Игорь Малашенко о выборах в КС, имидже Путина и возвращении Гусинского

24/10/2012 - 05:37 (по МСК) Тихон Дзядко

Сегодня, 25 февраля, умер один из создателей телекомпании НТВ, политолог и журналист Игорь Малашенко, ему было 64 года. 

В 2012 году Игорь Малашенко был в гостях у программы Hard Day’s Night. Это его архивное интервью Дождь.

Дзядко: Вы на протяжении долгого времени были нечастым гостем в Москве. Когда Вы в последнее время стали здесь появляться после почти 10 лет и в своем интервью весной здесь, на телеканале Дождь, говорили о том, что были бы не прочь вернуться в Москву насовсем и работать здесь. Вы нашли себе работу в Москве или нет?

Малашенко: Не нашел.

Дзядко: Но Вы находитесь в активном поиске, ищете?

Малашенко: Возможно, это преувеличение, но я по-прежнему на это рассчитываю.

Монгайт: Вы говорили в одном из интервью, что собираетесь стать политконсультантом. Кого стоит консультировать в России сегодня, кто нуждается в Ваших услугах?

Малашенко: Я собираюсь стать политконсультантом? Это, наверное, было давно, или я этого не помню.

Желнов: Но были бы не против, обще говоря об этом?

Малашенко: Я был политконсультантом очень недолго и, я бы сказал, поневоле. Это было в кампанию 1996 года. Не могу сказать, что эта работа мне очень понравилась. Если бы возникла такая необходимость, то наверное. Но это не мои амбиции, не мое намерение.

Могайт: В каком поле лежат Ваши амбиции сейчас?

Малашенко: Самым удачным, приятным периодом в моей жизни было, когда я работал телевизионным управленцем. Мне это больше всего нравилось, мне казалось, что это мне удается. Я считаю это своей основной профессией, которых у меня было несколько.

Дзядко: Сегодня в ситуации современной России Вы себя видите в качестве участника этого процесса?

Малашенко: Я ведь много чего видел. Я Брежнева помню хорошо, страшно сказать, даже помню Хрущева. Я прекрасно помню, как в городе Ростове-на-Дону, где жрать было более-менее нечего, моя мама слушала бесконечные речи Хрущева по телевизору и ужасно ругалась, хотя вполголоса, поскольку это поколение в голос не ругалось. Я помню Хрущева. Нынешней ситуацией меня не удивишь. Кроме России есть другие страны, например, я пару лет пробыл в Киеве, где занимался одним из украинских каналов. Слава богу, есть другие страны, говорящие на русском языке.

Норкин: Я Вас страшно рад видеть дома, мы с Вами не общались пять лет. Вы же не остались в другой стране, в которой тоже есть русскоязычное население.

Малашенко: Естественно, моя страна – это Россия, город мой – Москва, хотя в Украине все это повернулось в итоге нездрово. Это было канал, который создали 50/50 Гусинский и Когаровский. Когаровский Гусинского кинул и присвоил себе его долю. По этому поводу третий год в Верховном суде штата Нью-Йорк идет обильнейший процесс. Суд уже принял решение в пользу Гусинского, сейчас прозвучит финальная цифра, потом Когаровский будет апеллирировать. Телевизионная история превратилась  в судебную. Я уехал оттуда преждевременно, еще с удовольствием бы в Киеве этим позанимался, но, возвращаясь к пункту первому, моя страна – Россия, мой город – Москва.

Норкин: Я вернус к вопросу политтехнологии, потому что, мне кажется в 99 году на Вас довольно большой объем подобных обязанностей был. Как Вы думаете, сейчас политтехнология как некая профессия существует в России? Те люди, которые были в 99 году и грубо говоря привели к власти Владимира Путина, тоже не у дел.

Малашенко: Мы только находимся по разные стороны декорации. В 99 году я был политконсультантом, не могу сказать, что слишком удачно, консультировал я своего друга Григория Явлинского. Не считаю своей основной профессией. Что касается профессии политтехнолог. С моей точки зрения, такой профессии не существует. Политтехнолог – это слово, придуманное в России. В нормальных политсистемах употребляется название политконсультант, это понятно, что за работа. Что такое политтехнолог, не очень понятно, это в основном имеются в виду специалисты по построению дымовых завес, сложных систем кривых зеркал. Как я когда-то в старом интервью пытался перевести понимание политтехнолога – специалистам делать всякие гадости. Таковым я не являлся, являться не хочу. Глеб Павловский называет себя политтехнологом, ему видней. Что касается политконсультантов, сейчас я не вижу такой потребности в России в связи с временным отсутствием публичной политики. Политические консультанты нужны там, где есть публичная политика. Поэтому есть обширный рынок политконсультантов в США. В России пока такой потребности нет. Может быть, постепенно раскочегарятся прямые с фильтрами выборы губернаторов, тогда опять эта профессия будет востребована, но пока реального спроса я не вижу.

Желнов: Насколько я понимаю, не только в 96 и 99 Вы были политконсультантом. Вы ведь пришли в Останкино и возглавляли там политический отдел.

Малашенко: Можно тогда отмотать еще назад и вспомнить, откуда я пришел в Останкино. Я работал в Администрации Президента Горбачева. Самое смешное, что моя должность действительно называлась «консультант». Не имеет ничего общего с пониманием политконсультанта, просто это была странная должность. Перед ней шел инструктор или старший референт, потом консультант.  В Останкино пригласил меня Егор Яковлев, который и придумал мне название должности «политический директор». Почему оно ему понравилось, я не знаю. Он думал, что это человек, который будет куратором всех политических, информационных, общественно-политических программ.  Я никогда не был политдиректором Останкино официально, потому что такой должности там не было. Вскоре, еще до того как меня успели оформить, меня к себе позвал Эдуард Сагалаев – гендиректор Первого канала на тот момент -  и сказал, что не может включить в структуру управления. Он никак не хотел умалить мои регалии, поэтому предложил быть заместителем генерального директора, на что я немедленно согласился. Неформально меня называли политическим директором.

Макеева: При этом какие обязанности у Вас были?

Малашенко: Я был заместителем генерального директора по политическому и обещственно-политическому вещанию.

Желнов: В 99, году Вы сказали, Вы консультировали Явлинского. Понятно, что Вы не только консультировали как глава НТВ, но и выступали против такой кандидатуры на пост президента как Владимир Путин. Почему вы это делали и не жалеете ли об этом?

Малашенко: Во-первых, в 99 году президентская кампания не шла, шла думская кампания. Во-вторых, я не выступал против Путина, я просто не участвовал в его президентской кампании.

Желнов: Но телекомпания в целом заняла другую позицию.

Малашенко: Телекомпания в целом не занимала другую позицию. У нас было ложное ощущение, как показало ближайшее будущее, что Россия уже превратилась в такую страну, где телекомпания будет существовать независимо от смены власти. Поэтому НТВ не стояло ни на чьей стороне, это легенда, придуманная для того, чтобы оправдать, что потом с НТВ случилось. На самом деле она не стояла ни на чьей сторону.

Дзядко: Получается, что телекомпания НТВ – это лоно честного независимого телевидения, которое ни там, ни здесь, а где-то само по себе.

Малашенко: Я к телекомпании НТВ действительно отношусь хорошо, в то время высоко ее ценю. Эталон хранится где-то в музее под колпаком в вакууме при определенной температуре. Телекомпания НТВ такой не была, существовала в реальном мире, и на звание эталона телекомпания не претендовала. Что касается поддержки, я могу привести простой пример. Я помню день, когда Примаков объявил, что он выставляет свою кандидатуру на выборах президента. НТВ об этом сообщило первой новостью. Я это считал и считаю совершенно естественным. Первый канал сообщил скороговоркой, что это произошло, на 23-ей минуте программы. После этого можно утверждать, что мы поддерживаем Примакова? Я считал, что это правильно, потому что, очевидно, это была новость дня.

Желнов: Почему дочь Бориса Ельцина Татьяна Дьяченко открыто в своем блоге называла Вас и телекомпанию и позицию телекомпании предательской по отношению к Ельцину?

Малашенко: Этот вопрос логично задать Татьяне Борисовне. Я не знаю.

Норкин: Вы же помните, когда мы в 99 году, все сотрудники НТВ смотрели подряд программу Доренко и «Итоги», потому что сначала в «Итогах» было что-то одно, про Лужкова и Примакова хорошее и единственное критическое, потом мы смотрели Доренко, где были истории про тазобедренный сустав, все остальное. Потом сравнивали рейтинги, которые, на мой взгляд, не всегда были в нашу пользу. Как это объяснить? Все-таки был конфликт?

Малашенко: Кого с кем?

Норкин: Не Первого канала и НТВ, а конфликт между Примаковым и Лужковым и какими-то СМИ, которые их поддерживали, и СМИ, которые были за Путина.

Малашенко: Я уже сказал свое понимание. Но к этому моменту Первый канал просто участвовал полностью в президентской кампании Путина. Сергей Доренко вел себя соответственно.

Норкин: А почему НТВ не участвовало в этой кампании, как было в 96 году, когда все было единым фронтом?

Малашенко: В 96 году это происходило не потому, что журналистов стращало начальство. Все журналисты прекрасно понимают, что есть выбор между Ельциным и Зюгановым. С одной стороны надо было соблюдать полную беспристрастность, с другой стороны понятно, что если приходит Зюганов, то со всякой свободой слова можно распрощаться. Тем не менее, они делали свое дело. НТВ не любило Зюганова. Вы можете поднять статистику прямых эфиров, которые Зюганов имел на НТВ. В биографии Ельцина действительно есть статистика. В 99 году НТВ ни в чем не участвовало по причине, о которой я уже сказал. Я лично не считал, что Россия уже стоит перед судьбоносным выбором, как в 96 году. Я не хотел участвовать ни в президентской кампании, считал, что компании, подобные НТВ, сохранятся при любой власти.

Макеева: в 96-ом году, когда удалось поднять рейтинг с 5 до 55%, много изменилось с тех пор, в эпоху не просто интернета, в эпоху микроблога. Телевидение имеет такую же власть над душами, как Вы это оцениваете сейчас?

Малашенко: Я не буду преуменьшать роль телевидения сегодня, но в 96-ом году ситуация была совершенно типичная. Это надо было постараться, чтобы опустить рейтинг Ельцина до 5%. Виноват был во многом он сам – война в Чечне и действия его советников, той первой группы, которая должна была отвечать за выборы. Поднять рейтинг Ельцину не было сверхсложной задачей. Страна уже была некоммунистическая, уже большинство избирателей не хотели возвращения коммунизма. Им мог не нравиться Ельцин, они помнили обещание лечь на рельсы, они видели Чечню, но не хотели обратно в Советский Союз. Поэтому поднять рейтинг Ельцину не было сверхъестественно сложной задачей, как это сейчас часто подают. Глупости не надо было делать. Поэтому, когда управление избирательной кампании перешло к другим людям, большую часть глупостей делать перестали. Это были первые президентские конкурентные выборы. С тех пор много воды утекло. С одной стороны, о реальной конкуренции говорить не приходится. С другой стороны, понятно, что страна далеко ушла вперед.

Макеева: Вопрос рейтинга очень чувствительный. Ответ на этот вопрос может быть ответом на вопрос Вашей востребованности здесь. Могу рейтинг поднять с 5 до 55%.

Малашенко: Дело же не в рейтинге, дело в результатах голосования. Я не уверен, что все так помешаны на рейтинге. Понятно, что смотрят, все политики нервничают, неприятно, когда он опускается, приятно, когда он поднимается. Не надо думать, что это носит совершенно иррациональный характер. Главное – нет конкурентной политики. Ельцин в 96-ом году победил во втором туре в силу реальной конкуренции. Ему это говорили на протяжении всей кампании, что в первом туре он не победит.

Монгайт: Правда, что это вы заставили его танцевать в процессе избирательной кампании в городах, где проходил избирательный тур?

Малашенко: Я помню, он танцевал в Ростове-на-Дону, меня там не было. Если ему кто-то это подсказал, то этот кто-то мне никогда не сознался, потому что я пытался выяснить, это его экспромт или нет. Будем считать это экспромтом Бориса Николаевича. Есть такая точка зрения, что нет такой вещи, как негативная реклама. Вы понимаете, сколько лет прошло, а Вы все помните эти кадры. Ельцин доказал этим самым, что он скорее жив, чем мертв, а состояние здоровья у него было не блестящим.

Дзядко: Вы говорите о 96 годе и о том выборе, который был сделан Вам и журналистами НТВ не в пользу Зюганова, а в пользу Ельцина. Сейчас, смотря спустя больше, чем 15 лет, Вам кажется, что выбор был сделан правильно? Не было совершено ошибки?

Малашенко: Моя работа как консультанта Ельцина заключалась не в том, чтобы строить телевидение. Руководители телевидения той поры вам это расскажут. Моя задача заключалась в том, чтобы работать с самим Ельциным, чтобы он каждый день делал новости, и эти новости были информповодами и чтобы это отражалось на телевидении. Мы очень быстро прогрессировали и конструировали.

Желнов: Это и есть политический лоббизм, который Вы  в разговоре об НТВ отрицаете.

Малашенко: Я попал в очень двусмысленное положение, совершенно сознательно. Я был президентом НТВ и одновременно консультантом Ельцина. Ситуация при этом была проще, чем кажется, потому что я реально никогда не был главным редактором НТВ. Я просто делал свою работу консультанта, о которой мои коллеги в НТВ ничего не знают, что я делал в аналитической группе Чубайса и какие информповоды мы конструировали.

Желнов: То есть Евгений Киселев не знал про это?

Малашенко: Про большую часть он не знал. Я рассказывал ему какие-то вещи в качестве бекграунда перед «Итогами». Это не значит, что я Киселеву рассказывал, как он будет делать программу. Это как раз ответ на Ваш вопрос, вы же знаете, что программа Киселева во многом была авторской.

Норкин: Да, я знаю. Уже потом, когда мы работали вместе, организация происходила точно так же, поскольку Игорь Евгеньевич находился в Америке, по телефону какие-то темы обсуждались. Это не была верстка программы.

Монгайт: Как выглядит сконструированный информационный повод. Вы из реальных примеров привести?

Малашенко: Смотрелись данные соцопрос, выяснялось, что проблема с каким-то регионом, с какой-то группой населения. Значит, Ельцин должен поехать туда. Он должен встретиться с учителями, желательно на таком-то фоне, должен сказать вот это. Например, одна из первых его поездок, когда уже штаб Чубайса уже взял управление в свои руки, была в Краснодар. Губернатором был тогда Егоров, один из его ближайшей когорты. Устроили прием по-партийному. Картинки были ужасны: Ельцин, охранники, большое пустое пространство, где-то вдалеке стоят люди с недобрыми лицами. Потом вместо встречи устроили партхозактив, всегда в администрации президента есть лоббирующая группа. С точки зрения избирательной кампании это было катастрофа. Мы с Чубайсом пришли к Ельцину, выложили фотографии на стол, как он выглядел в 91 и как должна выглядеть картинка, и как он выглядел в Краснодаре. Он все понял. Служба безопасности с этого дня стала работать по-другому, когда он приезжал, его плотно окружали люди, конечно, не так, как в 91 году, потому что его надо было охранять, но эта картинка выглядела совершенно по-другому.

Монгайт: Как Вы оцениваете конструирование информационных поводов, которые происходят вокруг нынешнего Президента? Есть знаменитая история, связанная с амфорами, с журавлями и так далее.

Малашенко: История с амфорами, естественно, - чисто прокол, с журавлями – есть разные оценки. Опрос показывает, что есть группа, которой это понравилось. Я бы это не советовал, потому что это открывает большое поле для народного творчества, которое никогда не бывает благосклонно к лидеру в такой ситуации. Я до конца не понимаю, зачем это делается.

Дзядко: А если в целом, а не конкретно, по картинке, где и с кем Президент встречается, это делается хорошо или нет?

Малашенко: Я это не анализировал, я прагматик. Если у меня ставят задачу поехать на Украину помочь поставить канал, я начинаю заниматься украинским рынком, кто там есть и т.д. А так ничего про это не знаю. Надо будет, узнаю, как устроено что-то где-то еще. Я эту работу бесплатно не делаю, я просто не анализировал. Мне кажется, что делается много лишнего.

Желнов: А как зритель?

Малашенко: А я телевизор не смотрю, я Интернет читаю

Монгайт: Телеканал НТВ Вы тоже не смотрите?

Малашенко: Тоже не смотрю. Я рейтинги каждый день получаю.

Монгайт: Почему вы НТВ не смотрите?

Малашенко: Я вообще телевизор не смотрю, я смотрю телевизионные рейтинги. Я не очень интересуюсь рейтингами Путина. Есть общественное мнение, есть опросы общественного мнения. Это две разные вещи. Когда-то давно произошла подмена: под опросом общественного мнения подразумевается общественное мнение. Это неверно, поскольку политика существует столько, сколько существует человеческое общество, и были хорошие и плохие политики без всяких опросов. Этим опросам меньше ста лет. Хороший политик и консультант знает, на чьей стороне общественное мнение. Люди дорого платят, когда они игнорируют опросы, потому что это полезный инструмент. Если там действительно нервозно следят за рейтингами, конечно, это ошибка. Меня мало волновал рейтинг Ельцина в 5%, потому что я знал, что это неправда, что в политическом смысле у него поддержка выше.

Монгайт: Что можно сказать по сегодняшним рейтингам?

Малашенко: Я могу с гордостью сказать, что компания НТВ была построена крепко. Я открыл 18 октября, посмотреть, как прошел «Жизнь и судьба». По рейтингам он прошел не слишком хорошо. Для НТВ этот день был феноменальный. Они выиграли все, что могли. На месте руководителей Первого и Второго каналов я бы с грустью смотрел на эти графики.

Монгайт: Вы одобряете работу  Кулистикова.

Малашенко: С управленческой точки зрения, безусловно, компания НТВ очень хорошо управляется.

Желнов: В чем она проиграла?

Малашенко: Это совершенно другая компания, как вы прекрасно знаете. Она сделала ставку на совершенно другой эфир. Это скандальные, квазиинформационные программы с большим налетом желтизны, это криминальные сериалы.

Желнов: Прежнее НТВ было независимым, прозрачным и честным.

Малашенко: Я такого букета совершенств не приписывал. Мне прежнее НТВ больше нравилось, потому что я его создавал.

Норкин: По-моему, в 2009 году Гусинский давал большое интервью в Израиле. Там была такая фраза, что «Путину было за что на меня, Гусинского, обидеться». Здесь была очень интересная реакция, я даже тогда ему позвонил первый раз за то время, что мы разошлись, потому что, если говорить коротко, реакция была и у коллег по телевидению, и у политиков, которых он поддерживает, что Гусинский – предатель, он продался, хочет домой со страшной силой. Когда вы приехали в Россию, как вас встретили? Вы ничего подобного в свой адрес не слышали?

Малашенко: Слышал.

Норкин: Почему, как вы думаете?

Малашенко: Я не знаю. Я приехал в аккурат в октябре 2009 года.

Норкин: Все восприняли это интервью как его попытку наладить отношения и получить некое разрешение вернуться в Россию, а Вы приехали. Как Вам это удалось?

Малашенко: Я сел в самолет и прилетел из города Киева, ни у кого ничего не спрашивая.

Норкин: А почему Вы раньше этого не делали? Вы прекрасно знаете, что в Мостовской истории очень большую роль играл институт заложников: был Антон Титов, было много других историй. В каком-то смысле нельзя ли говорить, что сейчас Гусинский – заложник, который остается там и не может вернуться?

Малашенко: Я девять лет сюда не приезжал, не сильно хотелось. У меня было занятие в Нью-Йорке, потом я начал заниматься в Киеве. Это было чисто личное решение. У меня был День рождения, 55 лет. Дни рождения свои я ненавижу. Я решил, что я могу сделать в этот день. У меня мама начала в это время сильно болеть. Я поехал на День рождения к маме. Сел в самолет и прилетел.

Макеева: Нас смотрят зрители, которые слышат «Ага, 10 лет прошло, почему руководитель НТВ уехал из страны? Наверное, опасался ареста, вернулся. Наверное, договорился, получил разрешение». Гусинский в том интервью, которое Вы упомянули, прямо говорит, что да, нужно, необходимо разрешение Путина, Медведева на то, чтобы вернуться. Или Вы считаете для Гусинского тоже возможным сесть в самолет и вернуться? Более того, есть даже версия, что Вы готовите почву для его возвращения. Так ли это?

Малашенко: Я не думаю, что Гусинский может просто сесть в самолет и вернуться. Его ситуация более сложная. У меня нет мании величия, я не Гусинский.

Норкин: А Вы помните, что такое летающий цирк главных редакторов?

Малашенко: Это когда Гусинский был в эмиграции и с ним встречались главные редактора.

Норкин: Нет, когда было только самое начало, руководители «мостовских» СМИ летали вслед за Владимиром Путиным по Европе. В каждой стране, где останавливался российский президент, они проводили пресс-конференцию. Это рассказывал Пархоменко. Ровно по этой причине Вы и не могли вернуться, потому что уголовного дела не было, но было некоторое сопротивление со стороны ФСБ.

Малашенко: Не знаю, было оно или нет. История была бурная. В течение какого-то времени это должно было остыть.

Макеева: Вы не принимали участие в подготовке такого рода пресс-конференции, сами в них не принимали участие? Или просто не было пресс-конференций?

Малашенко: Была пресс-конференция в Мадриде, Берлине. Главным участником пресс-конференций был я.

Макеева: Главным участником пресс-конференций были Вы. Как Вы считаете, Вам это навредило в настоящем?

Малашенко: Я делал то, что считал нужным.

Дзядко: Вы сказали, что Гусинскому не так легко , как Вам, взять билет  и сесть на самолет. Возможно Вам известно, есть у него в планах на ближайшее время?

Малашенко: Он бы хотел иметь возможность работать в России.

Желнов: Формальное уголовное дело еще существует?

Малашенко: Да.

Желнов: Соответственно, нужно закрытие этого дела.

Малашенко: Да, это формальная сторона.

Желнов: Согласитесь, что из страны Вы уезжали в 2001 сверхуспешным менеджером, политконсультантом, президентом НТВ, но эта десятилетка не была очень яркой для Вас. Вы считаете, что это успешное десятилетие для Вас? Многие забывать уже стали, кто такой Малошенко.

Малашенко: Для меня лично успешное. Один из идеологов Французской революции написал памфлет « Что такое третье сословие», который стал манифестом. Всех этих людей ждала в основном гильотина. Ко всеобщему изумлению 10 лет спустя оказалось, что он жив. Его спросили, что он делал, он ответил «Я жил».

Макеева: Он пересидел террор и сказал «Я жил и вернулся на сцену». Вы считаете сейчас удачным момент для возвращения в Россию?

Малашенко: Меня спросили, что я делал, я ответил.

Макеева: Вы считаете, это удачный момент геополитически? Работу не удается найти. Общая обстановка политическая сумрачная.

Малашенко: Я просто так решил. Значит, время приспело.

Желнов: Выстрелить хотите как-то, стать опять сверхновым?

Малашенко: Так задачу формулировать нельзя. Нужно формулировать задачу, какое дело вы хотите совершить.

Макеева: Что Вы думаете об общественном телевидении? Когда лето развивались эти дебаты, Ваше имя называлось в качестве кандидата тех, кто мог бы вплотную этим заняться.

Малашенко: Я плохо отношусь к общественному телевидению. Есть страны, где это возникло исторически. Есть Великобритания – пример для телевидения. Я не думаю, что оно нужно в России. Здесь существует государственное телевидение. Я думаю, что общественное все равно будет разновидностью государственного. Зачем нужен еще один государственный канал, я не понимаю. Я апологет коммерческого телевидения. Телевидение должно самоокупаться, приносить прибыль, воевать за зрителя. Сейчас экономическая ситуация более сложная, но когда мы создавали НТВ, мне сказали , что лицензия на телевещание – лицензия на печать денег. Может быть, сейчас это звучит преувеличенно. Но я сторонник коммерческого телевидения. Общественные функции в России способно выполнять государственное телевидение.

Макеева: Вообще тогда почему эта идея родилась?

Малашенко: Это не пустые разговоры. Телевидение создано и выйдет в эфир. Разговор об общественном телевидении преследует меня 20 лет. У меня очень американизированный взгляд на телевидение. Первое телевидение, с которым я относительно близко познакомился, было американское. Оно устроено совершенно не так, как европейское. Роль его чрезвычайно скромна.

Макеева: Если бы Вам предложили этим здесь заняться, Вы бы отвергли?

Малашенко: Я не отвечаю на гипотетические вопросы.

Желнов: В 90-е Вы, Гусинский, Березовский были главными игроками в медиа. Сейчас главный игрок – Юрий Ковальчук, которому принадлежит большинство федеральных каналов. В чем разница специфики управления тогда и сейчас?

Малашенко: Сейчас высшая степень огосударствления. Ковальчук – это тоже игрок на стороне государства. С другой стороны, работа телевизионного управленца не сильно изменилась. Государственные каналы не полностью финансируются государством и борются за зрителей и рейтинг точно так же, как каналы коммерческие. Их работа не изменилась. Я 12 лет уже не имею отношения к управлению российскими каналами, я могу ошибаться.

Монгайт: Если оценивать карьеру Ваших коллег по коммерческому телевидению господина Киселева и Добродеева, Вы наверняка следите за ними.

Малашенко: Я ни за кем не слежу. Евгений Киселев работает на Украине, туда он попал из-за меня с Гусинским. Мы столкнулись с большой проблемой кадров на Украине, когда создавали канал, поэтому пригласили Киселева вести итоговую программу о политике Украины. Была сделана неплохая программа. Потом начался конфликт акционеров. Евгения пригласил самый большой канал Украины. Я давно там не был, программ давно не смотрел.

Монгайт: А Добродеев? Как Вы оцениваете ту метаморфозу, которая с ним произошла?

Малашенко: Я не даю моральных оценок.

Норкин: Света Сорокина, говоря об НТВшной истории, обвинила в предательстве меня, Вас, Леню Парфенова. Как Вы к этому относитесь, к институту предательства?

Малашенко: Телевидение – это место довольно не приятное, потому что сталкиваются люди с большим эго, там много интриг. Если Булгаков писал, что самая сложна машина – это театр, это он телевидения не видел. Там намешано всего. Я не понимаю тему предательства. Есть личные отношения, можно предать свою страну. Это перебор по части пафоса.

Макеева: Это вы задним числом уже оцениваете?

Малашенко: Я никого не называл предателем. Это не моя тема.

Желнов: Вас никто не предал?

Малашенко: Никто не давал мне клятву верности. В феодальных отношениях мы не состояли, поэтому предать меня нельзя было по определению.

Норкин: НТВ в 2000 году состояло из молодых людей, многие искренне считали, что у них есть определенная миссия в жизни. Они были счастливы, что работают в этой телекомпании. Они были возмущены тем, что происходит с человеком, который эту телекомпанию создал. Вас мы видели редко, Гусинского мы не видели вообще. У многих было ощущение, что отнимают что-то для каждого дорогое. Когда Вы говорите, что есть перебор в пафосе, мне тяжело с этим согласиться. Все, что я делал, было искренне.

Малашенко: Удар этот был тяжелый, но для меня, при всей моей любви к НТВ, гораздо более печальная тема, что многие журналисты с легкостью забыли принципы профессии. Это уже не называется профессией журналист.

Дзядко: Кого Вы имеете в виду?

Малашенко: Я по именам не буду. До того были определенные журналистские принципы. Эти молодые ребята в этих принципах воспитывались. Меня удивила та легкость, с которой многие из них занялись советским телевидением.

Норкин: Но у них есть же какие-то аргументы, почему они этим занимаются.

Малашенко: Я не спорю. Просто Вы меня спросили, что меня больше всего огорчает, я говорю, что это не надумано с моей точки зрения, тема предательства. Лишнего пафоса не надо. С профессией это более применимо, потому что  у профессии есть принципы. Можешь работать на НТВ или в другом месте, но надо принципам сохранять верность.

Норкин: Был разговор с Гусинским, он на пальцах объяснил, что зря мы себе выстраивали воздушные замки про свободу слова. Это бизнес, вопрос денег. Рано или поздно он может быть продан, потому что достигнута определенная цель. Это не идеалистическая цель.

Малашенко: Он очень стесняется своего идеализма. Идеализм ему присущ. Если бы он был таким прагматиком, с ним бы не случилось то, что случилось. Он вел бы себя гораздо более прагматично. Наверное, я неэффективный политконсультант. Наш разговор приобретает характер междусобойчика.

Монгайт: Это вы убедили известную журналистку Божену Рынску уйти из оппозиции?

Малашенко: Божена Рынска – самостоятельный человек.

Желнов: У Вас есть отношения с Боженой? Весь интернет обсуждает. Нам не простят, если мы этот вопрос не зададим.

Малашенко: Вы его уже задавали мне в этой телекомпании. Я уже отвечал на этот вопрос, что я никогда не комментирую свои личные отношения.

Макеева: Вы обнаружила каждый раз какие-то изменения в стране, приезжая сюда с 2009 года. Для Вас удивительно было то, что происходило минувшей зимой, весной, то, что сейчас продолжает отчасти происходить, - неожиданная политическая активность людей. Как Вы это объясняете?

Дзядко: И каков Ваш взгляд, куда ситуация движется?

Малашенко: Я не знаю, потому что на данный момент ситуация во многом зависит от того, что решает один человек. Зовут его Путин Владимир Владимирович. Никакой политический анализ не может вскрыть, что происходить в голове одного человека. Ситуация складывалась много лет, поэтому ни о каких трендах я рассуждать не буду. Слава богу, я на данный момент не политолог.

Норкин: Вы допускаете возможность, что Вам вдруг опять придется уехать?

Малашенко: Прожив достаточно интересную жизнь, я допускаю все, что угодно. Правда я не вижу для этого причин.

Макеева: Дайте оценку, как Вы это восприняли.

Малашенко: Для меня, как и для множества людей, это стало неожиданностью, хотя я должен сказать, что уже после Болотной я примерно понимал, чем закончится первый этап, потому что в таких процессах самое главное – содержание.

Норкин: Вы имеете в виду Болотную декабрьскую или майскую?

Малашенко: Декабрьскую. Это не закончилось  ничем, просто первый этап закончился. На данный момент мы это констатируем. Вот там избран Координационный Совет, возможно начало нового этапа. Почему я знал, что не произойдет ничего похожего на фейерверк, - это была содержательная проблема. 25 лет назад, когда разваливался Советский Союз и возникала совершенно новая политическая реальность, мы все понимали содержание процесса, что ест лозунги о том, что демократия и рынок позволят России превратиться в нормальную страну, что более или менее вскоре мы будем жить в стране, где текут молочные реки в кисельных берегах. Всегда лидеры этот процесс несколько преувеличивают. Там было понятно, о чем шла речь. сейчас этого содержания пока мало.

Монгайт: Поэтому участвовать не стоит.

Малашенко: Я это не говорил. Наоборот, когда с содержанием плохо, сам факт участия меняет ситуацию. Проголосовало 80 тысяч человек из почти 100 зарегистрировавшихся по довольно сложной процедуре. Понятно, что на данный момент это не такой большой политический фактор. Если бы эта цифра была увеличена в 10 раз, то мы бы получили уже совершенно другую политическую ситуацию. Сам факт участия тоже важен. Но ограничителем во многом служить проблема содержания, лозунгов, потому что идеи всегда доносятся до массы в виде лозунгов. Политических манифестов никто не читает. Содержательно это пока большая проблема.

Дзядко: А Вы готовы помочь с содержанием?

Малашенко: Дело не в лозунге. Лозунги формулируются на основе сначала должен быть капитал, а потом лозунг Вся власть Советам, хотя они довольно сложно связаны и, мягко говоря, лозунг не вполне соответствует содержанию капитала, но капитал при этом должен быть. Все-таки должна быть содержательная  часть. То, что происходило в конце 80-х годов для меня тоже частично было неожиданным.

Дзядко: А вы лично готовы, Вам интересно принять в этом участие не как один из десятков тысяч людей, которые выходят на митинги, а как один из сотен, которые это организуют, этим занимаются, формулируют смысл, придумывают содержание?

Малашенко:  Вы уж простите старого прагматика, но когда будут происходить политические изменения, они буду происходить потому, что расколется элита, как это и произошло 25 лет назад. Конечно, Ельцин был плоть от плоти элитой. Он возглавил ту ее часть, которая по целому ряду причин решила, что дальше это все продолжаться не может, что все должно быть по-другому и т.д. Хотя я считаю, что это исключительно важный опыт самоорганизации, это процесс будет развиваться и т.д. Но результат будет достигнут по-другому.

Желнов: Что в элитах должно расколоться?

Малашенко: В элитах же всегда есть внутренняя трещина, она же всегда не монолитна. Эти выступления, давления снизу, позволяет этим трещинам раскрытья. Они могут быть самыми разными. В конце 80-х годов тоже мало кто ожидал, что линия раскола пройдет таким образом, когда центральная элита по сути дела скажет «надоело, мы не можем тратить столько сил, времени, ресурсов на управление этой огромной страной, мы хотим эти ресурсы себе, сами все съедим, заслуживаем другой жизни» и т.д. Это же центральная элита принимала решение о роспуске Советского Союза, а вовсе этот результат не был достигнут теми национально-демократическими движениями в бывших союзных республиках. Всегда центральная элита создает государство и его ликвидирует. Как пройдет линия разлома в этот раз – я не знаю.

 

Другие выпуски