалуюсь, что называется.
Арно: То есть это скорее провал?
Парфенов: Нет, я не знаю. Я не знаю. Я сказал, как я вижу приблизительно какое-то впечатление, но уже начиная от ведения, и дальше, и то, как гасится свет, а Киркоров допивает… Ну, как-то, не знаю. Мне показалось, что это не выстреливает. Мне задумка ясна, но мне казалось, что это нужно было как бы радикально…
Желнов: Задумка, вы имеете в виду интернет-телевидение?
Парфенов: Нет, как бы сыграть, ну они же все время говорят, как там, «Соловьиный помет» это была бы прекрасная программа на канале «Россия» и прочее. И они явно хотят показать, вот «олдскульное» телевидение, вот давайте мы его… Что мы его? Просто повторим, мы его…
Горбачев: Мне кажется, они его одновременно любят и как бы высмеивают.
Парфенов: Вот там не получилось ни того, ни другого. Вот когда любят, мы когда делали, мы все-таки старались, что если Расторгуев поет там, «Если радость на всех одна, на всех и беда одна», то это вот, и вообще он поедет в Усть-Кут. Я в Усть-Куте тогда снимал какой-то комментарий для «Намедни», поэтому я ставил туда Усть-Кут вот таким авторским произволом. И вот все было понятно с ним, вот с дубленкой, с тем, как «двушкой» звонит в автомате, «Да не, я на Усть-Кут поехал». И было понятно, что мы любим это поколение геологов, и эти надежды шестидесятых, и мы на это смотрим с иронией, конечно, но с очень доброй. А тут было что-то непонятное, как-то они не разобрались, и до меня не донесли эти свои чувства.
Катаев: Извините, если позволите, я сейчас, пока не ушли на другие темы. Про «Парфенон» давайте закончим. Я наткнулся в комментариях, в том числе на вашем канале, и в сети вообще, в фейсбуке, говорят о том, что вы ведете очень буржуазный образ жизни, постоянно пьете вино и ездите по Парижам и по Италии, кичитесь этим. И, мол, не слишком ли вы вот такую буржуазную передачку создаете? Не раздражаете ли население, Леонид?
Парфенов: Я не создаю передачу. Чем я могу поделиться, тем я делюсь. Ну, окей, у меня такой образ жизни. У меня нет машины, я не ношу дорогих часов, я не увлекаюсь горными лыжами, теннисом, еще чем-то. У меня нет ни одной богатой привычки, ни одной дорогой. Понимаете, я приехал на каком-то «Киа» желтого цвета, на такси, и уеду за 370 рублей на таком же. У меня просто другие приколы. Ну я просто не могу поделиться… А выкатил бы я какую-то свою тачку, и она бы там была меньше Lamborghini, наверняка бы сказали «Ну шо за отстой, при таких-то бабках…».
Катаев: Но вино всегда дорогое. Вам нравится, кстати, наше вино?
Парфенов: Нет, мне не нравится ваше вино. Оно «глухое». Я не люблю такие, мне свежее нужно. Это, в смысле, не в моем вкусе, вы сказали, нравится-не нравится, предложили два варианта. Нет, скорее не нравится.
Шепелин: Хочется закончить тему с «Голубым Ургантом», тем более, что вы сами вспомнили про «Старые песни о главном». Вас потом самого упрекали в том, что это так или иначе сыграло на некое такое возрождение, ренессанс советского проекта. Но смотрите, мы пришли к тому времени, когда уже начали люди ностальгировать по девяностым годам, это «Голубой Ургант». Как вы думаете, а вот это поколение, которое растет с ностальгией по девяностым, а не по Советскому Союзу, оно будет другим?
Парфенов: Это нормально, что пройдет, то будет мило. Люди старятся с репертуаром своей молодости, есть люди, которые и сейчас мечтают, чтобы наконец приехал Карел Готт и Адриано Челентано. Ну чего они не едут в нынешние-то времена, когда вроде платятся хорошие деньги? Я уверен, что и тот, и другой собрали бы Кремль, никаких сомнений.
Горбачев: Да, я бы тоже на Челентано сходил.
Парфенов: Ну, вот.
Горбачев: Ну, слушайте, Челентано великий как бы.
Парфенов: Вот, понимаете. Он спел «24 mila baci» в 1961 году.
Горбачев: У него и сейчас альбомы хорошие на самом деле.
Парфенов: Ну, в общем, поймите, есть, это закон жанра. И куча моих ровесников всегда будут считать, что лучше песни «Под крышей дома твоего» и «Городок наш разделяет река, очень разные ее берега» не бывает, потому что задушевнее Юрия Михайловича Антонова ну не было и нет человека.
Катаев: Один из самых дорогих остается артистов.
Парфенов: Я в принципе говорю, это нормально. И понятно, что Юрий Дудь говорит, что если не смотрел MTV, не было у тебя сердца, и не было у тебя детства, и не было…. Ничего ты не застал, вся жизнь прошла мимо тебя, ты не увидел в жизни главного. Но поскольку он не увидел Магомаева, то ему поколение его родителей не может сказать, что сам ты ничего не видел, потому что когда вот так вот руки распахнет, вот это вот да, это мощь и сила. Ну и что, так каждое поколение будет рассказывать.
Шепелин: Я несколько шире имел в виду, потому что вы сами говорили…
Парфенов: Уже теперь люди, для которых Земфира ностальгия.
Шепелин: В том-то и дело.
Парфенов: Потому что «Я помню все твои трещинки» это уже 18 лет назад.
Шепелин: Вы сами говорили, что «Старые песни о главном» это не только по музыке, это еще и по ощущению шестидесятых годов. А вот кроме…
Парфенов: Ну, начинали-то мы с махровых сталинских.
Шепелин: Вот кроме музыки, вот просто уже походников вспомнили, которые ходили в горы в шестидесятые, кроме музыки, будет что вспоминать этому поколению про девяностые годы?
Парфенов: Все вспоминается. Просто, понимаете, маскульт это давно, в маскульте, в модах, в «ящике» тогда, в телепродукции тогдашней, в хитах время проявляет себя особенно простодушно. Вот особенно ярко видно — господи, неужели они такое носили? Боже мой, они считали, что это круто? Это умиляет, это что-то сообщает об этом времени, вы можете долго-долго рассказывать, что это было рискованно, тра-та-та, и вот тогда только создавался бизнес, а можно включить «Бухгалтер, милый мой бухгалтер», и все становится понятно про кооперативный период русского капитализма.
Вот в этом смысле, это очень доходчиво передает дух времени, поэтому все так и хватаются. Это было тогда, когда Варлей «Трутся об ось медведи», и всем всё понятно, всё остальное достроится, всё, вся эпоха видна, и не нужно рассказывать, что Лелик еще бодрый, но Хруща уже нет, ракеты летают, но космонавты не гибнут, и прочее.
Шепелин: Хорошо, тогда перейдем к нашей эпохе. Я хочу спросить у вас, как у бывшего медиа-менеджера.
Парфенов: Ужас, не был я таким.
Шепелин: Я прошу прощения у Александра Горбачева. Вы следили за ситуацией, которая сложилась с изданием «Медуза», наверное, главным общественно-политическим изданием России последних лет в интернете?
Парфенов: А что такое с ним случилось? Каждый день читаю. А что с ним?
Шепелин: Десяток сотрудников уже ушел, произошел скандал с харассментом…
Парфенов: А, вы про Колпакова имеете в виду?
Шепелин: Про Колпакова, да.
Парфенов: Вы знаете, я не «вбурился», что называется. Я не понял, в чем там была история, и она как-то потом ушла. Как не забурился с самого начала, я про нее как-то потом забыл. Внешне на «Медузу» это никак не повлияло, я продолжаю ее читать. Ну и что, мне-то чего с этого?
Арно: То есть вы совсем не в курсе коллизии вообще?
Парфенов: Не, не в курсе.
Арно: Про харассмент.
Парфенов: Хотя знал Колпакова еще когда он был пермским журналистом.
Шепелин: Когда интервью для «Соли» у вас, видимо, брал, да.
Парфенов: Ну, не помню, для чего. Я там же много снимал, аж четыре серии. 60 съемочных дней там провел.
Желнов: Вам было просто лень вникать?
Парфенов: Нет, просто в тот момент, когда кто-то там кого-то, жена одного из сотрудников, что ли, я сейчас даже не помню, что, или сотрудница там чего-то… Но потом как-то про это писать перестали. Может, я не выискивал подробностей. Ну, окей, ну бывает. Тема модная, еще одним Вайншейном больше. Ну не знаю, ну правда, не знаю.
Арно: Я просто, когда про Вайнштейна, я уже сразу…
Парфенов: Нельзя проходить мимо харассмента, я понимаю. Я попытаюсь вчитаться впредь, когда вновь встречу.
Арно: Вайнштейн все-таки…. У них, вот Александр…
Парфенов: Он заинтересованное лицо.
Арно: Разумеется, не будем мы его терзать.
Парфенов: Так вы мне доскажите.
Арно: Дело в том, что Вайнштейн, вся эта история про движение MeToo и так далее…
Парфенов: Давайте не будем откатываться уж совсем.
Арно: Все происходит это на Западе. У нас как-то эта волна только надвигается на нас.
Парфенов: Это единственное отличие?
Арно: Только возрастные актрисы сейчас, когда уже говорят об Олеге Павловиче Табакове, например, или там о Гайдае, покойном…
Парфенов: Давайте как-то вернемся к …
Арно: Можно я задам вопрос?
Парфенов: Да. Это вопрос?
Арно: У нас в индустрии, в киноиндустрии, в телеиндустрии, которая может не менее, так сказать, «порадовать» нас этими историями, почему-то принято замалчивать что-то такое вот, что могло произойти за долгие годы…
Шепелин: Трудовой деятельности.
Арно: Трудовой деятельности. Вот вы когда-либо, вы, ваши коллеги, ваши подчиненные сталкивались с какими-то такими случаями?
Парфенов: Конечно, возникали всевозможные служебные романы. Коллективы молодые, творческие, горячие. До какой степени, что из этого было харассментом, а что не было… Не помню явных примеров, кстати, того, когда роман с вышестоящим лицом приводил к явному рывку в карьере. Я как-то не помню. Обычно это всегда было секретом Полишинеля, все это было, бывало так, бывало сяк. Ну да, конечно, это все время случалось. Выглядело это скорее обоюдным согласием сторон. Возможно, с чьей-то стороны это было попыткой сделать карьеру, а с чьей-то стороны — воспользоваться служебным положением. Явно такого вот не припомню, хотя, может быть, как-то это все так складывалось, но опять-таки, я не припомню ни одной значительной карьеры в российских медиа, киноиндустрию я не знаю совсем, которая была бы явно «это она потому, что она тогда вот с…»
Арно: Серьезно?
Парфенов: Ну, назовите мне кого-то.
Арно: Ну, я не могу назвать.
Парфенов: А я не могу припомнить.
Арно: Окей.
Парфенов: Ну, кто-то когда-то появлялся в кадре отчего-то, но это все не приводило потом ни к чему, потому что и романы эти расстраивались, и еще что-то.
Катаев: Вообще эта волна вам не кажется немножко надуманной, как говорят сейчас, проявлением уже левой диктатуры? Что называется, была одна диктатура, стала другая.
Парфенов: Ну, наверное. И то, и то, в любой же могут быть какие-то крайности, на то и существует суд. Понятно, ясно, что когда сначала долго-долго ничего не было, а теперь, значит, пошли «предъявы», то тут теперь вспомнят все, поднимут из гроба.
Желнов: Как вам кажется, то, что произошло в Америке, это поменяет вообще картину мира на какие-то ближайшие годы?
Парфенов: Не знаю.
Желнов: Дойдет до России, не дойдет, это вопрос другой.
Парфенов: Нет одного мира, в котором все меняется. Что-то меняется, что-то не меняется. Во Франции вот такие нравы, а в Америке вот этакие нравы. Во Франции сколько раз эксгумировали чуть ли не всех звезд шансона в попытках определить долю роялти у возможных дочерей и сыновей? Ну вот так вот принято, у них это часть национального образа жизни, так же, как и желтые жилеты. Ну, у них разные формы национального общественного бытования. Я думаю, что на всех это повлияет очень по-разному, на кого-то не повлияет вовсе. Не знаю, не берусь судить.
Желнов: Если говорить о медиа, с которых мы начали на примере YouTube, то что сегодня вашу информационную картину мира составляет? Вы раньше читали «Коммерсантъ».
Парфенов: И сейчас просматриваю тоже. «Ведомости».
Желнов: То есть остались…
Парфенов: Я уже сказал про «Медузу». Я читаю Republic, но он какой-то вяловатый стал, на мой вкус, как-то не очень держит драйв. Вот какой-то пульс жизни, да. Я все чаще оказываюсь, так же как и с «Коммерсом», с какими-то материалами, которые… Мне даже не очень понятно, а с чего их я сегодня должен прочитать?
Желнов: Вот да, Леонид. Когда…
Парфенов: С «Медузой» и с «Ведомостями», кстати сказать, это все остается вполне себе драйвово. Если говорить о профессиональных медиа, но мы же не только из них черпаем информацию.
Желнов: Да. Но вот эти все разговоры, в том числе и в профессиональной среде, про смерть журналистики в ситуации, когда у каждого есть своя платформа, да, посредник между властью и обществом.
Парфенов: То есть «смерть редакции» тогда нужно говорить.
Желнов: Да.
Парфенов: Вот это другое дело.
Желнов: Вы как-то спешите хоронить вот эти традиционные все виды журналистские?
Парфенов: Видите, я давно нигде не работаю. Мне похрен вот в смысле…
Желнов: Как потребитель, как потребитель.
Парфенов: Нет, как потребитель я получаю только лучший и больший контент. Это же вопрос доставки. Мне же все равно нужен контент, я выбираю контент. Произведен ли он ЗАО, ООО, сидят ли они в одном месте или работают все на удаленке ― да какая мне разница? Мне контент важен. Понимаете, газета «Правда» вот занимала сколько, улица Правды, 24, аж улицу собственную имеет! Почитать только там было ничего невозможно. Я еще помню эти времена, я даже в ней публиковался. И это читать тоже, кстати, было нельзя.
Мало ли что, и чего? Это способ доставки. Вот я обхожусь без офиса. Есть монтажка, где работают ребятки, но я-то там не работаю. Я обхожусь без офиса. Можно так делать книжки, можно так книжки дизайнировать, дизайн же тоже мой. Я хожу в дизайн-бюро, но сначала дома все это сам рисую. Я пишу фильмы, пишу «Парфенон», собираюсь делать серии «Намедни» в YouTube. То есть я их уже написал, четыре первых ― у меня прямо текст вкадровый и закадровый весь прописан. Первый будет пакет из шести серий.
Я убедился, что ничего не требуется.
Желнов: То есть вы возвращаете «Намедни»? Я не могу сейчас не зацепиться за эту новость.
Парфенов: Да, я хочу в YouTube сделать с 1946-го по 1960-й. То есть как бы нулевые серии, которые бы предшествовали тому, с чего когда-то начинался телепроект.
Шепелин: И это будет серьезно сделано, а не на селфи-палку снято, как «Парфенон»?
Парфенов: Нет-нет-нет, это киноспособ, в смысле теледокументалистика. Это студия, все, какие-то там 3D нынешние, живые артефакты, не знаю там.
Желнов: Вы это с каналом или, очевидно, нет? С каким-то федеральным делаете?
Парфенов: Нет, зачем канал?
Желнов: Нет. А с кем?
Парфенов: Зачем канал? Нет, это будет произведено… Нет, производитель ― у режиссера есть свой продакшен. То есть мы можем договориться…
Желнов: А партнер кто? Кто финансировать будет это все?
Парфенов: Реклама будущая. Набираем рекламу под это, и все.
Желнов: То есть размещать будете просто на своем YouTube-канале.
Парфенов: Может быть, я сначала размещу у какого-то партнера, у которого будет сначала первичное, что ли, размещение, но потом, конечно, это будет все перекочевывать на «Парфенон».
Катаев: А «Намедни» ― не зарегистрировано название на НТВ?
Парфенов: Название это является словом из словаря Даля. Под этим названием было четыре разных проекта. Пожалуйста, я могу назваться «Намедни с Леонидом Парфеновым», могу назваться «Немедля с Леонидом Парфеновым», как угодно. Можно выпускать с Василием Ивановичем какой угодно другой продукт.
Желнов: То есть там прямо корреспонденты снова, как в старые добрые времена, нет?
Парфенов: Нет-нет-нет.
Желнов: То есть вы один.
Парфенов: Нет, нет. «Намедни» по годам.
Желнов: Понятно.
Парфенов: Нет, события, люди, явления, определившие образ жизни. Вот с 1946-го, вот эта зрелая империя послевоенная, с которой сейчас берется образец прошлого. Вот могучая держава, которая тягается со всем Западом, у нее куча сателлитов, у нее вообще все. Непобедимая, легендарная, в боях познавшая радость побед. И всю эту историю подтянувшая от 800-летия Москвы, все эти Александры Невские реабилитированы, все крепостники орденами сделаны, в смысле Суворов, Кутузов и прочая, прочая. Это же очень про сегодняшнее время, это очень про этот тип державности.
Желнов: Очень про сегодняшнее ― вот как раз еще больше про сегодняшнее, да, еще больше про сегодняшнее я хотел бы спросить. Очевидно, эти люди стали бы героями «Намедни» 2018 года. Боширов и Петров (или Мишкин и Чепига, как кому удобнее), предполагаемые разведчики ГРУ. Вы смотрели это интервью?
Парфенов: Конечно.
Желнов: Которое довольно мощно срезонировало в прошлом году.
Парфенов: Конечно, конечно. Я даже комментировал и в годовом выпуске, и в таком текущем.
Желнов: Да. Что, с вашей точки зрения, это было? Потому что это же какой-то другой вид журналистики, да.
Парфенов: Я пытался это сказать, да. Это странная история.
Желнов: Что это за жанр вообще?
Парфенов: Жанр ― это госпропаганда, которая при этом с какой-то иронией, потому что там Маргарита Симоньян при этом позволяла себе некоторые удивленные глаза, хотя вроде бы ― и они в конце концов взмолились: мы же за помощью пришли! ― она должна была бы вроде подыгрывать. Но все так не лезло ни в какие ворота, что она решила: дай-ка я не буду так уж сильно подписываться в эту историю.
Нет, в конце концов, по совокупности всего произошедшего ведь было понятно, и уж Маргарите-то точно, я это даже уже высказывал в «Парфеноне», вынужден повторить, у меня нет другого мнения. Было же понятно, что мало того, что это очень странно выглядящие ребята в одинаковых свитерах, как из детдома, и так не выглядят люди, которые ездят за границу смотреть архитектурную достопримечательность, и прочая, и прочая.
Но самое главное начинается завтра: что если завтра во всех «Одноклассниках» и «ВКонтакте» не начинается визг: «Да знаем мы, да они нам БАДы продавали, нашему фитнес-центру! Да конечно! Чего вы допеклись? Да его жена у нас работает!» и прочая, и прочая, потому что невозможно, все же проницаемо! И после этого полная тишина. Из ниоткуда взялись, в никуда пришли. Объяснить это можно только каким-то зловещим троллингом.
Желнов: А этого троллинга и абсурда по сравнению с…
Парфенов: Мы вам покажем.
Желнов: Да, да, понятно.
Парфенов: Это будет ни в какие ворота не лезть. Все равно это косвенные улики, которых у вас и так полно. Вот так вот мы на вас чихать хотели и впредь будем так же ставить такие вот свои автографы, что да, это мы, но никто за руку не схватит.
Желнов: А абсурда этого стало больше и троллинга по сравнению с тем, когда вы вели «Намедни» в начале нулевых? Я имею в виду «Намедни», которые, собственно…
Парфенов: Конечно, больше. Конечно, больше.
Желнов: Больше. То есть во времени абсурда стало больше.
Парфенов: Конечно, больше, потому что, с одной стороны, проницаемость, с другой стороны, государство все время настаивает на своей монополии на вранье. На правду, конечно, но и на вранье. Вообще на своей монополии на истину, на картину мира, да, и это все более и более нелепо, это вот ни в какие ворота.
Шепелин: А обращение Золотова ― это из того же самого жанра?
Парфенов: Да, конечно, конечно. Он убежден, что он вот так может говорить. Но, с другой стороны, ему тоже не пришло в голову, это же ад, до чего мы докатились. Он же не может с этим выйти ни на один федеральный канал. Могущественный человек, генерал армии, тут полный иконостас ― и что? Куда он с этим пойдет? Потому что в стране один герой. Потому что, может быть, если бы показали такое его обращение по федеральному каналу, он бы и у определенной аудитории собрал бы аплодисменты.
Желнов: Был бы формат «Намедни», я думаю, вы бы ему предложили, да.
Парфенов: Но он тогда выступает на месте Путина. Тогда он входит, он конкурирует с Путиным за право быть героем, который сейчас войдет, за ним будет последнее слово и он, как мне сказали в одном дагестанском ауле, «расставил все точки над ы». Вот так они сказали. Это по окончании моего комментария.
Катаев: Если еще про одну примету времени, вернемся немножко к музыке.
Желнов: От Виктора Золотова.
Катаев: Да-да-да.
Парфенов: Это тоже музыка, я считаю.
Катаев: Все-таки понятно, что в предыдущем году страничка перевернулась. И рэперы, и Монеточка, и Гречка, по которым проехалась как раз Земфира та же самая, о которой вы упомянули. Вы почувствовали то, что эпоха меняется, что этот крен уже произошел и теперь уже Земфира действительно окончательно в прошлом?
Парфенов: Мне кажется, что коллега Горбачев как-то поздновато решил прощаться с эпохой Земфиры.
Горбачев: Возможно.
Парфенов: Мне кажется, что все это закончилось в нулевых. Я не знаю, с чего вдруг решено. И после этого возникали всякие тренды, тренды ведь бывают не только новомодными, они же могут быть и старомодными, да. И какой-нибудь там постшансон в лице Ваенги и Стаса Михайлова, когда все заговорили, что везде любой дворец спорта собирают, в любом Мухосранске, вот, пожалуйста, в Кремле, и в первом ряду вот так сидит и хлопает Светлана Медведева! И прочая, и прочая. И все было зашибись, тоже всякие бывали эти штуки.
Нет, это, конечно, мироощущение нулевых ― «Мумий Тролль» и Земфира. И мне не кажется, что они в десятых. И в этом смысле рэп, рэпу уже сколько, сколько времени Басте, «Касте»? Я помню хорошо. Сколько кастовское вот это: «Впятером где-то под Питером»?
Горбачев: Это десять лет, это еще и не первый хит.
Парфенов: Да-да-да.
Горбачев: 2008 год.
Парфенов: Вот я помню хорошо, что на строчке «Впятером где-то под Питером», то есть десять лет назад, я, совершенно не бегущий за комсомолом, я оценил, что да, там текст.
Желнов: Да, но есть же тренд. Все равно о рэпе заговорили, вот о чем, собственно, Горбачев писал в своей статье.
Арно: Серый кардинал сегодняшнего эфира.
Желнов: Заговорили в 2018 году. Вот почему тогда так, если русский рэп существовал десять лет?
Парфенов: Да перестаньте! Где заговорили? Вам где нужно, чтобы заговорили?
Катаев: Дмитрий Киселев даже исполнил рэп!
Парфенов: Окей, вот тоже мне, нашли критерий! Да нет, это было и было. Они, конечно, это перевели. Да когда на щелчок стали собирать «Олимпийский», тоже это года три назад, когда Оксимирон.
Горбачев: Два-три.
Парфенов: Два-три года назад. Когда баттлы эти пошли и все заговорили о баттлах. «Они что, так все время и матерятся?!». И стали снимать бабушек, которым показывают эти баттлы, и прочая. И чем вам не Дмитрий Киселев?
Так что мне не кажется, что в этом какая-то новизна. То, что Монеточка голосом Мальвины сообщает: «Христос воскрес. Я знаю это. Обаму кошка родила» ― вот это свежо, потому что в силу… Вот этими как бы безгрешными устами… А она болгарка ведь, да? Вдруг что-то мне пришло в голову. Раз Гырдымова.
Горбачев: Я не спрашивал.
Парфенов: Българка!
Желнов: Вообще из Екатеринбурга.
Парфенов: Нет, Гырдымов.
Желнов: Я понял.
Парфенов: Гърдъмов ― это пишется через твердый знак.
Желнов: Болгарка из Екатеринбурга, да.
Катаев: Смотрите, пока о Монеточке и Гречке все говорят, Алла Борисовна все равно уже все билеты сразу же в один день распродала на свой юбилейный концерт. Как так?
Желнов: Так что да, еще вопрос.
Катаев: Как вы это объясняете?
Парфенов: Ну и что? Я вам скажу, Челентано еще с большим стажем и тоже соберет.
Катаев: Почему Пугачева все еще жива?
Горбачев: Смелый вопрос!
Катаев: Как артистка, я имею в виду. Как артистка.
Парфенов: Пять с половиной тысяч человек. Это что, Кремлевский дворец или «Крокус Сити»? Семь с половиной тысяч или пять?
Горбачев: Кремлевский, по-моему. Кремль.
Парфенов: Пять с половиной тысяч человек, ну. Несколько поколений, несколько поколений выросло на ней. Как? Есть куча людей, которые поженились на «Миллионе алых роз», ребенка зачали на «Озеро надежды, все, как есть, прими», развелись на «Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров», по второму разу вышли замуж на «Позови меня с собой, я вернусь сквозь злые ночи». Вот, вся жизнь прошла.
Арно: А для вас лично юбилярша сыграла какую-то роль?
Парфенов: В 1975 году я сдаю геометрию за восьмой класс. И передают «Фестивал на българската естрадна песен „Златният Орфей“». Что-то мне сегодня везет с болгарскими поводами. И, как всегда, гран-при выступает последним. Это было страшно поздно по советским меркам, то есть это могло заканчиваться, я не знаю, в пятнадцать минут первого. Это уже невозможно, это уже никто не может, потому что все страшно рано тогда вставали.
И, значит, вдруг появляется вот это, делает вот так и делает вот это: «А-ха-ха-ха-ха-ха!». Все. Вот это было совершенно понятно, что все, что было до сих пор на этом ящике, вот теперь здесь проведена черта и теперь будет другое. Вот так, все, забудьте. Людмила Георгиевна Зыкина, спите спокойно.
Желнов: У Тани был вопрос.
Арно: Я только что спросила.
Парфенов: Нет, вот что мне юбилярша? Вот я и говорю. 1975 год. Это что? Двадцать пять… Сорок… Сорок три года назад! Сорок три года. Вот я помню, «Радуга-203», квартира родителей. В следующий раз такое же впечатление на меня производил только Бовин, потому что человек, когда вот такие вот усы, такой вот Бальзак без галстука сидит и говорит: «На этой неделе мир узнал, что есть на свете Фолклендские острова» ― это, конечно, в общем, сильно сшибло.
Желнов: Вообще сегодня вот эта формула, главный голос страны ― он может существовать? Или это только советская парадигма вертикали?
Парфенов: Нет ничего главного. Это примета тоталитарного государства.
Желнов: Пугачева была главная.
Парфенов: И было тогда тоталитарное или посттоталитарное государство, потому что вся страна смотрит на Петра Алейникова. Киноведов здесь нет, да? На Петра Алейникова и считает, что вот такой он, русский человек. Потом вся страна смотрит на Николая Рыбникова, он поет: «Когда весна придет», и они говорят: «Вот есть хорошие русские люди! Вот такой! Глаза у него добрые, с прищуром!». Все, это ушло.
Желнов: Все по горизонтали.
Парфенов: Нет, не по горизонтали. Просто назначается один человек. Вот есть главный этот. Был редчайший случай, было два тенора, и это тоже вошло в историю. Четверть века женское население страны делилось на лемешисток и козловитянок.
Горбачев: Давайте вернемся к сегодняшнему дню. Вот вы упоминали теледокументалистику. Насколько вы вообще следите за тем, что в этой сфере происходит? Потому что у меня ощущение, что сейчас стало очень много всего в этом жанре, что можно довольно легко посмотреть, от Netflix, где самые разные типы, до того, что делают «Амурские волны».
Парфенов: Да-да-да, понятно. Нет, конечно, это бум этого дела, и это очень интересно, и очень много снимается вот типа этих гениев, да, когда эти байопики, то, что мы раньше называли «докудрамой», мы никогда и не закрывали все. Нет, это очень интересно, потому что, в принципе, это бум нонфикшна.
Горбачев: Да.
Парфенов: Я счастлив, что я до него дожил и даже как-то там немножко этой волной пользуюсь.
Горбачев: На вас самого какой документальный фильм или проект за последнее время произвел наибольшее впечатление?
Парфенов: Сейчас я думаю, что мы все под впечатлением одного ― как Джексон сделал Первую мировую войну.
Горбачев: Этого мы еще не видели. Я лично.
Парфенов: Хотя бы трейлер посмотрите и поймете.
Катаев: Уже идет.
Парфенов: Да, да.
Желнов: «Они никогда не станут старше».
Парфенов: Да, да. Они, в общем, навеки девятнадцатилетние. Это была у Виктора Астафьева когда-то повесть, это да. Очень пронзительно и очень поучительно для нашей аудитории, я надеюсь, потому что у нас Первую мировую войну не представляют совсем, притом что Россия была одним из важнейших участников.
Горбачев: А вы сами думали про какую-то там докудраму или вообще про?..
Парфенов: Я снимал докудраму. Понимаете, это денег много. Я могу, у меня была самая такая ― это «Глаз Божий», где было аж 28 ролей и Олег Павлович Табаков был Цветаевым, Пикассо до Первой мировой войны ― Петя Налич, а после Второй мировой войны ― Владимир Познер. Игорь Владимирович Кваша Эренбурга играл, Миша Ефремов играл истопника в доме Цветаевых, потому что у Марины Цветаевой есть очерк про отца и про его музей, в смысле нынешний Пушкинский, да. И вот там Щукин, Морозов, все дела.
Мне это понятно. Это немножко смахивало, наверно, появившись позже, «Полночь в Париже», там нам не от чего было заимствовать. И мне, честно говоря, кажется, это несколько поудачнее сделано, чем Пикассо в сериале «Гений», где личное мое возмущение не оттого, что они русские, а оттого, что, блин, это очень важно, как первые деньги пришли в современное искусство, и пришли они к Пикассо и Матиссу прежде всего, это были Щукин и Морозов. На чьи бабки гуляли-то, вообще кто за банкет платил?
Притом что ведь коммерция настоящая, вообще зарабатывание на современном искусстве, а не на старых мастерах началось с этих двух купцов-старообрядцев. То есть они это, правда, не как инвестиции рассматривали, но в принципе коллекционировать современность ― никто тогда так не делал.
Катаев: Про кино если спросить, вот вы в «Парфеноне» очень много времени уделяете советскому старому кинематографу.
Парфенов: Нет, не много.
Катаев: Много все-таки.
Парфенов: Это было там в четырех или в пяти выпусках. Я называл какой-то фильм, который стоит посмотреть и сейчас, не щурясь, не мучаясь, что долго все идет, и приводил там, не знаю, «Бег», «Служили два товарища»…
Катаев: Михалковские.
Парфенов: Еще там что-то такое.
Катаев: Да, а новым фильмам все-таки, по-моему, меньше времени уделяете. Они вам меньше интересны?
Парфенов: Да нет, почему? Про Павликовского я еще до того, как он там что-то получил, стал говорить, что это изумительно совершенно снято.
Катаев: «Холодная война».
Парфенов: Да. Что это «Замужество Марии Браун», только в ч/б и через Восточную Европу, это так все понятно. Да нет, много. И… Как его, господи? Где эти… Лис, притравочная станция-то. Господи!
Горбачев: «Сердце мира». Мещанинова.
Парфенов: «Сердце мира», да, Мещаниновой. Там масса всего. «Человек, который удивил всех». Я про очень многие рассказывал, говорил и показывал. Тогда, когда посмотришь, когда увидишь. Не так уж много смотришь. У нас был год, в котором мы все взад-вперед только и перечисляли в разных порядках: «Нелюбовь», «Аритмия», «Заложники». «Заложники», «Аритмия», «Нелюбовь». Урожайность-то у нас не такая уж большая.
Шепелин: Но при этом самый кассовый фильм прошлого года, «Движение вверх», можно сказать, что вы вырастили режиссера этого фильма. По крайней мере, он так сам говорит. Антон Мегердичев.
Парфенов: Вот я предпочитаю, чтобы они так говорили, а не я.
Шепелин: Он так говорит, что вы его учитель. А вы посмотрели «Движение вверх»?
Парфенов: Я нет, полностью не посмотрел. Я посмотрел какие-то куски, я думаю, что надо непременно посмотреть просто из чисто даже профессионального интереса, как Антон сумел показать каждую забитую банку как-то по-разному.
Шепелин: А куски ― это вы у BadComedian посмотрели?
Парфенов: Нет-нет-нет, я не видел никаких пародий, если таковые были, нет. Я смотрел какие-то трейлеры и какие-то тизеры, которые были. Я пропустил, когда был в прокате, а потом, знаете, как-то не соберешься. Это же надо с кем-то договориться, чтобы сбросили ссылку, чтобы она работала. И вот в те два дня, пока работает.
В общем, надо изготовиться. Но я держу это в голове, потому что у меня есть сугубо технический взгляд, как Антон по-разному снял все забитые банки.
Катаев: Уже 22 декабря, а где выпуск «Парфенона»? Почему его нет?
Желнов: Января.
Парфенов: Января.
Катаев: Января!
Парфенов: Я думаю, что 16 февраля. Мне нужно сейчас снять зимнюю натуру в «Русских грузинах». Я не могу, потому что это подряд, получается с небольшими разрывами, но это три недели.
Арно: Ну что, Желнов подает знак. Леня, скоро у вас день рождения. Поздравлять заранее не будем.
Парфенов: Да уж давайте.
Арно: Да, давайте просто спросим.
Парфенов: Да и несвоевременно.
Арно: Нет, почему? Напишем, позвоним. Как вы собираетесь провести этот день?
Парфенов: Никак. Я давно не справляю.
Желнов: Не любите дни рождения свои?
Парфенов: Нет, как-то это перестало приносить… Что вот кого-то собирать, что-то, просто…
Арно: Специальное меню? Винная карта?
Парфенов: Нет-нет-нет. Нет, просто в каком-то ресторане поужинать, и все. Без гостей, без ничего. Это заранее что-то спланировано, это всегда поездка, я никогда не остаюсь в Москве.
Арно: А куда вы поедете?
Парфенов: Неважно. В Европу, естественно, куда? Где вкусно. Поужинать, и все. Нет, я как-то…
Желнов: И давно вы так?
Парфенов: Давно, давно. Я думаю, что без гостей лет восемь последних точно.
Желнов: Более уединенной такой живете жизнью.
Парфенов: Нет, как-то это перестало. Я не знаю, даже когда зовут, я как-то прихожу, смотрю на какие-то юбилеи и понимаю, что мне совсем этого не хочется. Вот когда-то был такой формат ― публичный юбилей, да.
Арно: И у вас был.
Парфенов: То есть и друзья, и родня, и еще те, кто как-то находится в некой орбите твоих интересов, профессиональных контактов. И как-то это перестало меня прикалывать, не знаю.
P. S.
Парфенов: Я, Леонид Парфенов, был в Hard Day’s Night, то есть в «Вечере трудного дня», и, честно говоря, остался опять в смешанном ощущении того, что когда журналисты спрашивают журналиста же, то что-то это не так, что-то вот… Надо нам идти все-таки в жизнь, дорогие товарищи, коллеги, спрашивать первичные источники информации, а не того, кто уже ее отразил в себе. А так все мило.
